Забирая жизни. Трилогия (СИ) - Бец Вячеслав

– Не вяжется, – Лёша скептически покачал головой. – Чтобы так воевать, как воюют сектанты – нужно и правда верить, потому что бьются они, как фанатики.

– А они и верят, москалик, – украинец ни грамма не смутился. – В те вооруженные формирования набираю в первую очередь идеологически стойких, таких, кто уверовал в эту ихнюю сраную холеру‑бодхисатву. Да и потом им там ещё мозги промывают будь здоров. Они и правда верят, что исполняют высшую миссию, спасают человечество от самоуничтожения.

– А ты откуда вообще это знаешь?

Украинец не ответил сразу, а снова загрустил и скривился, будто вспомнив что‑то неприятное, даже постыдное.

– Ох, та не повезло мне, – сказал он, наконец. – Сына моего тоже так промыли. Потом он уже пытался и меня промывать, но я не такой болван.

Он сделал короткую паузу, но продолжил свою речь прежде, чем Лёша задал ещё какой‑то вопрос.

– Может, как отец ‒ болван, но не как человек. А ему совсем крышу сорвало. Всё забыл. И всех.

Его слова звучали так, будто это была исповедь. С чего бы вдруг ему вообще исповедоваться?

– И что? Где он теперь? – сухо поинтересовался Лёша.

– На кладбище. Пришлось мне собственноручно исправить ошибку молодости, да простит меня его мать. Этот дурень казнил двух молодых парней, которые по его мнению, раз за разом недостаточно внимательно слушали проповеди. Те парни ‒ они с детства были его друзьями, выросли вместе, прошли самые трудные события, выжили, а он…

– Хм‑м. И тебе за это ничего?

– Ну, во‑первых, никто не видел, а во‑вторых ‒ я сразу после этого подался в партизаны.

Наступила длительная пауза. Андрей, понявший явно недостаточно из рассказа украинца, попросил Лёшу разъяснить. Услышав ответ, он посмотрел на украинца совсем по‑другому.

– Если правду говоришь – суровый ты мужик. Не жалеешь? ‒ спросил Корнеев.

– Какая жизнь ‒ такие и решения. Сам должен понимать. Не мог я жить с таким позором. Людям, которые меня десятилетиями знали и уважали, родителям этих парней в глаза не мог смотреть.

– Мнение окружающих важнее, чем родная кровь…

Корнеев продемонстрировал интересную манеру вести разговор – он вроде как не одобрял то, что сказал украинец, но и не осуждал. Он просто задавал вопросы или делал умозаключения, причём в такой манере, будто ответ его не особо‑то и волновал. Для Андрея это выглядело очень занятно и поучительно.

– Не вижу тут ничего странного. Все те люди ‒ они мне, как семья, а их дети ‒ как мои дети. Я всех их знал, крестил некоторых, мы всю жизнь друг другу во всём помогали, вместе выживали, умирали, но никто никого ни разу не бросил, хоть как бы ни было тяжело, дети наши вместе росли. Ай, тебе не понять. У вас, москаляк, так не положено. Вам бы по головам друг друга идти, а чуть что ‒ каждый сам за себя.

‒ А как же «моя хата с краю»? ‒ поинтересовался Лёша, которого не зацепила обидная речь украинца.

‒ В семье не без урода, ‒ парировал тот. ‒ И мой собственный сын ‒ тому доказательство. Да вот только поговорку эту про нас придумали у вас. Вам, москалям, так веселее ‒ вместо того, чтобы собственные проблемы решать, вы предпочитаете искать проблемы у соседей. Так вы себе лучше кажетесь. Это у вас спорт такой, национальный.

Лёша почему‑то не спешил ни парировать, ни спорить, и стоял в задумчивости. Вряд ли он был согласен с версией украинца, да и их нелюбовь к россиянам была слишком старой, и глубоко въевшейся в их культуру, потому он не считал нужным принимать во внимание едкие замечания. Всё‑таки, у кого где болит…

Украинец снова повернулся в ту сторону, откуда они пришли и несколько секунд напряженно всматривался в лес.

– Похоже, и правда они не пошли за нами.

– Лёша, а нам не пора что‑то сделать? – заговорил, наконец, Андрей. – Надо вернуться к нашим – там все в напряге.

Корнеев кивнул, соглашаясь, и повернулся к украинцу. Он уже бросал взгляды на его товарища, но не видел нигде ни крови, ни ран.

– Что там с твоим другом? Он ранен?

