Изольда Великолепная - Карина Демина

Под гербом, под медвежьими лапами вилась лента, на которой было написано: «Ударом побеждаю».

– Девиз семьи.

Догадалась уже. Ударом… ну с учетом размера кулаков девиз весьма прямолинеен.

– Жена принимает герб мужа, хотя случается и наоборот, если желают сохранить род при отсутствии прямого наследника мужского пола. Но в любом случае женский герб сочетает два – мужа и ее собственный, который помещается в первой четверти.

Ничего не поняла, кроме того, что герба у меня нет, а значит, поместить в этой самой первой четверти нечего. Кайя же наклонился и шепотом, от которого у меня по шее мурашки побежали, предложил:

– Думаю, золотая ласточка на лазури подойдет.

Золотая ласточка? Почему бы и нет. Красиво будет. Ласточка и паладин. И по цветам хорошо. Синий, белый и золотой вполне сочетаются.

Но есть нюанс.

– Это ведь неправда.

– Почему? Я имею право дарить герб.

– Просто так? – Что-то я крепко сомневалась. Бюрократия – не дракон, просто так ее не победить.

– Считается, что за особые заслуги, но… – Кайя вдруг поцеловал меня в макушку. – Вы – моя жена. А по компетентному дядиному мнению, мне не хватает самодурства.

Логично. На пару самодурствовать веселей. И вообще, чем наша светлость хуже прочих? Хочу ласточку с финифтями и лазурями!

Кайя поймал себя на мысли, что ему нравится смотреть на жену. Изольда была разной.

Огорчаясь, она прикусывала нижнюю губу и терла пальцем кончик носа, как будто желая скорее прогнать неприятную мысль. И глаза ее светлели от обиды.

Злилась она, смешно выпячивая подбородок. Задумывалась – и на лбу появлялись крохотные морщинки. Ее улыбка была живой, а эмоции – яркими, как весенняя радуга. Изольда не давала себе труда скрывать их.

Не умела?

Все умеют. А она – нет?

Это хорошо или плохо? Кайя пока не решил. Вот то, что она незаконнорожденная, – это плохо. А то, что храбрая, – хорошо. И что не носит парики – тоже хорошо. У нее мягкие непослушные волосы, из-за которых Кайя позволил себе немного больше, чем планировал. И хотел бы позволить еще, но вовремя одумался. От волос пахло уже не рыбой и не дымом – миндальным молоком и лавандой. А кружево кокетливого воротничка бросало тень на плечи Изольды. И в этой тени проходила граница между кожей и тканью. Но Кайя не был уверен, что сумеет остановиться на границе.

Белый паладин со щита смотрел с упреком: нельзя вести себя с дамой подобным образом. Дядя с паладином наверняка не согласился бы. У дяди на все имелось собственное мнение.

Изольда назвала его милым. Жаль, что скоро мнение ее изменится и она станет избегать Магнуса, как все прочие… или нет?

Она дразнит. Поводит плечами и зазор между тканью и кожей становится глубже. Заметен даже отпечаток кружева на коже, и кружево другое, робкий лепесток нижней рубашки, скрывающийся в тени.

В любом ином случае Кайя точно знал бы, как поступить. Сразу за мостом, в глухом удобном переулке располагалось заведение, неприметное, поскольку подобные заведения не одобрялись, но весьма известное в городе. Там знали, что молчание – золото и залог долгой жизни. И среди женщин – очень красивых женщин, которые мало походили на войсковых шлюх, – вероятно, удалось бы отыскать невысокую, темноволосую и с серыми глазами. Но Кайя крепко подозревал, что, поступи он подобным образом сейчас, и паладин, и дядя – редкий случай – сошлись бы во взглядах.

Да и Изольду выходка оскорбит…

Она рассматривала герб, как будто пыталась запомнить его в деталях. А Кайя слушал эхо ее сердца, понимая, что еще немного и он нарушит правила.

Нельзя. Он знает, что случается, когда кто-то нарушает правила.

Но ведь сейчас – совсем другой вопрос и… Спас Урфин. Он умел появляться вовремя, и Кайя поспешно убрал от жены руки. Пожалуй, слишком уж поспешно, чтобы это осталось незамеченным.

– Леди, утро доброе, точнее уже день… и даже полдень.

Урфин приподнял бровь, Кайя сделал вид, что вопроса не понял.

– Не знаю, рады ли вы меня видеть, я так – очень. Давеча благодаря вам имел незабываемое пробуждение. Но, к превеликому моему сожалению, вынужден вас разлучить… к слову, вчерашнее представление несказанно меня впечатлило.

– Я рада. – Изольда совершенно не умела делать реверансы, хотя старалась.

И это было забавно. Но надо бы сказать ей, что леди не должны принимать участие в уличных представлениях. Кайя собирался, только забыл.

Раньше он никогда ничего не забывал.

