Как общаться с вдовцом - Джонатан Троппер

Проблема с центром Нью-Рэдфорда в том, что он не так-то велик. Из-за маниакального стремления муниципалитета сохранить в городе сельскую атмосферу ближайший деловой район находится в пяти с половиной километрах к югу, где Бродвей становится Южным Бродвеем, а Нью-Рэдфорд — просто старым Рэдфордом. Но в Нью-Рэдфорде на Бродвее есть только один торговый квартал: «Пицца Антонелли», «Си-Ви-Эс», несколько на удивление заурядных ресторанов, семейный магазинчик канцелярских товаров, офисы двух конкурирующих городских агентств недвижимости, расположенных по соседству друг с другом, парикмахерская «Ривьера», салон маникюра «Розовые лепестки» и лавка «Мамочкино домашнее мороженое». За углом, на Роринг-Крик-роуд, находятся «Супер Стоп & Шоп» и видеосалон «Блокбастер». Кучка инвесторов хотела выкупить часть парковки «Стоп & Шоп», чтобы построить здесь пассаж, но совет по городскому зонированию подрезал им крылышки, точно так же, как раньше угробил планы «Икеи», магазина «Все для спальни и ванной», и поставил крест на расширении городской синагоги. Как и во всех зажиточных пригородах, здесь главное, чтобы все оставалось по-прежнему, не развивалось и не росло.

Следовательно, практически невозможно пройти по центру Нью-Рэдфорда, не наткнувшись на какого-нибудь знакомого. Потому что так или иначе приходится идти мимо «Старбакса», и всегда кто-то из знакомых входит или выходит из кафе. До гибели Хейли я об этом как-то не задумывался, поэтому обычные походы в магазин за мылом и лезвиями для бритвы превратились в изнурительное преодоление полосы препятствий в виде жалости и навязчивого внимания друзей и соседей, которым не терпелось пожать мне руку, обнять меня, спросить, как дела. А еще они, проезжая мимо, сбрасывали скорость и показывали на меня пальцем, а кто-то любопытно глазел на меня на стоянке, словно я — сломавшийся тягач с прицепом на обочине шоссе.

Но сейчас утро, и Клэр не терпится выпить чашку обезжиренного «Венти мокко латте» или чего-нибудь еще, поэтому мы заходим в «Старбакс». Толпа служащих уже схлынула, сейчас в кафе сидят женщины, возвращающиеся из спортзала, и кучкуются молодые матери. Когда они наклоняются к своим малышам, из их джинсов на бедрах и дизайнерских тренировочных штанов выглядывают полоски тонких прозрачных трусиков. Я неловко киваю нескольким мимолетным знакомым; они улыбаются, кивают в ответ и тут же отводят глаза, хотя я в этом и не уверен, так как сам уже отвернулся.

— Что я здесь делаю? — бормочу я Клэр, стиснув зубы. — Я даже кофе-то не пью.

— Ты как вегетарианец в мясном ресторане, — говорит она.

— Как атеист в церкви.

— Здорово сказано, — одобрительно замечает Клэр. — Мощный подтекст.

— Спасибо.

И тут появляется Мэнди Сивер, одна из многочисленных нью-рэдфордских домохозяек, которая стала агентом по продаже недвижимости. У нее милое пухлое личико, как и Хейли, она была членом родительского комитета. Раньше по четвергам Мэнди приносила мне лазанью, овощной салат и бесчеловечно огромные куски пирога «Харви Уолбэнгер». Мэнди плакалась Хейли, что муж не прикасается к ней после того, как ей сделали кесарево сечение, а на похоронах ревела так громко и долго, будто хоронили ее жену.

— Дуг! — орет она через весь зал и пробирается к нам, стуча каблуками по кафельному полу. Она хватает меня за локти, но тут до нее доходит, что дальше с моими локтями ей делать нечего, поэтому она их выпускает и неловко вытягивает руки вдоль тела.

— Так приятно видеть, что ты поправился.

— Привет, Мэнди!

— Хорошо выглядишь, — говорит она и смотрит на меня, прищурившись, в ее взгляде читается участие.

— Хреново он выглядит, — парирует Клэр, поворачиваясь к стойке.

Она заказывает нечто, похожее на название сразу шести напитков, но оказывается, что это всего-навсего чашка кофе. Мэнди, нахмурясь, оглядывает Клэр с головы до ног, прикидывая с тревогой, в каких мы можем быть отношениях. Иногда я забываю, какой Клэр видят другие женщины: она великолепна и слишком вызывающе-сексуальна для пригорода.

— Не беспокойтесь, — произносит Клэр. — Если бы я не была его сестрой, вряд ли бы мы оказались здесь вместе.

— Ох, — вздыхает Мэнди, и меня невольно раздражает выражение облегчения на ее лице. — Вы очень похожи.

— Прикусите язык.

— Клэр, это Мэнди, Мэнди, это Клэр, — вступаю я.

— Рада с вами познакомиться, — говорит Мэнди, пожимая руку Клэр. — Вы живете неподалеку?

— В Гринвиче, — поясняет Клэр. — Сейчас я гощу у Дуга, чтобы помочь ему встряхнуться.

— Здорово.

— Ладно, — вмешиваюсь я, тихонько пихая Клэр локтем, — хватит.

— Ну, все-таки уже год прошел, — продолжает Клэр, с легкостью уворачиваясь.

— Неужели столько? — изумляется Мэнди. — О господи. А кажется, что намного меньше. Номер Хейли у меня до сих пор на быстром наборе.

