Приключения Тома Сойера (пер. Ильина) - Марк Твен

Да, теперь Том увидел случившееся с новой для него стороны. До этой минуты, утренняя уловка его представлялась мальчику и остроумной, и изобретательной. Теперь же она выглядела попросту убогой и подлой. Он свесил голову и поначалу не смог найти никаких слов. Но затем сказал:

— Тетушка, мне жаль, что я так поступил — я не подумал.

— Ах, дитя, ты никогда не думаешь. Ни о чем, кроме собственных удовольствий. Ты вон додумался приплыть сюда ночью с острова Джексона, чтобы посмеяться над нашими бедами, додумался, как одурачить меня враньем про твой сон, а додуматься до того, что нас можно бы и пожалеть, уберечь нас от горя, — куда там.

— Тетушка, теперь я понимаю, что это было низко, но я тогда ничего низкого и в мыслях не имел. Честное слово, не имел. И потом, я пробрался сюда вовсе не для того, чтобы смеяться над вами.

— А для чего же еще?

— Я хотел дать вам знать, что горевать по нам не надо, потому что мы вовсе не утонули.

— Ах, Том, Том, да если бы я поверила, что ты способен на такую заботливость, благодарнее меня не было бы человека на свете, но ты же знаешь — нет, не способен, — и я это знаю, Том.

— Но я же для этого и переплыл реку, тетя, — вот провалиться мне на этом месте.

— Ах, Том, не лги, не надо. Мне от этого только в сто раз хуже станет.

— Я не лгу, тетя, я правду говорю. Я не хотел, чтобы вы убивались, только потому и приплыл.

— Я отдала бы все на свете, лишь бы поверить тебе, Том, — такой поступок искупил бы все твои грехи. Я даже порадовалась бы тому, что ты убежал из дома и вел себя так дурно. Да ведь как в это поверишь, ты же так ни о чем нам знать и не дал, а почему?

— Понимаете, тетя, когда вы заговорили о похоронах, я вдруг представил, как мы приплывем сюда и спрячемся в церкви, ну и не смог отказаться от такой хорошей мысли. Поэтому я засунул кору обратно в карман и ушел.

— Какую еще кору?

— Ну, ту, на которой написал, что мы ушли в пираты. Теперь-то я думаю, что лучше бы вы проснулись, когда я вас поцеловал, — я правда так думаю.

Морщинистое лицо тети Полли разгладилось, в глазах ее засветилась нежность.

— Так ты поцеловал меня, Том?

— Ну конечно, тетя.

— Ты в этом уверен?

— Ну а как же, тетя, — конечно, уверен.

— А почему ты меня поцеловал, а, Том?

— Потому что я так вас любил в ту минуту, а вы лежали здесь и стонали, и мне стало вас очень жалко.

Что же, слова эти походили на правду. И старушка, не справившись с дрожью в голосе, сказала:

— Поцелуй меня еще раз, Том! — ну вот, а теперь беги в школу, не мешай мне.

Как только он удалился, тетя Полли подбежала к чулану и вытащила из него то, что еще уцелело от куртки, в которой пиратствовал Том. Но тут же и замерла, держа крутку в руках, и сказала себе:

— Нет, не решусь я на это. Бедный мальчик, конечно же, он солгал мне, — но ведь это святая ложь, святая, и она так меня утешила. Я надеюсь, Господь… нет, я знаю, Господь простит его, потому что солгал он от доброты сердечной. А я не хочу убеждаться в том, что он солгал. Не буду ничего проверять.

Она вернула куртку в чулан, постояла с минуту, раздумывая. Дважды рука ее снова тянулась к куртке и дважды отдергивалась. Но, наконец, тетя Поли протянула руку в третий раз, укрепив свою решимость мыслью: «Это благая ложь — да, благая — и она ничуть меня не огорчит». Старушка залезла в карман куртки и миг спустя уже читала сквозь слезы слова, которые Том написал на коре, и говорила себе: «Вот теперь я прощу моего мальчика, даже если он совершит миллион грехов!».

Глава XX

Том спасает Бекки от порки

Что-то, присутствовавшее в поцелуе тети Полли, сняло подавленность Тома, как рукой, на сердце у него снова стало легко и весело. Он направился к школе и в самом начале Луговой улицы удача свела его с Бекки Тэтчер. А поскольку настроение Тома всегда определяло его поступки, он, ни секунды не поколебавшись, подбежал к ней и сказал:

— Сегодня я вел себя очень гадко, Бекки, и жалею об этом. Я никогда, никогда больше так не поступлю, до конца моих дней — прости меня, ладно?

Девочка остановилась и смерила его презрительным взглядом:

— Спасибо, что не стали навязывать мне ваше общество, мистер Томас Сойер. Я с вами больше не разговариваю.

