Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

В памяти всплыла отвратительная картина.

— Изменники вроде Дарси, Хасси, Дакра, лорда Абергавенни первыми соблазнились на участие в заговоре Шапюи, прихвостня Екатерины. Папа тоже причастен к этому — оттого и послал для помощи мятежникам своего легата, грязного ставленника Плантагенетов, кардинала Поля! Никто, естественно, никому не помог. Наш прелат затосковал во Фландрии, не сумев найти капитана, который перевез бы его через Канал. Вот и пусть гниет там! — Я возмущенно возвысил голос (кругом предатели, кругом!) и в ярости взревел: — Папа! «Паломники»! Они возомнили, что сумеют поставить меня на колени! Не на того напали!

Джейн, зарыдав, припала к моим ногам.

— Не надо сравнивать этих людей с Папой. Одни действуют открыто, а другие — нет. Неужели нельзя учесть…

Так… она тоже против меня?!

— Вы решили примкнуть к мятежникам, мадам? — резко спросил я. — Не надо, милая, вмешиваться в то, чего вы не можете понять!

Они попросту одурачили ее, но где им тягаться со мной. Неужели они думают, что у меня мозги бестолковой женщины?

Джейн поднялась на ноги, взглянув на меня так удивленно, словно видела впервые.

— Да, ваше величество, — сказала она.

— «Готовая подчиняться и служить», — напомнил я ей. — Разве не такой девиз вы выбрали для себя?

— Такой, ваше величество.

— Вот и следуйте ему! — прорычал я.

В преддверии ранней зимы восставшие сложили оружие и доверили вести переговоры своему предводителю. Он прибыл ко двору и провел с нами Рождество. Роберт Эск оказался почтенным и серьезным юристом — по иронии судьбы как раз такого рода «выходцев из низов» я хотел бы видеть среди моих советников, хотя против них как раз и возражали «паломники».

Род Перси сгинул в пламени этого мятежа. Хилый Генри Перси (бывший возлюбленный Анны), ныне шестой граф Нортумберленд, завещал после своей смерти фамильные владения короне. Не знаю, сделал ли несчастный этот жест от отчаяния или хотел посмеяться над своей родней, но он предложил изящное разрешение моих трудностей, ибо королевских владений в тех диких краях прежде не было. Естественно, его поступок возмутил младших братьев, Томаса и Инграма Перси, и они стали изменниками в надежде вернуть фамильные земли. Говорят, Генри Перси, угасая на смертном ложе, весь «пожелтел, как шафран».

Часть богатых северных аббатств предоставили кров и помощь бунтовщикам, рассчитывая, что им удастся найти защиту и добиться победы. Но их действия привели к противоположному результату: они убедили меня в том, что эти монастыри должны быть закрыты, поскольку не поддерживают мое правление.

Наступил новый год, и недовольные королевской властью сэр Фрэнсис Байгод и Джон Халлам, не в силах ждать, пока удовлетворят их притязания, вновь собрали войска и осадили города Скарборо и Халл. К мятежникам примкнули два аббата из монастырей Уаттон и Жерво, и в следующем месяце восстания вспыхнули еще в двух графствах Камберленд и Уэстморленд.

Чаша моего терпения переполнилась. Отныне они не дождутся от меня снисхождения. Главарей следовало казнить на глазах совращенных ими солдат. Закованного в цепи Роберта Эска повесили на рыночной площади Йорка в базарный день; в Халле так же поступили с сэром Робертом Констеблом; а лорда Хасси обезглавили в Линкольне.

Лорду Дарси (Старине Тому, кричавшему Кромвелю: «И все-таки останется одна голова на плечах, чтобы свернуть башку тебе!») отрубили голову в Тауэре, за компанию с Томасом Перси. А на площади Тайберна (где преступники обычно встречали смерть) народ созерцал казни аббата Баркинга, викария ирландского Лаута и ланкастерского королевского гонца, который опрометчиво преклонил колени перед мятежниками, тем самым присягнув им на верность. Кроме того, еще семьдесят четыре мелких бунтовщика были казнены в Карлайле.

Восставших монахов, порядка двухсот человек, осудили за разврат. Они тайно вернулись в официально закрытое аббатство Соули, пренебрегая законом. Поэтому я приказал графу Дерби повесить настоятеля и десяток его монахов на одной из длинных балок, дабы «паства» увидела, какая участь ждет предателей. Трупы в белых рясах болтались на онемевшей колокольне (колокола уже расплавили и увезли). Смею сказать, что их безмолвное покачивание подействовало на окрестных жителей оглушительнее, чем колокольный звон.

