Сделай это нежно - Ирэн Роздобудько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каперна проиграла…
…Поздним осенним вечером 1955 года по узкой улочке Старого Крыма, тяжело и медленно ступая по стесанной мостовой, шла пожилая женщина.
У нее в руках был старый деревянный чемодан, подвязанный цепью, на голове – серый платок, из-под которого выбивались и развевались на ветру голубые седые пряди.
Женщина была в длинном линялом пальто и грубых стоптанных ботинках. С первого взгляда было понятно, что она, как и тысячи ей подобных, возвращается «оттуда».
А это для законопослушных граждан означало, что с ней следует обращаться осторожно и, на всякий случай, не вступать в лишние разговоры. Даже если узнаешь в ней красавицу соседку, бывшую учительницу или даже родную тетю.
Правда, к женщине никто и не собирался подходить! Во-первых, ее трудно было узнать, во-вторых, с недавнего времени выселения отсюда коренных жителей – татар и заселения их домов новыми «крымчаками» эту женщину вообще мало кто знал в лицо, а в-третьих, даже если бы и узнал, то отвернулся бы.
Ведь эта женщина была «не от мира сего». Из тех, кому вслед можно свистнуть и… бросить камень. Ведь помимо ее необычного характера был за ней и еще один грех – тот, за который ее и сослали в лагеря: «пособничество немецким оккупантам».
Но кроме этого, местные жители, особенно женщины, судачили о том, что эта «дама» – редкая стерва, которая сжила со света своего мужа – известного писателя, а когда он еще был жив, крутила романы направо и налево до самой его смерти. Ну и, в довершение всего, – чересчур гордая. «Не наша»…
Итак, женщина шла одна – прямая, как мачта, и пыльные полы пальто развевались вокруг ее ног. Подойдя к шикарному дому первого секретаря райкома партии, женщина остановилась и заглянула через забор.
В ее взгляде не было ни страха, ни почтения.
Хозяйским взглядом окинула она роскошный фруктовый сад – айвовые, сливовые, яблоневые деревья. Но не они привлекали ее внимание.
Там, в глубине, виднелся полуразрушенный домик, возле которого толклись полусонные куры. Еще несколько вечерних минут, и они, громко квохча, направились к домику – на насест.
Женщина решительно толкнула калитку и вошла в сад.
Такой же прямой и уверенной походкой стала подниматься по ступенькам роскошного дворца…
Через несколько минут она уже сидела на веранде напротив нового хозяина этой территории, держа в руке чашку с травяным чаем и спокойно глядя в его слегка скошенные от волнения глаза.
– Итак, что вы хотите? – нервно спросил он.
Женщина держала паузу, от которой железные перила стула начали плавиться у него под локтями.
Наконец женщина кивнула в сторону курятника:
– Этот дом принадлежит моему мужу – Александру Степановичу Грину. Здесь должен быть музей. А вы курятник устроили…
У нее были светлые смелые и пронзительные глаза.
Смотреть в них было невыносимо.
Тем более что когда-то – очень давно, так давно, что он до сих пор не мог определиться, то ли это сон, то ли явь, он… представлял себя смелым капитаном судна, на котором служит лоцманом Бит Бой, и мечтал встретить свою Ассоль.
И вот – она сидит напротив…
Бред!
Он вежливо кашлянул в кулачок и спросил:
– Грин? Он был… космополитом. Антисоциальный элемент, реакционный мистик. Дом принадлежит мне на законных основаниях, гражданка… – он вопросительно посмотрел на нее, в очередной раз делая вид, что забыл ее имя.
И она в очередной раз спокойно подсказала:
– Нина Николаевна Грин.
Выдержка у нее была железная, «лагерная».
– Зачем вы приехали в Старый Крым?
– Я жила в этом доме до войны, – ответила женщина, кивая в глубь двора на курятник. – Купила его за золотые часы – для своего мужа. Он жил и умер там. Теперь я хочу сделать здесь музей! И сделаю!
– Не советую. Вы проиграете…
Женщина встала:
– Спасибо. У вас вкусный чай.
Пошла по тропинке к забору.
– Так на чем мы остановились? – растерянно пробормотал он ей вдогонку. – Сколько отступных вы возьмете?..
– Я буду бороться… – послышалось из сада.
– Вы проиграете! – крикнул он вслед
Хлопнула калитка.
Потом ее видели на кладбище возле полуразрушенной могилы, где едва виднелась в темноте надпись «Александр Степанович Грин». Однако дерево алычи, которое она посадила еще в 1932 году, разрослось так, что его широкая крона окутывала и защищала своими ветвями весь небольшой холмик, где рядом с мужем лежала и ее мать. Она пробыла там долго, прислушиваясь к тишине и шелесту волн.
