Жертва судебной ошибки - Эжен Сю
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И каждый способный к симпатии человек почувствовал бы ее к доктору, увидя его в этой одежде, сидящим, как в это утро, за столом, опершись подбородком на руку, с поднятыми вверх глазами, с ясным лицом.
Старая служанка доложила о г-не Дюкормье.
— Просите скорей, скорей! — сказал доктор, спеша навстречу своему другу.
Служанка вышла. Анатоль и Жером остались одни.
— Как приятно обнять друга после долгой разлуки! — сказал доктор, улыбаясь и оглядывая Анатоля. — Вчера я мельком видел тебя, но, знаешь ли, ты неузнаваем.
— Как так, мой милый Жером?
— Когда ты уезжал из Парижа, у тебя были скромные манеры школьника, получившего первую награду, а вчера я увидал изящного молодого человека, настоящего денди, льва, как они называют. Честное слово, ты имел вид знатного барина, и я почувствовал гордость, что у меня такой красивый и хороший друг.
— Да, да, Жером, большое счастье свидеться вновь! Но кстати, что же с матерью этой бедной м-ль Дюваль?
— Ты знаком с ней?
— В Лондоне одна подруга м-ль Дюваль поручила мне передать ей книги. Но я увидал ее в первый раз вчера в Опере, когда она приехала за тобой.
— Бедная г-жа Дюваль еще очень плоха. Возврат болезни удивляет и беспокоит меня, хотя нельзя отчаиваться. Но что за ангел ее дочь! Избави Бог, если она потеряет мать: она умрет с горя. Однако не будем говорить о грустных вещах, чтобы не омрачать нашего свидания. Наконец-то я вижу тебя после четырехлетней разлуки и десятимесячного молчания, мой забывчивый друг!
— Можешь ли ты думать, что я забыл тебя? Причина моего молчания…
— Я догадываюсь и извиняю… Ты секретарь, ты постоянно должен писать письма, и отсюда твое отвращение к переписке. Итак, прощаю тебя, тем более что и я сам не безупречен; я написал только два раза, думая, что ты путешествуешь по Англии с твоим посланником. Из месяца в месяц я ждал твоего письма, чтобы знать, куда же адресовать свое. Мне надо было сообщить тебе о счастливой новости. Вот и Жозефу хотел тоже сообщить.
— О счастливой новости?
— Я женился третьего дня.
— И даже не зная, на ком, могу тебя поздравить, мой друг, со счастьем, потому что знаю твой взгляд на брак. Мне нет необходимости спрашивать: по взаимной ли склонности?
— Конечно, и она началась почти три года назад.
— Видишь, какой скрытный! В письмах ни слова о своей любви.
— Милый друг, секрет принадлежал не одному мне.
— Ты прав. Но скажи: кто же она, девушка или вдова? По твоим идеям, ты должен был жениться на вдове.
— Да, она вдова и почти одних со мной лет. Ты, конечно, знаешь ее фамилию: она родственница твоему посланнику.
— Твоя жена! Родственница графа де Морваля?
— Да.
— Твоя жена!
— Ну да. Тебя это удивляет?
— По правде говоря, это меня очень удивляет.
— Странно, — сказал доктор с добродушной улыбкой, — а меня это нисколько не удивляет.
— Как фамилия твоей жены?
— Ее фамилия была де Бленвиль.
— Вдова маркиза де Бленвиль, генерал-лейтенанта?
— Она самая.
— Как? И маркиза де Бленвиль вышла за тебя замуж?
— Да, или, лучше сказать, я женился на пей, что, впрочем, решительно все равно.
— Маркиза де Бленвиль! — повторил Анатоль с изумлением, — может ли это быть!.. Для тебя-то какова партия! Это неслыханно, невероятно!
— Вот что, мой бедный Анатоль, — сказал весело доктор, — уж не заразился ли как-нибудь твой светлый ум в аристократической атмосфере Англии? Я не понимаю, чего ты изумляешься?
— Как хочешь, Жером, но подобный брак так непривычен для общества, к которому принадлежала твоя жена…
— Это случилось оттого, быть может, что моя жена чужда привычек и нравов общества, где она жила.
— Но ее считали очень богатой. Я сто раз слыхал о ней у моего посланника.
— Да, ее муж был очень богат, и так как она не имела детей…
— Она наследовала все его состояние, и теперь ты миллионер! Точно в сказке!
— Да, что касается богатства, то тут одна фантазия и ничего больше, мой друг. Действительно, г-жа де Бленвиль имела право на наследство после мужа, по надо ли говорить, что ее первой обязанностью, и для себя и для меня, было отказаться от огромных имений маркиза де Бленвиля.
— Но в таком случае у нее самой большое состояние?
— Только приданое; кажется, восемь — десять тысяч франков. Хотя она из очень знатного дома, но, как видишь, со скромным состоянием. Однако доход с приданого вместе с моей практикой, дающей в год от 8 до 10 тысяч франков (я беру только с богатых), позволит нам жить прилично.
— Неужели твоя жена согласилась, чтобы ты оставался врачом?
Доктор Бонакэ в продолжение нескольких минут смотрел на друга с возрастающим удивлением, почти с беспокойством, но все-таки ответил на вопрос:
— Право, мой друг, ты задаешь вопросы такие же странные, как твое удивление. Я не узнаю тебя. Я убежден, что до нашей разлуки все сказанное мною показалось бы тебе простым и попятным. Как? Предположить, что моей жене могла прийти мысль потребовать, чтобы я оставил любимое занятие, которое делает мне честь и дает средства к жизни?
— Я понимаю, Жером, что мое удивление, мои вопросы должны поражать тебя. Но это происходит оттого, что я живу среди странных людей и хотя далеко не разделяю их глупых предрассудков (при этом Дюкормье горько улыбнулся), но часто невольно смотрю на вещи с их точки зрения.
— Вот почему у тебя вид знатного барина! — сказал, смеясь, Бонакэ, успокоенный объяснением друга. — Отлично понимаю, как действует привычка к известному обществу. Это все равно, как парижанин, попавший к гасконцам или провансальцам, наконец принимает их акцент. И у тебя прорывается временами аристократический акцент. Но не правда ли, ты ведь, в сущности, по-прежнему говоришь языком доброго, благородного сердца?
— Можно ли сомневаться, Жером? Но я сгораю от нетерпения узнать…
— Историю моей женитьбы? Самая простая и менее всего романтическая история, мой друг. Она в двух словах: я был
