Киндрэт (Тетралогия) - Турчанинова Наталья Владимировна

Ра-Ил перевел взгляд от окна на свиток папируса с прогнозами погоды на грядущий месяц и заставил себя сосредоточиться.

«Гордость Илории» собирался выйти в море через неделю, и его владельцы умоляли жрецов Лугата предоставить погоду, благоприятную для плавания, обещая взамен сказочное вознаграждение в виде драгоценных камней и лучших рабынь.

— Не могли подождать, — пробормотал Ра-Ил. — Тащатся на своем корыте в самые шторма.

— Что ты сказал? — спросил Сирил, останавливаясь.

— Она тебя любит, — ответил старший жрец, не поднимая головы.

— Почему тогда говорит, что я… — Он запнулся, вспомнив пережитое недавно оскорбление, но явно не желал посвящать наставника в подробности. — Как она вообще может говорить такое?!

— Ка-Ми переменчива, непостоянна и капризна так же, как и стихия, которой служит.

— Но…

— И я бы на твоем месте, — повысил голос Ра-Ил, — занялся делом вместо того, чтобы тратить силы на бессмысленные эмоции. Возьми карты. Изучи розы ветров и сверься с течениями. Мне нужно доставить эту лоханку целой до материка.

Сирил возмущенно выдохнул, потом сгреб со стола свитки и уселся с ними на пол у окна. На его смуглом лице с тонкими чертами застыло выражение высокомерного презрения — такого не добиться репетицией перед зеркалом. Вечной жизни и могущества жрецов Лугата были удостоены лишь юноши и девушки самого высокого происхождения. Так что умение демонстрировать превосходство над окружающими у Сирила было врожденным.

Пару минут ученик молча изучал схемы, скептически хмыкая, затем незаметно для себя увлекся.

— Они уверены, что хотят заходить в Малбаи? Можно швартоваться в другом порту.

— Уверены.

— Какой груз будет на корабле?

— Сельскохозяйственные инструменты, оружие, шкуры морских единорогов, жемчуг.

— А обратно?

— Дерево кедра и рабы.

Сирил прошептал что-то неразборчивое, и его светлые раскосые глаза стали совсем прозрачными. В воздухе на миг повеяло свежим запахом грозы.

— Почему бы им не подождать до начала навигации?

— Золото, друг мой. Золото. — Ра-Ил поставил несколько отметок на полях своего папируса. — Успеют первыми — вся прибыль их.

— Глупая алчность. И почему мы вечно должны помогать жадным купцам?

— Вопрос престижа. Корабли под флагом с пирамидой и шаром приходят в любой порт в любое время года.

Они работали еще несколько часов, до тех пор, пока небо не стало светлеть. Сирил, начавший записывать первые знаки длинного заклинания под диктовку учителя, оторвался от своего занятия и пошел опускать щиты на окнах.

Ра-Ил потянулся, слегка утомившись от долгого сидения на одном месте. И тут же почувствовал тонкую вибрацию прозрачного шара, стоящего на краю столешницы. Передвинул его ближе. В глубине сферы закружился золотистый туман, а через мгновение из него выступило красивое женское лицо с высокими скулами, яркими полными губами и черными завитками волос, небрежно падающими на гладкий лоб. Взгляд темных глаз, подведенных черной тушью, казался немного рассеянным. Но это впечатление было обманчиво. Гостья умела быть необычайно проницательной.

— Доброй ночи, Ра-Ил, — произнесла она, улыбаясь. — Ты выглядишь уставшим.

Сирил, зажигавший светильники, услышал знакомый голос и понимающе усмехнулся. Отношения учителя с прекрасной жрицей напоминали ему его собственные схватки с Ка-Ми.

— Доброй ночи, Ола. Чем вызван столь ранний, вернее поздний визит?

Он ожидал услышать обычный ироничный или легкомысленный ответ, но глаза женщины стали на миг растерянными, а голос был тих и задумчив:

— Знаешь… мне сегодня приснился плохой сон. Он меня тревожит. В последнее время я постоянно ощущаю угрозу. Не знаю, откуда она идет, но не могу успокоиться. Постоянно думаю об этом. А ты… ничего не чувствуешь?

