Таинства любви (новеллы и беседы о любви) - Петр Киле

- Почему бы и нет? Вы для нас уже не первый встречный.

Пахнуло давним, точно из детства, лаской и добротой человеческих отношений. Бывало, окликнет его какая-нибудь тетя и спросит, как мать, а то вспомнит про отца, каким он был молодцом, -  и хорошо так вдруг станет, точно весною повеяло, точно тебе сказали слова любви и признания. И тетя, сама тоже растроганная, даст конфету из кулька, припасенного для ее детишек. Было холодно и голодно, были и обиды, детские, безысходные, злые, но рос он именно в той постоянной атмосфере добра и ласки, и это сливалось с тем, чем веяло от города с его красотой, от любимых книг, вообще от представления о Родине, о России...

Выйдя на Невский в тот вечер, Владимир Мостепанов прежде всего нашел театральную кассу и приобрел два билета в филармонию на концерт, куда собиралась пойти Ольга Михайловна. На следующий день после занятий он собрал чемодан, рюкзак и маленький чемоданчик, с которым ходил на лекции, в спортзал или баню, по моде тех лет. Товарищи не удивились его решению, так как успели привыкнуть к тому, что Мостепанов не умеет жить, как все студенты, все что-то выдумывает... Спонтанно самостоятельный, казалось, он жил какой-то особенной жизнью, как взрослый среди подростков, или, наоборот, как подросток среди взрослых... Теперь они просто подумали, что он не комнату снимает (зачем?), а временно переезжает к любовнице!

В те годы расстояния в городе казались куда более протяженными, чем сегодня, и люди ездили в троллейбусе, на трамвае терпеливо, как в начале века на конке. И выехать с 5-й линии Васильевского острова, где общежитие, или со Среднего проспекта, где химфак, на Невский для Владимира Мостепанова всегда было событием, равным по нынешним временам чуть ли не короткой поездке в Москву.

Мороз спал, повеяло теплыми ветрами весны... На Невском не было того многолюдья и обилия машин, как сегодня, но фонари горели, казалось, ярче, и улица, просторная, тихая, далеко освещенная, с празднично настроенными прохожими, подбегающими к зданиям театров, напоминала что-то вековечное, пушкинское, гоголевское, лучась живой жизнью.

На Рубинштейна его уже поджидали с ужином, вернее с поздним обедом. Ольга Михайловна только что пришла с работы. Владимир показал ей билеты, она рассмеялась и ничего не сказала. За обедом Лидия Владимировна расспрашивала его о родителях, о планах на будущее... Затем он сел за небольшой столик Ольги Михайловны во внутренней комнатке, разложил книги и открыл тетрадь по органической химии... Тихо было во всем доме, во всем городе... Он вздохнул, почти счастливый, но не занималось...

Вскоре его позвали принять ванну. В доме было печное отопление, в ванной топилась колонка. Когда он, помывшись, пришел к себе, кровать его была разобрана. Стало неловко: зачем это? Он сам. И все же разлегся на приготовленной для него постели с тихим, по-детски трепетным чувством благодарности...

За шкафом и занавеской он слышал голос Ольги Михайловны, тоже принявшей ванну, - застенчивый, томный... Фантазия его разыгралась, он вообразил себя женатым на ней... Почему бы и нет? А Вероника? Владимир предчувствовал, что они не поладят...

Это подтвердилось быстрее, чем он ожидал.

Вероника лишь пожала плечами, узнав от бабушки, что Ольга сдала свою комнату ее репетитору. В первую минуту ей показалось, что для нее это не важно, а для бабушки с Ольгой - лишние деньги. Но в день занятий она уже не приехала заранее, как прежде, о переодеваниях не могло быть и речи, то есть неудобства оказались очевидными. Прибежала она в последнюю минуту, замерзшая и сердитая бог знает на кого. Дверь ей открыл Мостепанов. Это тоже ей не понравилось.

Владимир улыбнулся по-домашнему, как хозяин гостье, заждавшись и невольно обрадовавшись. Он помог ей снять шубку, уже знакомую, и увидел Веронику в юбке и свитере, облегающих плотно ее стройное, молодое тело.

- Значит, это все-таки вас я видел на катке в ЦПКиО, - сказал он, вешая шубку и слегка приглаживая мех.

- Так это были вы? - проговорила Вероника с удивлением. - Зачем же вы позвали меня, и таким тоном, как будто я назначила вам свидание?

- Неужели? Помнится, я прокричал ваше имя про себя. - Владимир был в этом абсолютно уверен.

- Как же я услышала? Почему же все на меня оглянулись? Я, конечно, не испугалась, но все вышло так неожиданно. К тому же я была не одна. - Тут Вероника вдруг покраснела и приняла серьезный вид. - Приступим.

