1115 вопросов священнику - раздел сайта Православие.Ru

Чаще всего используются различные виды тропов (греч. tropos — поворот, оборот речи). Благодаря тропам происходит сдвиг в семантике слова от его прямого значения к переносному. Различные соотношения прямого и переносного значений образуют три вида тропов: метафору (соотношение по сходству), оксиморон (по контрасту), метономию (по смежности).

Метафоры часто используются в Писании в отношении к Богу: Ты, Господи, светильник мой (2 Цар. 22: 29); Как пастырь Он будет пасти стадо Свое (Ис. 40: 11). Применительно к Богу образно используются также человеческие понятия: рука (см.: Пс. 72: 23; Исх. 15: 6), стопа (см.: Втор. 33: 3) и др. Нередко Ему чисто метафорически приписываются человеческие чувства, такие как скорбь (см.: Быт. 6: 6), гнев (см.: Пс. 84: 4; 89: 11), обоняние и др.: Они — дым для обоняния Моего (Ис. 65: 5). Неподготовленный человек, самонадеянно толкуя священные тексты, может впасть в ошибку, понимая некоторые метафоры буквально.

Примером метономии (греч. metonymia — переименование) является использование некоторых животных для выражения определенных духовных реалий (см.: Откр. 4: 6–9; 7: 11). Начало книги пророка Иезекииля, в котором описано видение четырех животных, является одним из самых таинственных во всем Ветхом Завете. Даже святые отцы-экзегеты пишут об этом мало. В своих толкованиях они ограничиваются мыслью, что эти животные являются образами четырех евангелистов.

Одним из видов метономии, встречающихся в Священном Писании, является синекдоха (греч. synekdoche — соотнесение) — использование названия части (меньшего) вместо целого (большего) или наоборот. Так слово вселенная в Библии употребляется не в собственном значении, а обозначает часть земли: Ис. 14: 17; Плач Иер. 4: 12; Деян. 19: 27 и др.

При толковании библейского текста экзегет стоит перед трудной и очень ответственной проблемой. Необходимо точно определить, является ли рассматриваемое место образом или буквальным утверждением. Многие создатели лжеучений реальные факты и события, которые опровергают их заблуждения, представляют как образы и поэтические приемы.

3. Приступающий к толкованию священного текста должен хорошо знать всю Библию, а не отдельные только книги или главы. Важнейшее правило, которое нельзя нарушать, заключается в том, что любое место нужно рассматривать в контексте. Масштаб его может быть разным: несколько стихов, целая глава или вся книга. Иногда для правильного понимания надо в качестве контекста взять всю Библию. Именно этим путем шел святитель Афанасий Великий, когда боролся с ересиархом Арием, который прибегал в толковании Священного Писания к буквализму. Именно этим грешат протестанты и представители сект. При истолкования любого места нужно руководствоваться библейским учением в целом. Все книги Библии связаны между собой глубоким внутренним единством. Богословскую цельность и величие Священному Писанию придает учение о Сыне Божием, Мессии, Спасителе мира, которое составляет как бы главный нерв этого живого духовного организма.

Из единства Библии вытекает важнейшее правило герменевтики: при толковании определенного места должны быть рассмотрены все параллелизмы во всем библейском корпусе. Такое соотнесение изъясняемого стиха с параллельными местами, находящимися в других книгах и говорящими о том же, но более подробно, позволяет избежать грубых ошибок при толковании.

4. В Священном Писании рассказывается о людях, давно ушедших. От времени, когда писались священные книги, нас отделяют тысячелетия. Тот уклад жизни, обычаи, нравы, природа, климат, история совершенно непохожи на наши. Экзегет должен посвятить время и силы, чтобы изучить все исторические и бытовые реалии той далекой эпохи. Дилетант смотрит на библейскую жизнь сквозь призму современности и потому часто ошибается при самочинном толковании. Приведу пример. В синоптических Евангелиях говорится, что Спаситель наш совершил пасху со своими учениками в самый день праздника: В первый же день опресночный приступили ученики к Иисусу и сказали Ему: где велишь нам приготовить Тебе пасху? (Мф. 26: 17). Праздник опресноков соединялся с пасхой (см.: Исх. 23: 15). А святой евангелист Иоанн Богослов говорит, что Господь вкушал с апостолами пасху накануне праздника: Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу… (Ин. 13: 1). Сколько дилетантов успело соблазниться этим местом, не имея элементарных знаний жизни людей того времени. Никакого «противоречия» здесь нет. В то время было два способа отсчета суточного времени — еврейский (день начинался с вечера) и греческий (началом дня была полночь). Евангелисты-синоптики указывают время Тайной вечери по-еврейски, а святой евангелист Иоанн Богослов по-гречески, потому что он писал Евангелие в греческом городе Эфесе. Любители находить «противоречия» в Священном Писании должны помнить, что из знания Писания и реальной жизни, которая в нем запечатлелась, бесконечно скудны по сравнению со знаниями священных писателей, которые буквально наизусть знали библейские тексты, написанные их предшественниками. Учащиеся школ, которые стали возникать в первом столетии до Р.Х., по программе, о которой говорится в Мишне, с пяти до десяти лет изучали наизусть все пять книг пророка Моисея. Изучение начиналось с книги Левит, затем следовала книга Чисел и Второзаконие, после запоминалась книга Исход, а последней изучалась книга Бытия. К десяти годам память школьника удерживала все главы Пятикнижия. Кроме них изучались наизусть отдельные места пророков и псалмы.

