Путешествие длиною в жизнь - Юрий Сенкевич

Тем не менее ребята улетели с частью нашего оборудования, а я остался помогать загружать в улетавшие и прилетавшие снова самолеты то, что надо было переправить на "Восток". Научился бесконечной борьбе с летчиками, требовавшими, чтобы груза было меньше, так как у них в самолете были дополнительные баки с горючим для обратного пути.

За эти дни прошли торжественные проводы зимовщиков предыдущей экспедиции. Провожать "Обь" вышел весь поселок. На берегу слышались шутки, смех, пожелания счастливого плавания, а с корабля нам желали удачной зимовки. Швартовы отданы, и "Обь" — частичка родной земли — стала медленно выходить из залива Правды… И сразу мы почувствовали себя словно осиротевшими. На обратном пути в поселок уже не было слышно смеха, шуток, на лицах стали заметны задумчивость и грусть. Вероятно, каждому в тот момент приходили мысли о доме, близких.

Через два-три дня работы грузчиком и учетчиком того, что отправлялось на "Восток", мне все это надоело, тем более что было ясно — здесь управились бы и без меня. За это время на станции я уже мог бы начать наши исследования. Да тут еще летчики напугали меня сообщением о том, что в своем очередном рейсе они увидели признаки ухудшения погоды. А она в Антарктиде очень капризна. Бывает так, что среди безветрия и яркого солнца вдруг неожиданно начинает разыгрываться пурга. Тогда полеты самолетов, естественно, невозможны. Для "Востока" это было особенно нежелательно. Лето кончалось, морозы на станции приближались к минус 60 градусам, и она в любой момент могла полностью закрыться для авиации, даже если в Мирном погода будет летной. Дело в том, что при минус 60 градусах снег кристаллизуется, становится похожим на наждак. Самолет на лыжах не может скользить по такому снегу, это все равно что ходить на них по песку.

Однако опасения синоптиков, считавших, что прогнозирование погоды в Антарктиде похоже на гадание на кофейной гуще, не оправдались, и утром 15 января я наконец вылетел на "Восток".

Расстояние от Мирного до станции полторы тысячи километров. Сообщение между ними возможно только в летние месяцы — с декабря по февраль. Когда на "Востоке" становится по местным понятиям тепло, то есть температура поднимается аж до минус 30 градусов, из Мирного выходит санно-тракторный поезд. Это несколько тягачей, к которым прицеплены огромные железные сани. На них везут на "Восток" горючее, технику, продукты, не боящиеся морозов. Весь путь поезд покрывает за 30–35 дней.

Одновременно действует и воздушный "мост" — летают самолеты полярной авиации. Обычно их два. За летний сезон они успевают сделать до тридцати рейсов, перевозя людей, кое-какие продукты и оборудование. Работа летчиков в Антарктиде очень тяжелая, так как летать приходится много и в крайне трудных, а порой и опасных условиях. Полет проходит над ледяным куполом Антарктиды, который через сто километров от берега начинает резко "ползти" вверх — 1000, 2000, 3000 метров над уровнем моря. Самолет значительную часть пятичасового перелета идет на высоте 3000–3500 метров, но реальная высота над снежной поверхностью составляет около 200 метров. В те годы у наших полярных "илов"-трудяг "потолок" был около 3600–3700 метров. Это в нормальных условиях средних широт. А над куполом Антарктиды, да еще с приличным грузом самолетам приходилось идти на пределе.

Полеты усложнялись еще и потому, что рядом расположен геомагнитный полюс, и это сказывается на прохождении радиоволн. Компас здесь почти не действует. Хотя у летчиков были современные навигационные приборы, станцию найти нелегко. Зримых ориентиров нет никаких — сплошная белая пустыня. Единственная зацепка для глаз — след санно-тракторного поезда, но со временем и его заносит снегом. В общем, как я уже говорил, условия для авиации тяжелейшие. Тем не менее летчики, по крайней мере, те, с которыми мне довелось лететь, оказались ребятами жизнерадостными, доброжелательными.

Нам повезло с погодой. Самолет сделал круг над спящим еще Мирным и стал подниматься над куполом. Через два часа все явственнее начала ощущаться высота — появилась одышка, стала побаливать голова. Из-за того, что атмосфера Земли у полюсов как бы сплющена, концентрация кислорода в воздухе над антарктическим панцирем соответствует более значительной высоте где-нибудь в средних широтах. Мы же шли в пределах "потолка" нашего самолета, и 3500 метров здесь весьма отличаются по степени присутствия кислорода от такой же высоты, например, в горах Кавказа: в Антарктиде воздух на этой высоте более разрежен.

Вскоре мы увидели внизу след санного поезда, летчики оживились, особенно штурман: он мог теперь оторваться от своих приборов и заняться приготовлением обеда. Но сосредоточиться на еде нам не пришлось — вдали показалась едва заметная на белом пространстве плато черная точка. "Восток"!

Встречать самолет вышли все пятнадцать человек во главе с начальником станции Борисом Беляевым. Рассмотреть тех, с кем мне предстояло прожить почти год, было невозможно, так как все были одеты в "каэшки", а лица были закрыты шерстяными подшлемниками. "Каэшка" — костюм антарктический, экспедиционный, сокращенно КАЭ, — хорошо приспособлен к здешнему суровому климату. Он представляет собой стеганые, на верблюжьей шерсти брюки и куртку с капюшоном, теплые, легкие, не твердеющие даже при очень больших морозах и не стесняющие движений. Под "каэшку" носят свитера, шерстяное белье, шарфы и дополняют все это варежками разных видов, меховыми унтами… Как я уже упоминал, совершенно необходимой на "Востоке" частью облачения зимовщиков является подшлемник, поскольку при дыхании открытым ртом на морозе существует вполне реальная опасность обморожения дыхательных путей и легких. Такое здесь случалось неоднократно, и последствия этого были плачевными.

Прилетевший самолет стали очень быстро разгружать, чтобы не задерживать. Дело в том, что из-за сильных морозов двигатели не останавливали — иначе их невозможно было бы вновь запустить. Меня к этим работам не допустили, а сразу отправили в помещение станции, показали место, где я буду спать, и уложили в постель. Такой необычный на первый взгляд ритуал встречи новичка вызван необходимостью акклиматизации организм должен приспособиться к гипоксии, недостатку кислорода.

К концу третьих суток у меня исчезли головные боли, одышка, нормализовался сон. Постепенно я стал входить в новую жизнь, осматривать станцию, оборудовать наш медпункт, налаживать привезенную аппаратуру. До нас здесь не было специального помещения для медпункта, только крохотная комнатушка размером 1x2 метра, где к тому же врач и спал. Нам повезло: в эту экспедицию на "Восток" американцы не прислали своего зимовщика, который имеет здесь отдельный павильон — сферическую многослойную палатку с деревянными пристройками по краям и со всеми возможными удобствами для жизни и проведения наблюдений. В этот "американский" павильон переселились три наших физика, освободив для нас свой балок, достаточно просторную по местным меркам комнату.