Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь - Клаус Фритцше

Дров для костра в достаточном количестве не было. Котлы в кухне топили сухими остатками растений, которые собирали в степи. По «дрова» выезжали на верблюде, разумеется, без конвоира. Трое-четверо военнопленных на телеге с верблюдом в упряжи выезжали утром, а возвращались вечером. Добычи хватало как на кухню, так и для наших костров. «Горючее» меняли на еду и табак.

В один из августовских дней ко мне обратился лейтенант Мейер:

— Сено косить умеешь?

— Умею.

— На сенокос хочешь?

— Хочу.

— Пойдешь на ближнюю пристань, там мужик с бородой ждет тебя в лодке, поможешь ему, а он тебя накормит.

Пошел я с удовольствием, мужика нашел, сели с ним в лодку. Объяснил, что умею грести, и мы поехали к противоположному берегу. Какая же радость — спокойно плыть по воде, снизу любоваться бортами барж и судов, которые возвышались метров на десять и больше. Погода прекрасная, настроение тоже. Я старался показать мужику, как хорошо умею грести. Сам он человек симпатичный, с веселым блеском в глазах, а главное, смотрит на меня как на обычного человека, без всякой враждебности. Вытащили лодку на берег и начали косить. Опять подвернулся случай показать свою силу и умение. От мужика не отстал ни по скорости, ни по ширине размаха. Шагаем вдвоем по лугу, как опытная пара косарей. Хотелось мне заслужить похвалу от этого человека. Говорить и думать о войне, о ненависти, о плохом мне совсем не хотелось. Это были чудесные часы жизни свободного человека.

Настало время обеда. Мужик угостил тем, что у него было, — черным хлебом со свежим молоком. Вот и наслаждение. Вкус этот остался в памяти навсегда. Сколько раз ни пытался после приятной работы ощутить этот райский вкус — бесполезно. Работу довели до конца, вернулись, и мужик в знак благодарности крепко пожал мне руку. Время, каким ты можешь быть приятным даже в плену!1

Прежде чем начать описание переворота в своей жизни и переезда из райского лагеря в Таболе в адскую обстановку лагеря г. Красноармейска, хочу рассказать о понятиях «рай» и «ад» для военнопленного.

Физическое и психологическое состояние военнопленного зависит от следующих факторов:

1. Политико-идеологического отношение правительства к пленным;

2. Жизненного уровня населения, проживающего рядом;

3. Нормы пайка;

4. Дисциплины и честности надзирающего персонала;

5. Вида работ, выполняемых пленными;

6. Климат в регионе расположения лагеря;

7. Возможность добывать продукты помимо пайка.

Что касается лагеря Табола, то по фактору № 1 — все в порядке, правовые нормы обращения с немецкими пленными выполнялись, согласно приказам правительства

По фактору № 2 — население не голодало. Рыболовство и выращивание овощей гарантировали питание для всех, поэтому и не было отрицательного влияния на пленных.

По фактору № 3 — положение чудное. Высшее руководство, видимо, решило в обязательном порядке сохранить здоровье 150–200 немцам-сталинградцам, оставшимся в живых. Норма была завышена буквально для всех, как для дистрофиков, хотя таковых уже и не было.

По фактору № 4 — главенствовал высокий уровень дисциплины, самодисциплины, соблюдалась законность. Причем это заслуга Мейера. Он лично контролировал выдачу и закладку продуктов в кухне. Не допускал воровства питания на сторону или «по блату». Питание, что получали пленные, было очень близко к положенному пайку. Утром полкило каши разных видов круп с подсолнечным маслом и 200 г. хлеба; в обед 3 блюда: 1 литр супа с бараниной или рыбой, полкило каши, 200 г. хлеба и компот из сухофруктов, на ужин — опять 1 литр супа и хлеб. Привозившие продукты обогащались, очевидно, рыбой нашего улова.

По фактору № 5 — условия труда сносные. Слова конвоиров «давай, давай» раздавались просто по привычке.

По фактору № 6 — климат в дельте Волги для немца трудно выносимый.

Рядом на востоке сухая степь, на западе болота. Направление ветра меняется несколько раз в день. Соответственно меняется влажность воздуха. Ночью температура падает на 15/20 градусов. И комары мириадами.

По фактору № 7 — положение в лагере «Таблла» было идеальным. С полей в карманах и сумках приносили овощи и фрукты, а Волга кишела рыбой.

Если все упростить и представлять сытость как рай, то да, лагерь в деревне Табалла был раем для пленных, они не были обессилены и поэтому не подвергались таким болезням — как дизентерия, воспаление легких, сыпной тиф, сильные отеки, то есть болезням, гибельно действующим на человека, не имеющего физических и психических запасов.

Когда я отправился в Сталинград, наивность моя еще не покинула меня. Я радовался, что избавился от психотеррора Тамары Николаевны и не догадывался, что переход в другой лагерь будет похож на изгнание из рая. Тем более что путь следования от Астрахани до Сталинграда походил на поездку по курортным местам. И еще чудо при расставании: Мейер выдал мне наручные часы, которые раньше были отобраны при взятии в плен. И вот ведь какая разница — в Таболе часы мне вернули, а в Красноармейске такое в голову не могло прийти надзирающему персоналу, что есть такие дураки, которые могут пленному что-то вернуть. Я уже рассказывал выше, как обменял часы на кашу с подсолнечным маслом.

Еще один сюрприз — транспорт до Сталинграда. Еду с конвоиром на пароходе. Он несет объемистую сумку с продовольствием, а я — пленный — хожу без ноши, прямо безумие какое-то.

28 сентября 1943 г. На полуторке вдвоем отправляемся в Астрахань. Впервые вижу речной вокзал, где люди с различным багажом толпятся в ожидании парохода. Любуюсь в определенной степени экзотической картиной. Смотрю на непривычную для немца смесь представителей разных национальностей. Волосы от белокурых до темно-черных, глаза от круглых до миндально-овальных, носы тупые и длинные, прямые и искривленные, одежда пестрая и неприметная. А я стою в форме пилота немецких ВВС, и никто на это не обращает внимания. Пытаюсь на лицах найти выражение гнева, вражды и ненависти, но безуспешно. Людская масса растворяет меня в себе.

Вдруг из уст в уста понеслась неминуемая новость «Пароход идет!». Толпа двигается к трапу, который пока что еще лежит на причале. Медленно и величественно приближается пароход таких размеров, который на реках Германии не встретишь. Картина эта производит на меня глубокое впечатление и я опять забываю, что нахожусь в неволе. Я всасываю в себя увиденное и укладываю в память.