Новые письма счастья - Дмитрий Быков

Прости мне, жалкому гномику, что хочет пожить в снегу, – понять твою экономику, всесильный, я не могу. Ты, верно, решил жестоко, ладони прижав к челу, что раз у нас нефти столько, то снег уже ни к чему. Ногой на меня не топай! Быть может, в твоих глазах мы стали почти Европой? Китаем? Штатом Канзас? Мы смотрим кино о Бонде, у нас моби-лы у всех – и нам при таком Стабфонде отныне не нужен снег? Господь, прости остолопа, хамьем меня не считай, но мы совсем не Европа, мы даже и не Китай; игрушечна наша фронда, безграмотен наш бомонд, и кстати, что до Стабфонда, то кто тут видел Стабфонд?! В расцвет мне как-то не верится, признаюсь исподтишка… Пока Земля еще вертится, о Боже, подсыпь снежка!

Дай же ты всем понемногу (всех помнишь единственный ты): карельцам дай Кондопогу, отчаявшимся – мечты, дай гаишнику душу, беженцам дай дома, дай президенту Бушу хотя б немного ума; художникам за искания пошли высот и глубин; Френкелю дай раскаянье, коль он и вправду убил; дай милосердья органам, прибавь хотя бы на треть! Чекистов побалуй орденом (ведь могут и подобреть)! Сокурову дай Арабова, арабам отдай ислам, народу отдай Зурабова (что будет – увидишь сам)… Когда ж еще и помолишься?! И сколько насущных тем! Чукотку дай Абрамовичу (желательно насовсем), и чтобы дойти примерненько до выборных рубежей – Первому дай преемника, а то ведь оба хужей! Дай передышку Немзеру (писателей грех хулить) и много здоровья Невзлину (чтоб все на него валить)! «9 роту» – «Оскару», хоть Федя и не Кар Вай… Свободу дай Ходорковскому (но «Юкос» не отдавай)… Да что я тебе советую, задрав башку к небесам?! Боюсь, со страною этою ты разберешься сам. Как подобает Богу, посмотришь сверху на всех – и всем раздашь понемногу…

Но не забудь про снег.

Р-Р-РАЗОЙДИСЬ!

Всю минувшую неделю Госдума обсуждала скандальный закон о митингах, шествиях и демонстрациях, но так окончательно и не пришла к выводу, можно или нельзя собираться больше двух.

Звонят мои друзья: послушай, Дима! Кончай работать, милый, скоро шесть. Живешь ты как-то скучно, нелюдимо, хотим к тебе зайти попить, поесть... Решайся, старый. Есть такая маза: купить сарделек, выпить eau de vie, поговорить о бурных днях Кавказа, о Шиллере, о славе, о любви... Мы так давно не виделись, ей-богу! Зимой приятен дружеский уют. А то ведь вымрем понемногу, и после смерти не нальют...

– Нет! – я кричу. – До будущего раза! У этих сборищ нехороший дух, и говорить о бурных днях Кавказа я не желаю там, где больше двух. Я вас люблю – Володек, Сашек, Митек, и девушек, что сам тащил в кровать, – но если больше двух, то это митинг! Ведь это же заявку подавать! Иль не читали вы проект закона, что коммунисты, Жирик и Едра решили возложить вчера на лоно парламента? Их тактика мудра: они решили запретить собранья, чтоб митинг в стачку не перетекал, чтобы народа ненависть баранья не расшатала нашу вертикаль! Вы слышите звучание металла? Сограждане, умерьте вашу прыть. Муниципальной власти можно стало любое ваше сборище прикрыть. Пожалуйста, мечи вложите в ножны и кой-куда засуньте языки. А если вы неблаго, блин, надежны, и не хотите брать под козырьки, и если вам не нравится держава, и вы об этом говорите вслух – у вас уже совсем отнимут право устраивать собранье больше двух! К тому же у меня давно оскома от ваших возмутительных манер. Поэтому сидите лучше дома и «Сталин. Live» смотрите, например.

Они в ответ: да это же не митинг! Не хочешь водки – ладно, кушай квас... Чего ты так трясешься, паралитик, ведь мы патриотичный средний класс!

– Нет, – говорю. – Пардон, полно работы. Я, знаете, в трудах, как на войне... А если вы вдобавок патриоты, сегодня вы рискуете вдвойне. Пришла пора сведенья старых счетов. Мне кажется – поскольку я умен, – что наверху боятся патриотов сильнее, чем оранжевых знамен... А впрочем, патриот, космополит ли – укройся дома, «Сталин. Live» включи, мобильник отключи и слюни вытри. Сиди себе, как зайка, и молчи.

Из «Огонька» звонят: любезный Дима! Вы наш сотрудник, как там ни крути. Напоминаем: вам необходимо прийти на редколлегию к пяти. Коллеги ждут. Обсудим номер, что ли, – редакция соскучилась без вас. А то вы что-то взяли много воли и ходите на службу через раз!