Теперь монастыри начали сдаваться добровольно. Когда в апреле королевские уполномоченные возобновили процесс закрытия обителей, настоятель Фернесского аббатства в Камбрии благоразумно встретил моих представителей смиренным заявлением о предоставлении короне «всех доходов и титулов, кои имел, имею или мог иметь». Такой неожиданный подарок упростил нашу задачу — и потряс Кромвеля, разработавшего сложную процедуру закрытия монастырей с учетом их сопротивления.

— Трудно порой оценить неожиданную победу, если настроился на борьбу, — заметил я.

— М-да. Я придумал весьма хитроумный план, — тоскливо сказал он, пробегая пальцами по разложенным на нашем совещательном столе бумагам. — Теперь мне придется увеличить число заседаний Суда прибылей, чтобы справиться с потоком новых поступлений в казну.

Мы с Кромвелем создали этот суд для учета и распределения монастырского имущества.

— Я полагаю, уместно будет назначить для нашего суда и нового председателя, чтобы у вас появилось больше свободного времени, — сказал я. — И с этим назначением, по-моему, вполне справится сэр Ричард Рич.

Кромвель сдавленно фыркнул. В такие моменты он сильно походил на разудалого пирата.

— Мастерский удар, учитывая, что «паломники» требовали отстранить его от власти. После меня, конечно. Они воспылали к нам презрением.

Подняв голову от бумаг, я мельком увидел за окном холодное, но уже высокое мартовское небо. В это время в прошлом году мы с Кромвелем охотились с его соколами, и я дал ему страшное поручение.

— Итак, все закончено, — с удивлением произнес я.

Прекратились все волнения, и в стране вновь воцарился покой.

— О чем вы? — встревоженно спросил Кромвель.

— Я лишь подумал о том, как спокойно стало в нашем королевстве.

— Все ваши враги мертвы, ваша милость.

XV

В день казни настоятеля и монахов аббатства Соули я зашел в покои Джейн и застал ее в слезах.

Мы с ней договорились провести утро вместе, чтобы обсудить отделку новых апартаментов королевы в Хэмптон-корте. Я думал, что моя Дженни — так я называл ее, когда мы оставались одни, — с удовольствием займется выбором деревянных панелей, украшенных искусной резьбой, тканей и прочей обстановки для обустройства покоев по собственному вкусу.

Повсюду валялись эскизы, куски дерева разных пород, материи всех цветов. Но она, похоже, даже не брала их в руки. Они окружали ее, словно опавшие лепестки отцветшего розового куста, однако Джейн не обращала на них внимания.

— Ну как, Дженни, — сказал я, входя в ее кабинет, — вы уже решили? Помнится, вам нравился пурпурный…

Мое настроение упало, как только я увидел выражение ее лица. Оно было преисполнено печали. Нет, нет, у меня не осталось сил на утешение; я сам нуждался в поддержке. Мне хотелось выкинуть из головы строптивых монахов.

— Значит, вы еще ничего не выбрали? — спросил я с мягким укором.

— Я… Все это вполне подходящее.

— Но возможно, что-то вам нравится больше? — Я постарался подавить раздражение в голосе. — Ваши новые покои должны превзойти…

— …лучшие образцы французского стиля, — закончила она за меня. — Но я же не мадам д'Эйли.

— Любовница Франциска лишена вкуса, — заявил я. — И кроме того, именно вам, Дженни, жить в этих апартаментах. Они строятся для вас. Поймите, мне хочется, чтобы вы обставили их по вашему личному желанию и вкусу, а не унаследовали от Уолси или… прочих обитателей.

— Да, конечно…

Тут мне пришла в голову мысль, что новые комнаты нужны были не ей, а мне. Я желал видеть жену в обстановке, не вызывающей неприятных воспоминаний.

— Выберите что-нибудь, Дженни. Это очень важно для меня, — взмолился я.

— С удовольствием. — Она наклонилась, подняла образец деревянной панели и устало добавила: — По-моему, это будет красиво смотреться на стенах в будуаре.

— Ореховое дерево. Прекрасно, любовь моя. А с ореховыми панелями отлично сочетается темно-зеленый цвет.

— Нет, мне не хочется зелени. Она слишком… традиционна. Лучше выбрать пурпурный.

Джейн показала мне один из оттенков палитры.

— Вестминстерский багрянец, — одобрительно кивнул я. — На редкость благородный тон.

— Возможно, мои желания и предпочтения не совпадут с вашими, — с улыбкой сказала она.

— Прошу лишь об одном: украшайте ваши комнаты так, как сочтете нужным, дабы и в ваше отсутствие я мог мысленно видеть вас там…