Незваный. Книга 3. Посередине - Руслан Ряфатевич Агишев

— Сделаешь, ушлепок, обязательно сделаешь то, что от тебя требуется. А будешь артачиться, я опять немного разомнусь. Твой дядюшка вот вел себя неподобающе, пришлось мне его поучить хорошим манерам, — на дернувшего было Александра тут же уставился ствол пистолета с невероятно широким стволом. Явно крупный калибр, который запросто проделает в теле человека дыру размером с хорошее яблоко. — На стуле наручники. Садись, пристегивайся и будем разговаривать.

Из противоположного угла появился еще один человек, настоящий громила по виду. Крупный, с бритой головой и сильно татуированным лицом, совсем не расположенным к светским беседам. Такой сначала изувечит, а потом спрашивает у того, что осталось.

— Позвони старейшинам, слышишь, — парень предпринял еще одну попытку докричаться. — Мне срочно нужно с ними поговорить. У меня очень важные сведения.

Подошедший сзади здоровяк с силой надавил на его плечи, усаживая на стул и пристегивая руки наручниками.

— А теперь, безродный, выкладывай все, что знаешь. Я хочу знать совершенно все. И как сраный уборщик дерьма стал боярычем, и как тебя потом угораздило стать боярином, и какого черта от тебя все сейчас нужно, — брюнет ухмыльнулся парню в лицо. — Еще обязательно расскажи, как Марину трахал. Очень уж мне любопытно…

Александр ощутил, как по спине побежал холодок. Все шло к тому, что его сейчас просто на просто выпотрошат, как рыбу. Причем, чувствовалось, что делать это будут долго и с особым удовольствием. Брюнет явно имел к нему личный счет, похоже, непосредственно связанный с Мариной. Только еще отвергнутого влюбленного не хватало. Таких как раз хуже всего просчитывать. Невозможно предугадать, что такой человек, у которого в крови гуляют гормоны, сделает через несколько минут: может плакать начнет, а может с ножом бросится.

— Мне всегда было интересно, почему наша прекрасная Мариша так неровно дышит к такому уроду? Что в тебе такого особенного? Может харизма слишком крупная? — заржал мужчина, вытаскивая из рукава небольшой стилет. Тонкое голубое лезвие тут же запорхало в его руках, выписывая в воздухе изящные восьмерки. — Кстати, помнишь того парня, что ты недавно застрелил? Он еще вызвал тебя на дуэль. Так вот, это был мой родной брат.

С этими словами брюнет резко воткнул стилет в плечо парню. Чуть подождал и медленно провернул его в ране, стараясь причинить больше боли. При этом с совершенно искренней радостью заглядывал Александру в глаза.

— Так, на чем мы остановились? — брюнет сделал вид, что задумался. Но через секунду вновь ударил стилетом в тоже самое место, заставив парня снова застонать. — А вспомнил! Ты хотел мне что-то рассказать. Давай, рассказывай, — свой приказ подкрепил новым проворотом стилета в ране.

Раздался новый стон, в этот раз прозвучавший особенно жалостливо. Да и сам парень казался совершенно разбитым, жалким: тряслись губы, лицо побледнело, в глазах застыли слезы. Знал бы довольно улыбающийся брюнет каких неимоверных усилий стоило Александру поддерживать этот образ жалкого размазни. Его так и подмывало вскочить с места и головой разбить мучителю хохочущую харю. Наручники бы не стали помехой, так как уже трещали на его запястьях. Сорвать их было бы делом одного мгновения. Однако, нужно было дождаться нужного момента. А пока следовало говорить и слушать, говорить и слушать. Ведь слова могут быть оружием пострашнее пистолета и магической силы. Вопрос лишь в грамотном ее использовании.

-...Я расскажу, обязательно расскажу, только больше не бей нас. Что хочешь услышать? Может про деньги? Да, да, конечно нужно рассказать про деньги. Ведь, это я вывел со счетов корпораций рода все средства! Я! Сам! Знаешь сколько там было?! Сотни и сотни миллионом рублей! — заметив, как заблестели глаза у брюнета и тяжело задышал его громила товарищ, Александр удвоил усилия. Как и всегда, именно деньги оказались самым универсальным средством манипуляции: так было в древние времена, так осталось и сейчас. — Это было проще простого. Понимаешь, у меня же сохранились все пароли доступа к счетам. Двумя — тремя нажатиями клавиш я и вывел все средства на специальный тайный счет, который знаю только я один.

Нужно было как можно сильнее разжечь в нем пламя алчности, чтобы оно перевесило все: и страх перед старейшинами, и жажду личной мести более удачному сопернику, и просто садистское наслаждение чужой болью. Александр щедро раскидывал, словно сеятель зерно, особые фразы маркеры, на которые подсознание мучителей реагировало особенно чутко: огромное богатство, тайный счет, никто не узнает, жить королями и некоторые другие.

— Только скажи и я сразу же переведу все эти деньги на твой счет. Куда? Какой банк? Эту транзакцию совершенно невозможно отследить! Сразу же придут миллионы рублей! Я все точно рассчитал, поэтому старейшины меня и не смогли поймать, — парень продолжал умело рисовать очень соблазнительную картину, где главными героями — невероятно богатыми людьми — были его мучители. Он предлагал им шанс совершенно безнаказанно оставить все эти деньги себе. Кто перед таким сможет устоять? Лишь каменная статуя, но никак не человек. — В сети не останется никаких следов. Я в этом хорошо разбираюсь. А можно для надежности раскидать все эти деньги на десяток — другой счетов, чтобы с гарантией их не смогли найти. Ты только скажи, что мне делать? На какой счет перевести почти полмиллиарда рублей?

Все фразы им строились с полным соответствием законом психотехники так, чтобы у реципиента не оставалось никакого выбора. Словно тот уже все решил и совсем с этим полностью согласился. Тем более предлагалось нечто поразительное, превосходящее все возможные и невозможные представления о счастье. У мучителя просто не было шансов.

Он видел, что брюнет почти уже «поплыл». Его взгляд остекленел, напоминая глаза загипнотизированного человека. Еще немного и из него можно будет «веревки вить».

Но вдруг подал голос громила, тут же разрушивший весь этот наведенный словесный «морок».

— Э-э, братан, слышь? А нам яйца потом за такие бабки не отрежут? — здоровяк оказался совершенно приземленным, что называется «от земли». Он тоже любил деньги, но его потолок был в две — три сотни рублей, а тысяча, вообще, представлялась для него чем-то заоблачным. Вдобавок, был немного туго соображал, поэтому-то на него и слабо подействовали все эти словесные кружева. — Что-то гонит он, думаю.

Брюнет почти сразу же пришел в себя. На губах вновь появилась злорадная ухмылка,