А потом ее глаза внезапно наполняются слезами. Мне всегда казалось, что деланно убиваться сильнее тех, кто потерял родного человека, — дурной тон, все равно что хвалиться новеньким «лексусом» перед парнем на «феррари». Думаете, дело в мощности? Вы ни черта не знаете о мощности.

— Вообще-то, — осуждающе произносит Клэр, оборачиваясь к Мэнди, — прошло даже больше года. Я думаю, Дугу давно пора возвращаться к нормальной жизни. Вы не согласны, Мэнди?

Клэр — одна из немногих известных мне людей, кто может понравиться насильно.

— Ну, если он чувствует, что готов, — нерешительно отвечает Мэнди. Похоже, Клэр ее напугала.

— Клэр готова, — криво ухмыляюсь я.

— Ему еще нет тридцати, — вступает Клэр. — Что ж ему, провести лучшие годы в одиночестве?

— Конечно, нет, — соглашается Мэнди.

— Вы наверняка знаете, что люди, которые были счастливы в браке, быстрее вступают в новый брак. Исследования это убедительно доказали.

— Да, я слышала об этом, — кивает Мэнди, как игрушка с качающейся головой, которую обычно ставят в машине над приборной доской.

— Скажите, Мэнди, — многозначительно произносит Клэр, — знаете ли вы каких-нибудь одиноких женщин здесь, в городе?

Мэнди широко улыбается, покоренная Клэр.

— Я риелтор. Я выставляла на продажу дома всех разведенных женщин в городе.

— Мэнди! — восклицает Клэр с улыбкой и берет Мэнди под руку. — Мы с вами отлично поладим.

И тут, слегка запыхавшись, в кафе заходит Майк.

— Привет, Дуг, — здоровается он, подходя ко мне и пожимая мне руку. — Извини, что опоздал. Утром нужно было подать записку по делу.

— Опоздал? Куда? — недоумеваю я и пихаю Клэр локтем, чтобы выяснить это.

— Просто соглашайся, — отвечает Клэр, улыбаясь мне самой ослепительной из своих улыбок.

— Постой-ка, — недоумевает Майк. — Она сказала, что ты хочешь встретиться со мной здесь.

— Она солгала. Она вечно врет.

— Это правда, — признается Клэр, довольно ухмыляясь, и ведет Мэнди к свободному столику. — Я такая.

Майк кивает, видно, что ему неловко.

— Ну, раз уж мы оба здесь, так, может, хотя бы кофе выпьем?

— Я не пью кофе.

— Господи, Дуг, — произносит он, в отчаянии качая головой. — Я готов снова и снова просить у тебя прощения, прежде чем мои слова потеряют всякий смысл.

Я медленно выдыхаю и киваю.

— Я выпью воды.

Майк улыбается — не торжествующе, а просто радостно — и быстро отворачивается, чтобы сгладить неловкость. Меня охватывает нежность к нему.

Женившись на Хейли и переехав в Нью-Рэдфорд, я познакомился с людьми, разительно отличавшимися от моих приятелей с Манхэттена, которые были моложе, больше пили и вели разгульную жизнь. Все мужчины, которых я встречал в кругу Хейли, были женаты и имели детей, одни были в расцвете сил, другие же неспешно причаливали в тихую заводь зрелости. Эти мужчины плыли по течению; чуждый мне пейзаж их жизни складывался из закладных и вторых закладных, браков и вторых браков, детей, алиментов, романов, пособий женам, учителей, платы за обучение и бесконечной череды вечеринок. А на себя им оставалось несколько часов по выходным, когда они не вкалывали, как проклятые, чтобы все это безобразие оплатить. Я всегда полагал, что люди, живущие в красивых особняках за городом, богаче меня, и только попав к ним в компанию, я понял, что все это не более чем сложная и продуманная разновидность банкротства. Огромное количество денег уходит на выплату ипотеки и кредитов на кухню и ванную, два или три раза в месяц нужно платить за дорогущую машину. Сам того не осознавая, ты потратил сотню тысяч (за вычетом налогов) и не успел куска хлеба себе отрезать. Проклятие среднего класса, черт бы его драл. Они так живут, потому что представляют себе жизнь по голливудским рождественским фильмам. Жалкое существование, строящееся на шатком основании из громадных долгов: малейший просчет, скромная премия, неудачное вложение денег или непредвиденные расходы — и вся конструкция рухнет. Со временем я начал понимать, что идиллические улочки Нью-Рэдфорда — в значительной степени иллюзия. Понятно, что даже самые стойкие мужи, обязанные эту иллюзию поддерживать, рано или поздно зашатаются под тяжестью груза. И вот уже они полысели и растолстели, с лица пропал румянец, веки набрякли, юмор прокис. Некоторые из них были жизнелюбивы, остроумны и на удивление приятны в общении, с такими можно было вечерком пропустить стопку-другую и даже слегка перебрать, решая мировые проблемы. Но все-таки они до смерти меня пугали: ведь теперь я теоретически был одним из них, хоть и сбоку припека, казалось, мне ничего не остается, кроме как стать таким, как они. Я не хотел лысеть, толстеть и влезать в долги ради немецких машин и полов из твердых пород дерева с лучистым отоплением. И то, что я не бросил все это и не свалил обратно в город к молодым приятелям, в уютную и безопасную прежнюю жизнь, — лучшее доказательство моей любви к Хейли.