В огне аргентинского танго - Татьяна Алюшина

– Я уже в том возрасте и статусе, что могу себя позволить общаться только с приятными мне людьми, – объяснила она однажды ему свое отношение к его жене, когда попросила внука не приводить ее в гости к ней.

До их переезда в Москву Глеб как-то не замечал, а может, не отдавал себе отчета или просто не хотел замечать, что его родные не любят Ольгу. Зато они обожали Алиску, ужасно похожую на отца, – может, еще и поэтому не вступали в открытую конфронтацию с матерью внучки.

Не нравится, и все. Точка.

Она и ему самому уже давно не сильно нравилась. Но Ольга была его женой и матерью его ребенка, и пока еще вызывала в нем сексуальное желание. Он с ней спал в выходные, давал деньги на быт и устройство их жизни в новой квартире, практически любые суммы, что она просила, не делился с ней своими рабочими заботами и трудностями, а она никогда не спрашивала и не интересовалась, и приспосабливал их жизнь к своему рабочему графику. И менять что-то не собирался, не хотел, да и не смог бы – никакой физической и моральной возможности у него на это не имелось.

Он вставал в понедельник в полшестого утра, делал зарядку, принимал контрастный душ, одевался, складывал необходимые на пять рабочих дней вещи, завтракал, и в полседьмого его уже ждала машина у подъезда. Протасов уезжал на завод и целую неделю жил там на служебной квартире. Вернее, ночевал в квартире, спал не больше семи часов в сутки.

В пятницу он возвращался в Москву не раньше десяти вечера и практически сразу укладывался спать. Утром в субботу Глеб ехал на занятия в университет, возвращался около шести вечера и оставшееся до сна дочери время проводил с Алисой, а воскресенье, весь свой единственный выходной день, посвящал ей. Они ехали то в зоопарк, то в цирк, то в детский театр или просто гуляли в парке, ходили в кафе, возвращались домой, Алиска днем спала, а вечером они, как правило, ехали к Антонине Степановне, куда частенько подтягивались и родители Глеба, чтобы увидеться с ним и с внучкой. Ольга редко принимала участие в их воскресных делах – жизнь обеспеченной барышни в Москве весьма хлопотна: салоны, фитнес-клубы, тусовки, новые подруги по интересам и многое, многое другое, чего так долго жаждала и ждала ее душа.

Но неожиданно такой размеренный график их жизни разнообразился Ольгиными сценами ревности.

– Почему ты там остаешься на всю неделю? – однажды в воскресенье утром огорошила Глеба вопросом она.

– Наверное, потому, что я там работаю, – «предположил» Протасов.

– Я понимаю, что бывают дни, когда ты задерживаешься на предприятии допоздна, но ведь не каждый день! У тебя там что, женщина?

– Какая женщина, Оль, ты о чем? – оторопел он.

– Вот и я бы хотела знать, какая? – Ольга сама себя накручивала все больше и больше. – Не можешь же ты только раз или два в выходные заниматься сексом. Ты же здоровый, молодой мужик. Из чего я делаю естественный вывод, что у тебя есть там баба!

Они не ругались, на это у Глеба не хватало сил, да и не задевало его уже все, что она несла и брала в свою голову.

Самое смешное, что он ей никогда не изменял, вообще. Не потому, что праведник такой и не смотрел на других женщин, смотрел и хотел, как нормальный здоровый мужчина. Но для измены нужны силы, свободное время и пространство для ухаживания и маневра. Все свои силы, таланты, способности, энергию и любовь вот уже седьмой год он отдавал работе и дочери. Тратить что-то из этого набора на интрижку, на пустой «левак» он не мог, да и не хотел.

Но объяснять жене все это не считал нужным. А она постепенно заводилась все больше и практически каждый выходной теперь устраивала небольшой скандалец с выяснением и повадилась проверять его карманы, ноутбук, телефоны. Протасов потихоньку сатанел, возмущался, пытался ее вразумить, а чаще просто уходил.

Однажды, перепаханный бодрым очередным скандальцем, он с дочкой приехал к бабушке, где их уже ждали родители. Он сел в кресло, смотрел, как Алиска царит в этом доме, и чувствовал такую неимоверную усталость и пустоту внутри, словно древний старик, которому пришла пора умирать.

– Ты что, сынок? – обеспокоенно спросила мама, присаживаясь рядом с ним на маленькую детскую табуреточку. – Тебе плохо?

– Все нормально, мам, – улыбнулся он ей через силу. – Просто устал.

– А ты отдохни! – предложила она оптимистичным тоном. – С друзьями встреться, выпей немного для расслабления. Ты давно с ребятами встречался?

– Давно, – тяжко вздохнул Глеб, – на даче у Потапа. День рождения Лешки отмечали.

– Вот и позвони. И езжай прямо сейчас к ним, а Алису мы сами домой отвезем! – предложила твердо мама.

Глеб прикинул, как и сколько добираться до дачи Кирилла, если он туда с семьей на выходные укатил, понял, что при той накопившейся усталости, которая таки догнала и накрыла его, ехать ему туда нереально, но все же решил позвонить. Могли и не поехать, не сезон уже.

Когда Кирюха в восторженных тонах объяснил, на каком мероприятии они находятся, и принялся его зазывать, у Протасова сердечко-то застучало-застучало, разогнав кровь жарким воспоминанием.

Лиза. Лиза.

Конечно, не было такого, чтобы он думал о ней каждый божий день и вспоминал. Иногда она снилась ему в жарких эротических снах, и он не хотел просыпаться, но чаще о Лизе могло напомнить что-то мимолетное – музыка, запах, какие-то слова, что-нибудь из их прошлого, и становилось тепло на душе от простого понимания того, что она есть где-то на Земле. Разумеется, мощнее всего будоражили воспоминания и мысли о ней и о том, что и как могло бы у них случиться и произойти при других житейских обстоятельствах, когда Глеб встречался с Кириллом и ему нестерпимо хотелось расспросить Потапа про нее, узнать, как и чем живет… Не спрашивал, а зачем? У девочки своя жизнь. У него своя.

«Да к черту все! – вдруг подумалось ему. – Хочу ее видеть! Да и действительно надо переключиться и с мужиками встретиться!»

– Я приеду! – сказал он Кириллу, сообразив, что пропустил все, что тот говорил, погрузившись в свои размышления.

Он увидел Лизу от дверей, когда вошел в зал следом за Потаповым. Он видел, как они с Вадимом возвращаются за столик, и отметил, какой на ней чудесный танцевальный костюм, выгодно подчеркивающий все ее достоинства, видел, как Маня ей что-то говорит и Лизка хохочет до слез, запрокидывая голову, и как вдруг она, заметив его, сразу перестала смеяться.

Произвели какие-то манипуляции со стульями, и Глеб оказался рядом с Лизаветой. Он все смотрел на нее, что-то говорил ей, практически не вникая, что именно, и чувствуя, как доброе, успокаивающее тепло разливается внутри от ее голоса, запаха, от того, что она рядом. Как родная. И тут объявили танго.