Украинец не сразу ответил. Он открыл было рот, издал протяжное «э‑э», но оборвал его коротким «хм» и принялся помогать товарищу встать.

– Так что с ним?

– Ну‑у, мы думаем сломал пару ребер, но жить будет.

– Ясно. Тогда поднимай его и пошли. И пора тебе уже рассказать, кто вы.

– Я уже сказал, что мы из партизан. Бьёмся за свою землю и за волю. Не хотим ни чужой веры, ни чужой власти.

– Угу. Понятно. И много вас?

– Немало.

Корнев кивнул, а затем стал объяснять.

– Ладно. Мне не нужна твоя откровенность – я просто хочу владеть ситуацией. На счёт нас – мы вам не враги. Может, не союзники, но точно не враги. Наш батальон пытался остановить продвижение секты, но они быстро прорвались через нас и пошли дальше. Нас отрезали от своих и с тех пор мы блудим по этим лесам, в надежде догнать отступающие войска. Ситуация была бы проще, если бы у нас не села батарея в радиостанции, а так мы – как слепые котята, просто идём на восток и всё. Сейчас доберёмся до расположения нашего отряда и сам всё посмотришь. Видишь – я с тобой откровенен, потому что нам терять нечего. Мы устали, изголодались и отчаялись. А, учитывая, кто тут бродит – я теперь вообще не знаю, как нам выбираться, поэтому нам пригодится любая помощь.

Украинец задумался и долго не отвечал. Андрей рукой придержал Лёшу, позволяя украинцу отойти на несколько метров вперед.

– Зачем ты вываливаешь все наши карты? – с неодобрением тихо спросил он.

– Потому что нам кровь из носу нужны друзья, – в кои‑то веки Лёша снизошел до объяснений. – Ситуация критическая. Ты уже пришёл к идее налётов на деревни – это, конечно, можно делать, но если появилась возможность этого как‑то избежать, то лучше воспользоваться ею.

Все это прозвучало так, будто Лёша мягко пожурил Андрея, завуалировано выразив своё недовольство. Причём сделал он всё так искусно, что вроде как и внимание Андрея обратил на то, что тот сделал ошибку, но при этом не стал выступать против неё, хотя решение его не устраивало. Казалось бы, Андрей должен расстроиться из‑за этого, ведь он получил критику от человека, мнение которого ценил очень высоко, но этого почему‑то не произошло. Почему же? Почему он по‑прежнему считает, что идея нападений на условно мирные деревни лучшая из всего, что они могут придумать? Нужно будет вернуться к этому вопросу позже.

– На счёт Саши и Вала – ты удалил их, чтобы оставить роботов в тайне? – Андрей жестами показал кавычки, имея в виду слово «роботы». – Не допустить излишней нервозности или паники?

– Молодец. Верно догадался.

– Хм‑м.

Андрей подумал немного и принялся разъяснять.

– Раньше я считал, что все люди имеют право знать правду. Что всем обязательно нужно её доносить, что это очень важно, чтобы все всё знали и понимали. Но сейчас моё мнение изменилось. Люди разные, их восприятие и логика часто не стыкуются, и одну и ту же полученную информацию каждый трактует по‑своему, часто при этом внося хаос в мысли других. Невозможно добиться полного взаимопонимания даже в коллективе из двух человек, что уже говорить о целом взводе.

– И снова хвалю. Это то, что мне в тебе нравится – ты способен не только учиться, но и мыслить.

– Спасибо.

– Но не зазнавайся, – резко поправился Лёша, а затем продолжил. – Люди – субъективные, стадные животные. Испугай нескольких, и они передадут страх остальным. А когда толпа напугана… Ты когда‑нибудь видел стаю испуганных животных? Они просто бегут. Несутся, куда глаза глядят, сбивая и растаптывая всё и вся на своём пути. Неуправляемая, глупая, подначиваемая отдельными провокаторами толпа, неспособная мыслить, отличить правду от нарисованной кем‑то картинки. И ни один не подумает, что, может, нечего бояться? Может, на самом деле нет никакой опасности?

Он умолк на секунду, а затем сразу обратился к украинцу.

– Эй, украинец – как тебя зовут?

– Иван, ‒ сразу ответил тот.

– Послушай, Ваня. Когда присоединимся к нашим – ни слова не говори ни о каких роботах. Вы попали в хорошо устроенную засаду, потому вам от неожиданности и показалось, что атакующие нечеловечески сильны. И товарищу своему это донеси. Понятно?