Сорок изыскателей, За березовыми книгами - Сергей Голицын

Вдруг Соня дернула меня за рукав:

— Папа, я хочу очень серьезно с тобой поговорить.

— Да, что такое?

— Галя тоже у нас ночует.

— Но ведь у нее в Москве родители.

— А у нас ей интереснее. И еще знаешь что? Я уже договорилась с Магдалиной Харитоновной: они будут жить у нас все три дня. Да, да, да, не спорь! Мама пойдет ночевать к Ивану Ивановичу, Миша — на раскладушке в кухне, Люся с Магдалиной Харитоновной — на диване, Бэла с Галей — в моей кровати, я с остальными девочками — в большой комнате на полу, мальчишки — в маленькой, тоже на полу, а трех мальчишек ты возьмешь к себе в кровать: один — с тобой рядышком, двое — ногами к вам… И всем будет очень удобно и весело.

Соня тараторила так быстро, что я никак не мог вставить слово возражения. Впрочем, я понимал — возражать было уже поздно.

Подъехал поезд, открылись сами собой двери, все, толкаясь, устремились в вагон… Девушка в красной фуражке подняла руку с жезлом… Вновь захлопнулись двери, и поезд ринулся в туннель.

Живу я возле станции «Маяковская». Мы приехали, поднялись по эскалатору наверх. Москва под черным звездным небом, сверкающая мириадами разноцветных огней, предстала перед нашими глазами. Ребята совсем притихли, идут строем, никто не балуется, не разговаривает. Один бедный Витя Перец уныло плетется в стороне, босиком, в своих латаных, выцветших штанах.

Тоскливые мысли охватили меня: а если управдом узнает, что в квартире ночуют двадцать девять непрописанных граждан? А как отнесутся Тычинка с Розой к такому нашествию? А как это отразится на Мишиных экзаменах? А что скажет мама — моя жена?

Впрочем, о маме я почти не беспокоюсь. Она всегда отличалась гостеприимством. Я уверен, она будет исключительно приветлива и любезна со всеми гостями. Вдобавок эти гости преподнесут такие вкусные подарки.

Строем вошли во двор, поднялись по лестнице на третий этаж.

Соня нажала кнопку звонка. Дверь открыла мама. Она прислонилась к косяку и застыла неподвижно, пропуская мимо себя вереницу ребят. Я смутился, увидев ее бледное, окаменевшее лицо, ее испуганные глаза.

Впоследствии я выяснил причину маминого испуга. Миша, заслышав топот множества ног во дворе, высунулся в окно и закричал: «Мама, их человек шестьдесят!»

А самое главное, когда я разговаривал с мамой по телефону из Золотого Бора, она категорически потребовала: «Никаких грибов, никакого варенья, не больше семи ребят! Если привезешь больше, Мише негде будет заниматься, он не поступит в вуз».

А я этого ничего тогда не расслышал.

— Вот мы и приехали, — неестественно развязно сказал я и поцеловал маму в щеку.

— Тройка по сочинению, — шепнула мама.

В первую секунду я даже не понял всего ужаса ее слов. Миша, веселый, растрепанный, здоровался со мной как ни в чем не бывало.

В эту минуту я не мог не только переживать Мишино несчастье, но даже думать о нем. Надо было немедленно проводить всех ребят из передней в комнаты и усадить. Правда, обе руководительницы так их вышколили, что они ходили на цыпочках и даже шептаться боялись.

Я представил маме Магдалину Харитоновну и Люсю. Мама вежливо улыбнулась, а когда увидела увесистые корзинки с грибами и фруктами и грандиозные банки с вареньем, улыбнулась по-настоящему и поцеловала Люсю.

— Послушайте! Ну мне, честное слово, неудобно! Ну нельзя же так много! — ахала мама.

Она тут же поставила на плиту сразу три чайника.

А Миша уже успел перезнакомиться с мальчиками. Вместе с ними он развязывал рюкзаки, бережно вынимал и распаковывал минералы и окаменелости и о чем-то оживленно беседовал.

Осмотр Мишиных минералогических коллекций решили отложить: завтра у него экзамен по химии и ему надо идти в кухню готовиться.

Я усадил всех ребят вокруг стола, на окнах, на диване, на кровати. Соня как хозяйка занимала девочек, показывала им все наши альбомы с фотографиями, книжки с картинками, своих кукол.

Мама, Миша и я уединились на кухне.

— Ну что? — спросил я.

— Что «что»? — с тоской ответила мама. — Сочинение написал очень хорошее, да не на ту тему и в слове «гуманизм» поставил два «м».

Миша с книгой в руках потянулся, зевнул.

— Ну, не поступлю в этом году, пойду работать, через два года выдержу, — равнодушно бросил он.