Пока они занимались - уже без прежнего старания, - пришла с прогулки Лидия Владимировна и захлопотала с чаем.

- Послушайте, - сказала вдруг Вероника, - ведь вам физика не интересна; ах да, вы химик. - И добавила: - Ну да все равно.

Владимир понял, что в его услугах не нуждаются. Вероника положила на стол деньги. Он машинально взял их и пошел к себе.

- Вероника! - с упреком проговорила Лидия Владимировна.

- Сударь! - девушка чуть ли не вбежала к нему, откидывая край занавеса. - Вы меня не поняли. Я не отказываюсь брать у вас уроки. Ученице привередничать во всех случаях неприлично. Простите!

- Репетитору привередничать - тем более, - отвечал Мостепанов. - Только нужны ли вам эти уроки?

- Как! - Вероника, против обыкновения, улыбалась или даже, скорее, смеялась. - Зато вам нужны!

Это Лидия Владимировна надоумила ее. Добрая душа! А Вероника все стояла перед ним и смотрела с любопытством.

- Не беспокойтесь за меня, - отвечал он скорее Лидии Владимировне, чем Веронике. - Я всегда найду способ заработать деньги. У меня есть еще два урока. А за вашими занятиями я готов последить, если вы не возражаете. По всем предметам. Согласны?

- Не представляю, каким образом...

Смутное чувство беспокойства и разлада охватило его. В те дни, можно сказать, в те годы на него постоянно накатывало это острое чувство неудовлетворенности, недовольства собой, ходом своей жизни. Он лег спать с сожалением, что ничего не успел сделать за день и вообще за свои двадцать один год, когда жизнь казалась уже на исходе (ведь старость не в счет), да и умереть, думалось, лучше молодым, не лучше, а необходимо, потому что великие люди, как правило, умирали рано.

Обычная ошибка молодости! В нетерпении своем она вернее всего теряет себя и с тем свою будущность.

«Тоска, тоска. Ах, какая тоска!» - твердил он, собираясь на занятия. Никуда не хотелось идти. Не влюбился же он в Веронику? Было в ней нечто такое - сила красоты без задушевности и такта, что ли?

У Ольги Михайловны тоже были свои недостатки, но здесь понятно: человек одинок, работает бухгалтером, любит до самозабвения музыку. Тут не роза с шипами, а кактус, который редко, но может вдруг выпустить диковинный, чудный цветок, столь дивный, какой даже и не приснится.

Обычно вся в хлопотах, нервная, изредка разговаривая с ним, она улыбалась так тепло и нежно - всегда на миг, - что он, ложась спать, говорил про себя: «Ага! Ольга Михайловна, я что-то про вас знаю. Я знаю вашу тайну. Вам только кажется, что вы стары, некрасивы и слишком несмелы, чтобы любить и быть счастливой. Вы убедили себя, что лишения и голод ленинградской блокады навсегда истощили вас. Вам надо только полюбить без оглядки и жить с той самоотверженностью, какая вам свойственна. И вы будете счастливы! А с вами и я, может быть. Я хочу вашей любви, я хочу любить вас!»

Так он, как мальчишка, грезил, засыпая. А наутро или днем, встречая Ольгу Михайловну, всегда чем-то взволнованную, но к нему неизменно ровную и доброжелательную, Владимир начисто забывал о своих ночных грезах, то есть держался с нею не очень внимательно, что, впрочем, вполне соответствовало их отношениям - взрослой женщины и взрослого мальчика.

Утром он отправился в университет, а там - на урок, откуда поспешил на площадь Искусств. Время еще было, и он подошел к памятнику Пушкину... Повеяло чем-то родным... В эту пору зимой уже ярко горят фонари. Публика растекалась по площади, где, кроме Русского музея, расположены четыре театра. На Невском, в «Гостином дворе» и «Пассаже», все еще шла бойкая торговля, а здесь, вокруг сквера с большими деревьями и памятником Пушкину, царило тихое, праздничное оживление, словно взрослые люди, обремененные заботами, научными идеями, проблемами, снова сделались наивными детьми, взволнованными предвкушением феерии театра, будь то драма или музыкальная комедия, опера или балет, или - музыка, чистое царство звуков и грез...

У главного входа в Большой зал Владимир немного потоптался, не сразу узнав Ольгу Михайловну в ее легком демисезонном пальтишке, закутанную в светло-серую шаль, в которой она выглядела нарядной. Тонкая, выше среднего роста, в ботиках с матерчатым верхом - «прощай, молодость», она с кем-то раскланивалась.

- Ах, вы здесь! - подошел он к ней.

- Добрый вечер! - сказала она со спокойной улыбкой, довольно для нее необычной, но которая ей шла. И все вокруг невольно оглянулись на них.