– И я рад, что вы нашлись. – Урфин взял Изольду за руку и подвел к двери. – Но вас уже заждались придворные кобры. Не следует оставлять их надолго без присмотра, а то потом обнаружите недостачу яда.

Изольда только и смогла, что кивнуть.

Она же маленькая. И хрупкая. И совсем ничего не понимает в этом мире. Нельзя бросать ее одну.

И выставлять столь грубым способом.

– Ты не должен так обращаться с моей женой, – сказал Кайя, когда дверь закрылась. – Будь добр вести себя нормально.

Вряд ли это подействует на Урфина. Тот лишь пожал плечами, не то соглашаясь, не то игнорируя замечание, и без зазрения совести уселся в кресло лорда-канцлера. Правда, лорд-канцлер вынужденно отбыл на инспекцию одного дальнего и незначительного в общем-то гарнизона, которому не помешает небольшая встряска. А у мормэра Кормака появится время подумать.

– Друг мой, – повторил Урфин, глядя снизу вверх, и взгляд его был невинен, – если в твою светлую голову приходит мысль уединиться с женой, то выбирай для этих целей помещение без верхней галереи.

Проклятье!

Кайя должен был подумать. Он в принципе должен был думать.

– Я не собирался…

– Конечно, – охотно согласился Урфин. – Зная твою непробиваемую порядочность, охотно верю, что ты не собирался.

– Я бы не позволил…

– И не позволил бы. Совершенно верно.

– Ты издеваешься?!

– Издеваюсь. Но вообще я рад, что она тебе нравится. И, по-моему, ты ей тоже. А значит, нет ничего плохого, чтобы слегка изменить ход событий. К чему себя мучить?

Люди покидали галерею. Кайя видел лишь тени, но, пожелай он узнать, кто был наверху, – узнал бы. Кайя знать не желал.

– Нет. – Этот ответ был не столько для Урфина, сколько для себя.

– Ну и дурак.

Урфин повернулся боком и забросил ноги на высокий подлокотник, обитый темным бархатом.

– Когда там великое событие? Два месяца еще? Спорим, не выдержишь?

На него никогда не получалось злиться долго.

– На что?

– Ну… – Урфин сделал вид, что задумался и сугубо в состоянии задумчивости соскребает позолоту с герба Кормаков. – Шансы у меня высокие, так что – твой набор для шахмат против моего кинжала.

– Того, с медведем?

– Именно.

– По рукам.

Это был совершенно дурацкий детский спор, но Кайя не удержался.

– Кстати, – Урфин почти избавил от позолоты львиную гриву, – известие о красоте их светлости, перед которой даже ты не устоял, вызвало небывалый ажиотаж среди особо куртуазных кавалеров. О нет, они, конечно, не самоубийцы и не посмеют, но…

– Ты нарочно!

– Конечно. Мне нравятся твои шахматы. И вообще, женой делиться надо.

Кайя морально не был готов делиться чем бы то ни было, особенно женой.

– Ах да, для разрешения спора… мне достаточно будет твоего слова. – Оставив в покое несчастный герб, который явно будет нуждаться в покраске, Урфин встал. – А тебе, Кайя? Тебе все еще достаточно моего слова?

Этот разговор должен был когда-то состояться. Так почему бы не здесь и не сейчас.

– Да.

– Ты все еще веришь мне? Как прежде?

– Да. А ты мне?

Урфин кивнул.

– Я не должен был поступать с тобой так, как поступил. – Кайя обвел взглядом пустой зал. – Но они все желали твоей смерти. И мне показалось, что другого способа вытащить тебя просто не существует. Иногда я думаю, что Магнус прав. Если повесить пару человек, то остальные заткнутся. Жить станет легче, но…

– …это не по правилам.

– Да.

Урфин не понимает. Он не несет ответственность за всех, поэтому ему кажется, что закон можно нарушать. Но это не так. Не для протекторов.

– Сегодня я слышал эхо. Сильное. Близкое. – Урфин не отвел взгляд. – В городе маг. И полагаю, что куда более умелый, чем я. Хаот не стал бы нарушать нейтралитет, значит, маг из незаконных. Будь осторожен, мой друг.

– Дядя?

– Уже в курсе. Велел тебя не отрывать от важных дел, но я подумал, что ты захочешь знать. Да и дела твои обождут… месяца этак с два. Если, конечно, не передумаешь.

Мне кланялись, кланялись, кланялись и снова кланялись. Кто все эти люди?

И где они были раньше?

И что им всем от нашей светлости надо?

Если только лицезреть, то пожалуйста, я даже улыбаюсь почти искренне. А местами весьма даже искренне, но эти места приходятся на собственные мысли, где лицезрением дело не ограничивалось. В общем, не важно. У нашей светлости оказалось множество подданных, которые жаждали выразить радость от случайной встречи с нами. А выражая, норовили преградить путь. Особо наглые тянулись к ручке, но руки я спрятала в рукавах, благо кружевные раструбы позволяли подобный финт.