КОЛЕН Ф. По вашему желанию. Возмездие - Фабрис Колен

— Должно быть какое-то равновесие, — возразил я, стараясь сдержаться, — если бы нас не существовало, от всех ваших талантов тоже было бы немного пользы.

— Ерунда. Вы сами-то понимаете, что сказали?

Я смело кивнул головой.

На самом деле нет, но у меня не было ни малейшего желания втягиваться в пустые разговоры. Было совершенно ясно, что мы что-то не учли, что-то относящееся к нам, людям. То, что нам никогда точно не удавалось понять; не то, чем люди заслужили такое доброе к себе отношение, а что-то лежащее полностью в области магии, и тут следовало признаться, что мы на многое не способны. Наша Мать для нас была Смертью. Увы. Но, с другой стороны, человек, по крайней мере, не трех футов ростом.

Короче.

Карлик в течение двадцати минут пытался объяснить, почему мы являемся низшей расой, а мне потребовалось почти в два раза больше времени, чтобы объяснить ему, почему он должен заплатить. Я с облегчением проследил, как он удалился.

Около часа у меня был легкий перекус: немного сухих фруктов, бисквитов с сыром и чай. После этого я почувствовал себя лучше, авангард моей головной боли отступил, что привело в уныние остальные войска. Вауган Ориель и его новое завоевание появились из комнаты уже далеко за полдень. Молодая девица, подцепленная им, имела довольно умный вид, в особенности внешне. Увидев ее, я вспомнил, что она перешла к нам из небольшой группы, которую мы встретили в «Муллигане», одуревшая компания, напускающая на себя вид «я с тобой уже встречался», что так хорошо получалось у Катей. В какой-то момент я представил Катей в постели с Ориелем, ее изящные ножки торчат из-под одеяла. Нет, мое самочувствие все еще оставляет желать лучшего. Я извинился перед этими двумя голубками и удалился в ванну, где мне вывернуло наизнанку желудок.

Вауган ушел, не дождавшись моего возвращения, его завоевание тоже.

— Ориель совершил магическое действо, — объявила Пруди.

— Правда?

— Уверяю вас. И главное, вполне успешное. Заставил исчезнуть своего друга.

Я рухнул на диван в гостиной.

— Вы, как говорится, его переоцениваете.

— Он совершенно не подходит для подружки Ориеля, — просто заявила горничная.

— Он не подходит для подружки Ориеля, — повторил за ней я.

От Глоина мы так и не получили никаких новостей, карлик, несомненно, вернулся к себе. Вздохнув, я краем глаза заметил «Утро волшебника», которое купила Пруди и положила на мой письменный стол, а у меня пока не было времени просмотреть его. Заголовок передовицы был довольно резким.

«Не сошла ли с ума Ее величество?»

В статье рассказывалось о той идее, которая пришла в голову королеве по поводу празднования ее юбилея. Она просто-напросто хотела…

— Ради всех Трех Матерей, — воскликнул я, обращаясь к Пруди, — думаете, это шутка?

— Вы про тот ужас, который она хочет совершить над Колумбинским лесом? Не знаю. У нее был вполне серьезный вид.

— Совершенно повернутый, хотите сказать! Тут говорится, что работы по вырубке Колумбинского леса начнутся сегодня утром. Понимаете, Пруди?

— Ох.

— Что «ох»?

— Вы не должны так говорить о Ее величестве, мсье Мун.

— Почему же не должен? Да это просто старая коза. Нет, скорее, старая корова. Корова, точно… монументально. Да ее надо показывать в музее, в клетке, понятно?

Щеки Пруди стали напоминать пионы. Моя горничная искренне и глубоко уважала Ее величество — результат слишком консервативного воспитания, чувство любви и ответственности, уважение прошлого и все такое прочее.

— Понятия не имею, как только ей могло прийти в голову вырубить часть Колумбинского леса, — возмутился я, вставая, — Клянусь святой кровью Трех Матерей, надо сходить взглянуть на это.

Я взял пальто и направился к двери.

Пруди засеменила вслед, держа в руках мои перчатки и шляпу.

— И что вы хотите, чтобы я с этим делал? — Мой палец указал на шляпу.

— Я думала… Так как на улице совсем не жарко…

— Фьють!

— Ну, возьмите хотя бы перчатки.

— Ладно.

Я вышел на улицу. Она закрыла за мной дверь.

Мне пришло в голову прогуляться по опушке Колумбинского леса, чтобы хоть немножечко прийти в себя. Неужели королева действительно начнет эти работы? Такое казалось невозможным. Я подумал о феях, обитавших в старом лесу. Обо всех их шествиях в сопровождении светлячков и леших, которые проживают под сенью деревьев и чей хрустальный смех намекает на берега невидимых рек. Совершенно определенно, люди не могут совершить подобного преступления — влюбленные Ньюдона, близлежащие жители, которые каждый день прогуливаются вдоль высокой ограды, скользя взглядом по тенистой зеленой листве, — неужели они допустят, чтобы все это исчезло навсегда? Таинственные заросли, мирное переплетение ветвей вековых деревьев, покрытых снегом, тишина, легкие шаги маленьких человечков… Этот лес, он же из тех редких вещей в этом мире, которые стоят хоть каких-то трудов.

От меня до Колумбинского леса довольно недалеко, но пройти даже небольшое расстояние, предаваясь размышлениям, оказалось совсем не просто. Я свернул на маленькие, мокрые и пустынные улочки, но все их занесло снегом и пробираться по ним было почти невозможно. Тогда я повернул на широкие главные улицы города, полные дам, эльфов и карликов, ботаников, фермеров подземных шампиньонов или рабочих по уходу за деревьями, богатых финансистов, которые бежали за… ба… да про них самих-то даже забыли, своими ценными служащими, прижатыми к земле высокими черными шляпами, и уличных артистов, гоблинов, терявшихся в серых тонах, и нищих огров, с глупыми улыбками несущих свои обрубки.

Как ни странно, вспомнилась Катей. Когда мы расстались, то именно в Колумбинском лесу она и оказалась потеряна для меня, исчезнув под сенью темных деревьев, и я иногда представляю себе, что лес тем или иным способом похитил ее. Если это так, то я не хочу забирать Катей оттуда. Действительно не хочу. Почему же получается, что в мою голову постоянно лезут мысли о ней? И почему теперь мне кажется, что поцелуй Леонор был лишен внутренней сущности? А ведь тогда я чувствовал, что она вложила в него всю свою душу.

Колумбинский пес

Во второй половине дня на город опустилось изнеможение. Время от времени в тишине, где под облаками темными пятнами проплывали вороны, были слышны бронзовые слова отдельных колоколов. На улице все еще держался снег, он покрывал большими пятнами тротуары, на его фоне, словно нарисованные углем, выделялись хрупкие ветви деревьев.