5. Во всех дискуссиях дилетантов, касающихся библейских мест, рассматривается только русский текст. Русский язык не является языком оригинала. Перевод не всегда может в полноте и точности передать содержание подлинника. Проблема эта непреодолимая в силу существенных различий между языками. Приведу пример из области поэзии. В 1841 году М.Ю. Лермонтов написал элегию, проникнутую острым и мучительным чувством непреодолимого одиночества.

На севере диком стоит одинокоНа голой вершине сосна.И дремлет качаясь, и снегом сыпучимОдета, как ризой, она.И снится ей всё, что в пустыне далекой —В том крае, где солнца восход,Одна и грустна на утесе горючемПрекрасная пальма растет.

Это — перевод стихотворения Г. Гейне. При всей поэтичности элегии М.Ю. Лермонтову перевод не удался, потому что в немецком языке слово сосна (der Fichtenbaum) мужского рода («Ein Fichtenbaum steht einsam…»), а в русском — женского. Слово пальма (die Palme) и в немецком («Er traumt von einer Palme…»), и в русском языках — женского рода.

Конечно, читателю Библии не обязательно знать текст на языке оригинала, но благоговейному человеку в помощь издаются толкования святых отцов и труды исследователей Библии.

На одном из форумов обсуждалось место из книги Левит, где говорится о том, что заяц является нечистым животным, потому что его копыта не раздвоены (1: 6). Скептики не преминули высказать несколько грубых непочтительных замечаний, но им было совершенно невдомек, что переводчик с еврейского столкнулся с самой типичной дилеммой между формальной и семантической точностью. В еврейском тексте Левит буквально сказано, не ешьте зайца (евр. арневет), потому что «нет у него раздвоенных копыт (евр. парса — разделять, отламывать)». Переводчик хотел точно передать смысл, указав на тот признак, который, согласно закону, делает животное нечистым: копыта не раздвоены, но при этом отступил от точности текста. В еврейском тексте никакой зоологической ошибки нет.

Все сказанное о самочинном толковании надо отнести и к дилетантскому богословию. Старец Паисий Святогорец в письмах к новоначальным предостерегает от чтения догматических книг: «Из-за прелести от чтения «Добротолюбия» у него возникнет производимое лукавым успокоение вследствие ложного мнения о себе, что он немного ниже (как он думает по своему смирению!) святого Григория Синаита, а из-за безграмотного толкования догмата он будет считать себя святым Марком Эфесским, тогда как на самом деле будет диким зверем со страшным упрямством» (Письма. Письмо первое). Благоговейному и смиренному чтению святой Библии нас научают святые отцы: «Не имея ясного разума, бессильные найти истину, мы нуждаемся в авторитете Священного Писания; я стал верить, что Ты не придал бы этому Писанию такого повсеместного исключительного значения, если бы не желал, чтобы с его помощью приходили к вере в Тебя и с его помощью искали Тебя. Услышав правдоподобные объяснения многих мест в этих книгах, я понял, что под нелепостью, так часто меня в них оскорблявшей, кроется глубокий и таинственный смысл. Писание начало казаться мне тем более достойным уважения и благоговейной веры, что оно всем было открыто и в то же время хранило достоинство своей тайны для ума более глубокого; по своему общедоступному словарю и совсем простому языку оно было Книгой для всех и заставляло напряженно думать тех, кто не легкомыслен сердцем; оно раскрывало объятия всем и через узкие ходы препровождало к Тебе немногих, — их, впрочем, гораздо больше, чем было бы, не вознеси Писание на такую высоту свой авторитет, не прими оно такие толпы людей в свое святое смиренное лоно. Я думал об этом — и Ты был со мной; я вздыхал — и Ты слышал меня; меня кидало по волнам — и Ты руководил мною; я шел широкой мирской дорогой, но Ты не покидал меня» (Блаженный Августин. Исповедь. Книга шестая. V, 8).