— Нет. — Он улыбнулся, глядя на растерянную женщину. — Неужели старшая жрица цветущей Аюлы стала верить снам, словно испуганная девчонка-послушница? Неужели прекрасная столица стала навевать тебе кошмары?

Ола прикусила алую нижнюю губу, нахмурилась, но тут же улыбнулась и произнесла с прежней насмешливостью:

— Тебе, конечно, живется спокойнее. Сидишь в своем захолустье, зачаровываешь дождик для крестьянских полей и отводишь шторма от лодочек рыбаков.

— Эти крестьяне и рыбаки кормят твою обожаемую столицу. А до ваших интриг мне нет никакого дела.

Улыбка женщины вдруг стала слишком понимающей и сочувствующей:

— Ра-Ил, послушай, ты можешь вернуться в любое время. С твоими способностями и силой глупо продолжать сидеть в этой жалкой дыре. Я говорила с Кором. Он готов забыть обо всем, что ты наговорил ему. Но, конечно, тебе нужно извиниться.

Жрец поднялся, оперся кулаками о стол, нависая над шаром и лицом женщины:

— Передай Кору, что я не возьму обратно ни одного слова. Он бездарный маг и жадная скотина. Его место не на троне верховного жреца, а у выгребной ямы в качестве младшего помощника чистильщика. Я не собираюсь служить придворным шаманом у императора, к которому он имеет столь сильное пристрастие. Если он хочет вести войны, пусть справляется собственными силами — без прирученных молний и ветра, дующего в корму.

— Но, послушай, нам самим выгодно…

— Мне это не интересно. Я буду продолжать зачаровывать дождик и водить в море лодки.

— Ты упрям и глуп, — с достоинством произнесла Ола. — Ты можешь сколько угодно продолжать делать вид, что тебе нравится оставаться в этом убожестве. Но если не хочешь думать о себе, подумай о своих учениках. Из-за своего ослиного упрямства ты запер их в нищей норе и лишил возможности проявить способности, а также занять место, подобающее их происхождению.

Ра-Ил шумно выдохнул и опустился на прежнее место. Этот разговор и подобные ему повторялись каждую неделю с удручающей регулярностью. Лестью, насмешками, а иногда и откровенным шантажом Ола пыталась выманить его обратно в Аюлу. Но каждый раз неизменно натыкалась на «ослиное упрямство» и отступала.

— Ладно, поступай, как знаешь, — заявила она наконец, и ее лицо в шаре стало постепенно таять. — Но мое терпение может рано или поздно закончиться.

— Я тоже был рад тебя видеть, — сказал он пустой сфере и отодвинул ее на прежнее место.

Больше они не виделись и не разговаривали. Через три дня прекрасная, цветущая Антарина была расколота невероятным по силе природным катаклизмом. И те, кто жил в центре материка, погибли первыми…

Рамон открыл глаза, просыпаясь от назойливых гудков будильника. Перед глазами все еще стояло южное небо, видимое через треугольное окно, бесконечная полоса моря и лицо женщины, которая была мертва уже несколько тысячелетий.

Проклятый даханавар! Воспоминания, от которых лугат отказался давным-давно, назойливо возвращались. Интриги многовековой давности, любовь, уничтоженная в незапамятные времена, земля, само существование которой превратилось в легенду…

Вьесчи поднялся с дивана, вынул из ящика стола плоскую коробку, сунул ее в карман. Когда он проходил мимо комнаты Дины, увидел, что та сидит у телевизора, смотрит прогноз погоды и сосредоточенно записывает что-то в блокнот…

Вилисса явно заждалась его. Дверь открылась сразу. Поразительная особенность всех некромантов — полная уверенность в своей силе и ни грамма осторожности.

Пентхаус Доны не удивил Рамона. Нечто подобное он и представлял. Много света, зеркал и блестящего паркета. В просторном холле вместо люстры — светильники в виде длинных, острых кристаллов. Светло-бежевые стены. В углу — узкая ваза с причудливо изогнутыми ветвями, покрытыми искусственным снегом.

Вилисса, одетая в простой черный джемпер и такую же черную узкую длинную юбку, на фоне своей зеркально-белой квартиры казалась маленьким траурным призраком.

— Проходите, Рамон. Кристоф скоро будет.

На ее белых тонких пальцах поблескивали кольца с бриллиантами. В одном из них негоциант узнал свою работу.