– Нет! – говорю, – имеется бумага. Положено, чтоб наш синклит умолк. Ее не зря подписывал Семаго и Селезнев (а это старый волк!). Конечно, все цивильно, «здрасьте-здрасьте», солидность мэтров, сдержанность юнцов, но говорить-то будете о власти! О чем еще шуметь, в конце концов! Корреспондентик, резвый неумытик, расскажет о мигрантах, о ментах, об армии... Ребята, это митинг! Нам всем грозит закрытье, если так. Простите, дорогие папарацци, вы что-то распустились без ремня. Прошу вас больше двух не собираться. А если собираться – без меня.

И наконец, уже в преддверье ночи, внезапная, незваная, как спам, перед мои измученные очи предстала та, с кем я порою спал. Влюбленные глаза сияют кротко, румяный рот подобен калачу...

– Нет! – я кричу. – Не надо! Это сходка! Иди домой, я больше не хочу! Иди домой, смотри картину «Сталин», не трать на страсти нервных волокон... Вдвоем опасно. У меня не встанет. Госдума приняла такой закон.

Она, укутав шею горностаем, ушла одна в мерцающую тьму. Сижу себе, смотрю картину «Сталин»...

Как безопасно в мире одному!

ВЕЧНЫЙ ГАЗ

Под Иркутском открыто новое газовое месторождение на триллион кубометров. Его назвали «Ангаро-Ленским».

Не поверите – вновь обнаружился газ! Под Иркутском. Конца ему нет. Это значит, стабильности хватит у нас на пятнадцать как минимум лет. Это значит, продлится предписанный круг, поневоле Европа – наш преданный друг, и Америка – верный вассал; это значит, Стабфонд дорастет до трехсот, и Россия энергию миру несет, как еще Циолковский писал.

Это значит, немыслим раздрай и мятеж. На «Мосфильме» – второй Голливуд. Это значит, в «Газпроме» останутся те ж, и без разницы, как их зовут. Это значит, элитные взмоют дома. Это значит, Отчизне не надо ума. А скандалов и внешних угроз тут и вовсе не будет – смутьянов запрем, а гарантом и совестью станет «Газпром» (только «газ» поменяют на «гос»).

Это значит, мы сможем железной рукой перекрыть вентиля – и ку-ку! Это значит, мы ссориться будем с Лукой, но теперь нам плевать на Луку. Да и Евросоюз, присмиревши на раз, не посмеет учить демократии нас. Пусть присмотрится лучше к себе. Сочинял же Уэллс про «Россию во мгле», но когда б он представил ее на игле, а точнее сказать, на трубе!

Вы спросили, где русский скрывается дух? Под землею, окован трубой… Обопремся на главных союзников двух – первый черный, второй голубой! Этот дух провоцировал смуту, развал, триста лет он покоя стране не давал, пуча землю, смущая умы, – вот тогда-то, видать, и решил КГБ откачать его на фиг по толстой трубе, чтоб от духа избавились мы.

Русский дух по десяткам земель разнесен. «До свиданья!» – летит ему вслед. А в России настал летаргический сон, и во сне она видит расцвет. У нее чрезвычайно возрос ВВП, IPO, ВТО, ISQ и т. п., золотится бюджет налитой, и бежит молодежь на весенний призыв, и почти до нуля сократился разрыв между бедностью и нищетой.

Хорошо, что Господь милосерден и щедр и всего для России припас. Хорошо, что безмерным обилием недр он спасет от истории нас. Мы довольно наелись соблазнов и смут. Уповая, что Дуньку в Европу возьмут, мы неслись по речной быстрине – но уселись на мель, как усталый баркас. И покуда в стране не закончится газ – ничего не начнется в стране.

ЧЕРТА ОСОБОСТИ

По опросам Левада-центра, 75 процентов россиян снова уверены, что у России особый – не европейский и не азиатский – путь.

Вхожу ли я в метро или автобус, читаю сыну, ем ли суп грибной – я все острее чувствую особость всего происходящего со мной. Не то чтоб я смотрел с тупою злобой на прочих граждан в средней полосе, но все они просты, а я особый. Какой-то не такой, какие все. Да, я готов обняться с целым светом, мы некоторым образом родня, но пусть законы физики при этом распространяются не на меня. Хочу не знать ушиба, растяженья, старения, стояния в строю, хочу свою таблицу умноженья, а также гравитацию свою… Чужие нормы мне – тюремной робой. Сосед по коридору, этажу, по офису – запомни: я особый. На том стою и изредка лежу.

Я не приемлю общего закона, тяжелого, как ход товарняка. Любой стремится вниз, упав с балкона, а я наверх взлечу наверняка. Быть белою вороной, альбиносом, чуть что не так – хвататься за топор; объевшись фруктов, не страдать поносом, а получать мучительный запор; любить не то – картины, книги, баб ли, – что любят все. Бежать привычных троп. Так умудряться наступать на грабли, чтоб ударяли в попу, а не в лоб. Расположить бассейн в автомобиле, брильянтами оклеить телефон, и чтоб в приличном обществе любили за то, за что других попросят вон. Чтоб остальных, как надоевших кукол, швырнули вон с высокого крыльца, но чтобы я, допустим, громко пукал, а все кричали: «Браво! Молодца!»