И ни одна звезда не сошла с небес, чтобы приветствовать ее приезд…
Так Ассоль, после десяти лет ссылки, вернулась в Старый Крым.
…Все сказки заканчиваются счастливо. Но некоторые, вырастая из этих сказок, пытаются смоделировать будущее Золушки, Спящей Красавицы, Принцессы на горошине, Ослиной Шкуры, Белоснежки. Что с ними стало через несколько лет после счастливого завершения всех испытаний? Почему сказочники умолчали об этом? Они рисуют в своем воображении разгоряченную на царском ложе Золушку с бигуди в растрепанных волосах, вечно сонную Красавицу, не вылезающую из домашнего халата, нервную Принцессу, поглощенную накоплением новых перин, и всегда нечесаную Ослиную Шкуру, которая лепит вареники, не помыв рук.
Кто знает, что происходило с ними после свадьбы – в воображении автора или по логике их характеров и со временем? Неизвестно. Только одна героиня – одна во всей мировой литературе! – прожила свою жизнь от начала и до конца – в реальной жизни.
И этой героиней была Нина Грин.
Единственное, что не мог предвидеть в судьбе Ассоль ее муж (хотя кто это может знать наверняка?) – это то, что ей придется работать на лесоповале, носить на фуфайке порядковый номер, а для людей – клеймо изменницы. Хотя такая судьба была писателем «заряжена» изначально – на страницах «Алых парусов», когда Каперна травила девочку, которая с детства ждала ТОТ КОРАБЛЬ.
Юность Нины была другой, более счастливой. А вот старость пришла с теми же, напророченными Грином, страстями – с большой борьбой за мечту с мелкими людишками, которые держали оборону на подходе к ней, и большими друзьями, которые помогли прорвать эту оборону – тогда и на веки вечные.
Как маленький челнок она поплыла по большим мутным волнам партийных инстанций. Сначала в высоких кабинетах ее принимали радушно, как жену писателя. А на следующий день, заглянув в литературную энциклопедию, где Грин значился, как «мистик и антисоветский утопист», и наведя справки в соответствующих органах о том, что «гражданка» Н. Н. Грин «сотрудничала с немцами» в оккупированном Крыму, на нее кричали и стучали кулаками по столам: «А что вы, собственно, хотите?!»
Конечно, о том, что, работая в немецкой типографии, она спасла от расстрела с десяток (а то и больше!) заложников, стало известно только после ее смерти. А она сама не говорила об этом на каждом шагу, считая делом обычным…
Местные халдейки, из тех, кто после ареста «странной» бросились грабить и без того нехитрое имущество супругов Грин – ломберный столик, чернильницу, стулья, прочую мелочь – тоже всячески разжигали огонь ненависти к «чужой» глупыми сплетнями.
Сплетни – вот прерогатива всех «каперн»! Но эти слухи распространялись и старательно разжигались «сверху», тем самым первым секретарем райкома.
Первая. За два года до смерти А. С. Грина жена бросила его.
Тяжело больной, он умирал, «на соломе», забытый и заброшенный, голодный и ободранный так называемой женой как липка!
Вторая. Во время оккупации Старого Крыма гражданка Н. Н. Грин сотрудничала с немцами. Она переливала кровь убитых ею младенцев раненым врагам!
Третья. Вернувшись «из Германии», эта женщина под видом музея хочет организовать «явочную» квартиру для шпионов.
Каперна гудела, как море в шторм! На каждой улице, в каждом магазине, на рынке, в других местах, где люди собирались больше двух, шли разговоры об «этой Грин» – убийце и изменнице.
Чтобы слухи обрели форму документа, в местной прессе периодически появлялись статьи о преступной деятельности «лагерной Ассоль».
А на горизонте, в море, которое она так любила, не было ни единой вспышки никаких парусов…
Каждый, кто приезжал к жене своего любимого писателя, сначала наталкивался на тысячу предостережений. А уже потом, растерянный и сбитый с толку, шел к «Ассоль», чтобы посмотреть ей в глаза, и… вздыхал с облегчением: «Совершенно ТАКАЯ!»: тех, для кого книги Грина были «второй библией», трудно провести сплетнями!
– Чтобы вернуть дом и сделать там музей, вам сначала надо самой реабилитироваться! – советовали ей друзья.
А она только пожимала плечами:
– Зачем? Это пустая трата времени. А я не успею сделать главного – устроить здесь все так, как было при жизни мужа. Если я этого не сделаю – никто не сделает. А репутация… Что она по сравнению с вечностью? Моя совесть чиста.
