Вода в озере никогда не бывает сладкой - Джулия Каминито

Я немногословна, прощаюсь, не знаю, какой предлог мне придется найти, чтобы сходить в кино, как я туда доеду, чем буду платить, не знаю, кому рассказать, что я никогда не была в кино, разве что на площади летом, когда бесплатно показывали «Мама Рома» – любимый фильм Антонии, меня же он только измучил, так что на середине я уснула от скуки, – не знаю, с кем поделиться, что у нас нет телевизора, что мы перебиваемся радиодрамами, романами, которые по частям печатают в журналах, и книгами – словом, уходящими в небытие вещами, готовыми исполнить свою лебединую песню.

По дороге в класс я слышу, что кто-то наверху окликает меня, подняв туда глаза, вижу Самуэле, он свешивается с террасы, будто хочет спрыгнуть, спрашиваю, чего ему надо, но он не отвечает, исчезает за парапетом, на меня больше не падает его тень.

Вечером я признаюсь Агате, что влюбилась, это ложь, но врать о любви приятно, так я могу почувствовать себя полноценной, частью вселенского порядка, я заставляю Агату поклясться, что она ничего не скажет Карлотте, и добавляю:

– Она ничего не знает о любви.

С остальными одноклассницами мы почти не общаемся, разве что с несколькими девочками из Чезано, которые ездят с нами на электричке, делят с нами время и пространство, – понемногу мы начинаем видеть в них достойных доверия собеседниц. Одна из них, Марта, получает только отличные оценки и делает это с такой обезоруживающей легкостью, что я одновременно раздосадована и уязвлена: кажется, ей не нужно так сильно стараться, как мне, чтобы снискать одобрение; другая, Рамона, – дочка военного, родом из Неаполя, в школе ее часто передразнивают, когда она произносит слишком открытый звук «э», как делают на юге, но она умеет кое-что недоступное мне: смеяться надо всем, пожалуй, кроме крови. Однажды на уроке она порезала палец краем бумаги и, взглянув на него, упала в обморок.

Им я тоже поверяю тайну первого чувства, расписанного по нотам, изученного под микроскопом, искусственного, как конечность на месте той, которую оторвало взрывом гранаты.

Теперь я каждый день рассказываю им новости о Лучано, они думают, что он не позвонит, но я жду и не напоминаю о себе, и вот однажды днем, когда я сижу над домашкой по географии, звонит телефон, я бросаюсь к нему, чтобы ответить, предвкушая, что услышу его голос. Лучано говорит, что в субботу будут показывать боевик, который он бы посмотрел, но, кажется, его не особо волнует, чего хочу я.

Я отвечаю, что тоже собиралась сходить, хотя на самом деле услышала это название впервые, мы договариваемся встретиться на виа Кассия, у кинотеатра «Чак», попасть туда я смогу только на электричке и на автобусе с двумя пересадками, но Лучано не нужно это знать, не думаю, что наше свидание предполагает близкое знакомство, мне надо просто играть свою роль: улыбка, девчонка, поддакивать, мне нравится твой дом, нравится твоя мама, нравится твоя машина, мне нравится, как ты целуешься, нравится твое тело, мне нравится этот фильм, до смерти хотела его посмотреть, как ты догадался?

Заручившись поддержкой Марты, я сообщаю матери, что еду к подруге в Чезано делать уроки, и сразу после обеда бегу на электричку, деньги удалось выпросить у отца, но пришлось сказать ему, что я иду в кино, я решила сыграть на доверии, чтобы он почувствовал, будто и правда участвует в моей жизни, знает, что со мной происходит; о том, что буду там с парнем, я умолчала: когда разговор заходит о мужчинах, отец больше не может поручить Мариано строго, как надзирателю, следить за мной, поэтому изводится и не находит себе места, принимает мученический вид. Они с матерью все так же препираются, желают друг другу зла, рукоприкладствуют и заговорщически молчат.

Покрытая тайной, я направляюсь на первое в своей жизни свидание, безучастно наблюдаю за происходящим на экране – в этом фильме погибает даже главный герой, череда изуродованных тел и отрезанных голов, кровь хлещет фонтаном, животных пинают почем зря, дома поджигают; я не понимаю, может, это проверка и Лучано решил испытать меня, не могу уловить, в каком образе я должна предстать перед ним: чувствительной девушки из провинции или в доспехах дочери пролетариев, людей из народа; так и не разрешив сомнений, после сеанса я улыбаюсь ему и говорю:

– Кажется, нам стоит поцеловаться.

На том и порешили. Тем временем в зале зажигают свет, и до этой минуты мы сказали друг другу только «привет» и «как дела?». Когда он тянется к моему креслу, чтобы залезть рукой мне между ног, я медленно встаю и заявляю, что мы, может быть, еще увидимся.

Через мгновение я уже на улице, шагаю в сторону остановки «Могила Нерона» напротив, изрисованной граффити и окруженной банками из-под пива, я смотрю на нее уверенно и дружелюбно: здесь, если верить легенде, покоится человек, который поджег Рим.

* * *

В этом году Мариано решил, что не появится у нас на Рождество, на ужин приезжает только бабушка – ее везут к нам два поезда, с пересадкой, на коленях у нее два лотка лазаньи с грибами и ветчиной; войдя в дом, бабушка тут же заявляет, что нужно здесь все переделать, на кухне рядом с вытяжкой разрослась плесень, затирка между плитками не белая, дети устроили балаган, а сами худые как щепки, как жерди.

Во время ужина работает радио, диктор говорит, что люди с зажженными свечами молятся у здания Всемирного торгового центра, тишину за столом нарушают только близнецы, шутят, издают ртом разные звуки, щелкают своими детскими пальчиками, но мать быстро затыкает их и ставит в угол – одним лишь взглядом! Массимо все еще подавлен, на нем как будто лежит печать уныния, – разъехавшись, они с Мариано постоянно называют друг друга «мой отец», «мой сын», Антонию это приводит в замешательство, а у меня ощущение, что я дошла до эпилога романа, так и не поняв смысл финала.

Место Мариано за столом занимает наша неустроенность, гирлянды на балконе – единственное украшение, которым мы можем похвастаться, Антония решила, что слишком много денег ушло на книги, словари, одежду и туалетную бумагу, поэтому никаких подарков, тем более что, с ее слов, мы ни в чем не нуждаемся.

Близнецам никто не рассказывал небылицы про Деда Мороза, как и мне, как и Мариано, никто не прятал подарки в шкаф или под кровать, никто не подскакивал в полночь, не прокрадывался в гостиную, чтобы сложить