И, тряхнув головой, пошла дальше. Тома ее слова огорошили до того, что ему не хватило даже присутствия духа сказать: «Ну и наплевать, мисс Воображала!», а когда он собрался с мыслями, подходящее для такого высказывания время было уже упущено. Поэтому Том не сказал ничего. Но разозлился ужасно. В школьный двор он вступил, помрачнев пуще прежнего, жалея, что Бекки не мальчишка, и воображая, как бы он тогда ее отмутузил. Столкнувшись с ней во дворе, он произнес пару язвительных слов. Она выпалила в ответ, нечто под стать им и разрыв детей стал окончательным. Негодование Бекки ощущала такое, что ждала и дождаться не могла начала урока, уж больно ей хотелось увидеть, как Тома высекут за испорченный учебник. Если ее и посетило ненадолго желание разоблачить Альфреда Темпла, то теперь оно сгинуло, не оставив и следа.

Бедная девочка, она и ведать не ведала, какие неприятности ждут ее в самом что ни на есть близком будущем. Учитель, мистер Доббинс, достиг средних лет, так и не удовлетворив своих честолюбивых устремлений. Главным из них было желание стать врачом, однако бедность распорядилась так, что выше положения учителя в захудалом городишке подняться ему не удалось. Каждый день он доставал из своего стола некую загадочную книгу и, если никто из учеников не отвечал в это время затверженного урока, углублялся в нее. Книгу свою он держал под замком. Не было в школе ребенка, не мечтавшего заглянуть в нее хоть краешком глаза, однако такой случай никому еще не представился. У каждого мальчика и у каждой девочки имелась теория касательно ее содержания, но ни одна из них не походила на другую, а факты, способные подкрепить хоть какую-то, отсутствовали. Теперь же Бекки, проходя мимо стоявшего у самой двери класса учительского стола, заметила, что из ящика его торчит ключ! Какая бесценная удача! Она огляделась вокруг — никого не увидела и в следующий миг уже держала книгу в руках. Титульный лист: профессор Такой-то, «Анатомия», — ничего ей не сказал, и Бекки перелистнула страницу. И сразу же увидела прекрасно награвированный и расцвеченный фронтиспис — изображение совершенно голого мужчины. Но тут на книгу легла тень, это Том Сойер, вступив в класс, тоже увидел картинку. Бекки схватилась за книгу, чтобы захлопнуть ее, и, себе на беду, разодрала картинку почти до середины. Она бросила книгу в ящик стола, повернула ключ и закричала в стыде и страхе:

— Том Сойер, как вам хватает низости подкрадываться к людям и подглядывать, на что они смотрят?

— Откуда ж мне было знать, что ты на что-то смотришь?

— Стыдитесь, Том Сойер, вы же знаете, что донесете на меня, и что мне тогда делать, о, что мне делать? Меня высекут, а меня никогда еще не секли.

Бекки притопнула ножкой и прибавила:

— Ну и ладно, хотите подличать, пожалуйста! Я тоже про вас кое-что знаю. Вот подождите, увидите что с вами будет! Гадкий, гадкий, гадкий! — и, восклицая так, Бекки выскочила из класса.

Том постоял немного, озадаченный ее вспышкой. А затем сказал себе:

«Удивительная, все-таки, дура! Не секли ее никогда! Тоже мне, невидаль, порка! Девчонки они все такие — неженки и трусихи. Я-то, конечно, ничего старику Доббинсу не скажу, найду, как с ней поквитаться, и без такой подлости, да толку-то! Старик Доббинс спросит, кто порвал его книгу. Никто не признается. И тогда он проделает то же, что и всегда, — начнет спрашивать каждого по очереди и, когда дойдет до нее, поймет все и без ответа. Девчонок же вечно лица выдают. Твердости характера, вот чего им не хватает. И ее высекут. Да, положение у Бекки Тэтчер безвыходное.»

Том поразмыслил еще немного и добавил:

«А, ладно, если бы я в такую передрягу попал, она бы только обрадовалась — вот и пусть теперь узнает, где раки зимуют!»

И Том присоединился к резвившимся во дворе школьникам. Через пару минут появился учитель и начался урок. Большого интереса к занятиям Том не испытывал. Он поглядывал в сторону девичьей половины класса и лицо Бекки пугало его все сильнее. Вообще говоря, жалеть ее он вовсе не собирался, однако жалел и ничего с собой поделать не мог. Как-то не испытывал он торжества, достойного такого названия. Затем учитель обнаружил ущерб, нанесенный учебнику Тома, и на какое-то время мысли мальчика полностью отвлеклись от Бекки. Она же очнулась от горестного оцепенения и принялась с изрядным интересом наблюдать за происходившим. Бекки не ожидала, что Тому удастся отвертеться от наказания с помощью уверений в том, что никаких чернил он на учебник не проливал, и оказалась права. Когда учитель протянул руку к розге, Бекки вновь охватило желание встать и обличить Альфреда Темпла, однако она, сделав над собою усилие, осталась сидеть — потому, сказала себе Бекки, что «он же донесет, что это я порвала картинку. Ни слова не произнесу, даже ради спасения его жизни!».