— Миша, ну как ты не знаешь: гуммигут — краска, гуммиарабик — клей — два «м», а гуманизм — одно. Неужели из-за какой-то одной буквы рухнет вся твоя будущность? Сам виноват, — накинулся я на него, — учиться надо, а не гонять с неподъемными рюкзаками по разным буеракам да оврагам! Какой же ты изыскатель? Изыскатели пятерки приносят.

— Погоди, папа, нападать. Только первый экзамен. Впереди еще пять, — повысил голос Миша.

— Давайте лучше думать, как их всех устроить, — перебила мама.

Решили уложить именно так, как распределила Соня, только маме пришлось постелить в ванной на сундуке. Тычинка с Розой уже спали; их запертая зловещая дверь была похожа на ворота вражеской крепости.

Чай пили из чашек, кружек, стаканов, блюдечек, соусника, солонки, ковшика, чайника, пустых консервных банок, вазочек, рюмок, стаканчика для бритья, пепельницы. Несколько самых больших банок с вареньем мама поставила прямо на стол.

Никогда в жизни я не видел, чтобы можно было так здорово уничтожать варенье. Ребята ели его просто столовыми ложками, как манную кашу, только потом все носы и пальцы поизмазали.

После чая обеденный стол опрокинули набок, стулья и кресло водрузили на мой письменный стол — тот самый, в котором Миша держит свои камни. Две кадки с пальмами вынесли на кухню. Один мамин священный туалетный столик с флакончиками и зеркалом оставили нетронутым.

Соня хлопотала вовсю. Она открыла буфет, комод, гардероб, вытащила оттуда зимние вещи, разное старье.

— Мама, вот это можно постелить?.. Мама, а вот это сюда под голову.. — Мама, а это в ноги…

Мобилизовали все: шубы, пальто, одеяла, перины, подушки, матрацы, половики, скатерти, простыни, ковры, покрывала… Наша изобретательная мама с помощью Люси и Сони сумела устроить такие постели, что всем было и мягко, и тепло, и удобно.

Только мне, пожалуй, пришлось туговато. Мальчишки, спавшие со мной, вертелись и толкались и все норовили сунуть мне в нос свои ноги.

Вдруг среди ночи раздался ужасный стук в дверь. Именно стук, настойчивый, упорный, а не звонок. Молотил кто-то чужой.

Босиком, в одних трусах, завернувшись в простыню, выскочил я в переднюю. Мне уже представилось — явился управдом с милицией.

— Кто там?

— Это я, откройте, будьте добреньки, — послышался очень знакомый сладкий голос.

Я открыл. На пороге стоял кругленький, румяный Номер Первый и держал на цепочке улыбающегося Майкла.

— Я к вам. Надеюсь, нам с песиком местечко найдется?

— Найдется. — Я немножко закашлялся.

Пока Номер Первый снимал пальто, галоши, с Майкла — намордник, он без умолку рассказывал, объяснял. Я только слушал.

— Вы представьте, какое безобразие: я покупаю два билета в метро; иду, а меня не пускают: «Гражданин, с собакой нельзя». Я говорю: «Собака породистая, серебряная медалистка», а курносая контролерша: «Мне наплевать, что породистая». Пришлось от Комсомольской площади пешочком по Садовому кольцу… Знаете, последний раз я еще до войны был в Москве. Я шагал рот разинув. Такие здания — даже в двадцать два этажа! Бывало, улица узенькая да трамвайчик-букашка тарахтит и звонит, а теперь… На той стороне даже не видно, кто идет. И сколько огней! Час поздний, а все сверкает и так светло! И троллейбусы, автобусы, светофоры!.. А наш брат пешеход туда-сюда — трух-трух… Да, так помните, зачем я приехал?

Завтра в институт иду за расшифрованным письмом. Вы понимаете, как это интересно!

— Да, да, да, действительно очень интересно, — жалобно бормотал я, переминаясь с ноги на ногу. Я дрожал от холода, закутанный в простыню, как в римскую тогу. — Ну что же, пройдемте в комнаты, — нерешительно добавил я.

Мы прошли. Я щелкнул выключателем. В обеих комнатах пол был устлан бездыханными телами. Номер Первый долго стоял неподвижно, склонив голову набок.

— М-м-да! — промычал он, полез в авоську и достал стеклянную банку рыбных консервов. — Вот смотрите.

Я нагнулся: сквозь стекло в банке виднелись рыбки.

— Читайте: «Кильки пряного посола Рижского рыбзавода». Сравните! — Номер Первый протянул указательный палец сперва в сторону спящих мальчиков, потом в сторону спящих девочек. — Тоже пряный посол.

О Майкле мы позабыли. Пес этим воспользовался, незаметно освободился от ремешка и проник в первую комнату. Понюхав раскрытые рты спящих мальчиков, он перешел в следующую. Девочки разлеглись в два ряда, один ряд ближе к двери, другой ближе к окнам.

Майкл осторожно перешагнул через «трупы» девочек, стараясь не задеть не только их самих, но и их косы и даже ленточки от их кос, залез под столик и улегся там.