Поэзия Серебряного века (Сборник) - Рюрик Рок

Георгий Адамович

Георгий Викторович Адамович – поэт и литературный критик, входил в созданный акмеистами “Цех поэтов”. Его стихи отмечены легко узнаваемыми чертами акмеистической поэтики. Лирика Адамовича стремится к классической завершенности формы, но в ней, элегичной по своему характеру, всегда остается момент недосказанности. Критики отмечали “особенную зоркость к обыденной жизни”, свойственную поэту. Однако “зрительные образы” не являются для Адамовича самоцелью, для него важнее поиск эмоционально-напряженного содержания.

После революции Адамович участвовал в деятельности третьего “Цеха поэтов”, сотрудничал как критик в его альманахах. В 1923 г. он покинул Россию и поселился в Париже, где активно выступал во многих печатных изданиях, приобрел репутацию ведущего критика русского зарубежья. Стихов он писал мало, тем не менее, именно ему эмигрантская поэзия обязана появлением так называемой “парижской ноты” – предельно искреннего выражения душевной боли, “правды без прикрас”.

День был ранний и молочно-парный.

Так тихо поезд подошел,Пыхтя, к облезлому вокзалу,Так грустно сердце вспоминалоВесь этот лес и частокол.

Все то же. Дождик поутру,Поломанные георгины,Лохмотья мокрой парусиныВсё бьются, бьются на ветру,

А на цепи собака воет,И выбегает на шоссе…Здесь, правда, позабыли все,Что было небо голубое.

Лишь помнит разоренный дом,Как смерть по комнатам ходила,Как черный поп взмахнул кадиломНад полинявшим серебром.

И сосны помнят. И скрипят,Совсем, как и тогда скрипели, —Ведь к ночи ранние метелиУж снегом заметали сад.

Опять, опять, лишь реки дождевыеПольются по широкому стеклу,Я под дождем бредущую РоссиюВсе тише и тревожнее люблю.

Как мало нас, что пятна эти знают,Чахоточные на твоей щеке,Что гордым посохом не называютКостыль в уже слабеющей руке.

Вот всё, что помню: мосты и камни,Улыбка наглая у фонаря…И здесь забитые кем-то ставни.Дожди, безмолвие и заря.

Брожу… Что будет со мной, не знаю,Но мысли, – но мысли только одни.Кукушка, грустно на ветке качаясь,Считает гостю редкому дни.

И дни бессчетны. Пятнадцать, сорок,Иль бесконечность? Все равно.Не птице серой понять, как скороВетхий корабль идет на дно.

Георгию Иванову

Но, правда, жить и помнить скучно!И падающие года,Как дождик, серый и беззвучный,Не очаруют никогда.

Летит стрела… Огни, любови,Глухие отплески весла,Вот, – ручеек холодной крови,И раненая умерла.

Так. Близок час, – и свет прощальныйПрольет вечерняя заря.И к “берегам отчизны дальней”Мой челн отпустят якоря.

Звенели, пели. Грязное сукно,И свечи тают. “Ваша тройка бита.Позвольте красненькую. За напитокНе беспокойтесь”. И опять вино,

И снова звон. Ложится синий дым.Все тонет – золото, окно и люди,И белый снег. По улицам ночнымПойдем, мой друг, и этот дом забудем.

И мы выходим. Только я один,И ветер воет, пароходы вторят.Нет, я не Байрон, и не арлекин,Что делать мне с тобою, сердце-море?

Пойдем, пойдем… Ни денег, ни вина.Ты видишь небо, и метель, и трубы?Ты Музу видишь, и уже онаОледеневшие целует губы.

Звенит гармоника. Летят качели.“Не шей мне, матерь, красный сарафан”.Я не хочу вина. И так я пьян.Я песню слушаю под тенью ели.

Я вижу город в голубой купели,Там белый Кремль – замоскворецкий стан,Дым, колокольни, стены, царь-Иван,Да розы и чахотка на панели.

Мне грустно, друг. Поговори со мной.В твоей России холодно весной,Твоя лазурь стирается и вянет.

Лежит Москва. И смертная печальЗдесь семечки лущит, да песню тянет,И плечи кутает в цветную шаль.

Сияла ночь. Не будем вспоминатьЗвезды, любви, – всего, что прежде было.Пылали дымные костры, и гладьПустого поля искрилась и стыла.

Сияла ночь. Налево над рекойОстановился мост ракетой белой.О чем нам говорить? Пойдем со мной,По рюмке коньяку, да и за дело.

Сияла ночь. А может быть, и день,И, может быть, февраль был лучше мая,И заметенная, в снегу, сирень,Быть может, шелестела, расцветая,

Но было холодно. И лик луныНасмешливо смотрел и хмурил брови.“Я вас любил… И как я ждал весны,И роз, и утешений, и любови!”

Ночь холодней и тише при луне.“Я вас любил. Любовь еще, быть может…”– Несчастный друг! Поверьте мне,Вам только пистолет поможет.

Когда, в предсмертной нежности слабея,Как стон плывущей головы,Умолкнет голос бедного ОрфеяНа голубых волнах Невы,

Когда, открывшись италийским далям,Все небо станет голубеть,И девять Муз под траурным вуалемПридут на набережной петь,

Там, за рекой, пройдя свою дорогуИ робко стоя у ворот,Там, на суде, – что я отвечу Богу,Когда настанет мой черед?

По широким мостам… Но ведь мы все равно не успеем,Эта вьюга мешает, ведь мы заблудились в пути.По безлюдным мостам, по широким и черным аллеямДобежать хоть к рассвету, и остановить, и спасти.

Просыпаясь дымит и вздыхает тревожно столица.Рестораны распахнуты. Стынет дыханье в груди.Отчего мне так страшно? Иль, может быть, все это снится,Ничего нет в прошедшем, и нет ничего впереди?

Море близко. Светает. Шаги уже меряют где-то,Но как скошены ноги, я больше бежать не могу.О, еще б хоть минуту! И щелкнул курок пистолета,Все погибло, все кончено… Видишь ты, – кровь на снегу.

Тишина. Тишина. Поднимается солнце. Ни слова.Тридцать градусов холода. Тускло сияет гранит.И под черным вуалем у гроба стоит Гончарова,Улыбается жалко и вдаль равнодушно глядит.

Ни с кем не говори. Не пей вина.Оставь свой дом. Оставь жену и брата.Оставь людей. Твоя душа должнаПочувствовать – к былому нет возврата.

Былое надо разлюбить. ПотомНастанет время разлюбить природу,И быть все безразличней, – день за днем,Неделю за неделей, год от году.

И медленно умрут твои мечты.И будет тьма кругом. И в жизни новойОтчетливо тогда увидишь тыКрест деревянный и венок терновый.

Георгий Иванов

Георгий Владимирович Иванов – поэт, прозаик, критик, мемуарист, переводчик. В 1910-х гг. примыкал к акмеистам. В ранних его стихах преобладают мотивы грусти, поэтизация старины, религиозные настроения. В 1922 г. Иванов вместе с молодой поэтессой Ириной Одоевцевой, ставшей его женой, покинул Россию.