Сказка о глупом Галилее (сборник) - Владимир Войнович

1959

Мои стихи, не считая текстов песен, в свое время практически не печатались, поэтому за них меня никто не ругал. Но стоило мне напечатать в 1962 году нижепомещенное стихотворение, как на него немедленно обрушился неожиданный критик – министр обороны СССР, маршал Советского Союза Родион Малиновский, сказавший на высоком военном совещании, что «эти стихи стреляют в спину Советской армии».

В сельском клубе начинались танцы.Требовал у входа сторож-дедКорешки бухгалтерских квитанцийС карандашной надписью «билет».Не остыв от бешеной кадрили,Танцевали, утирая пот,Офицеры нашей эскадрильиС девушками местными фокстрот.В клубе поднимались клубы пыли,Оседая на сырой стене…Иногда солдаты приходилиИ стояли молча в стороне.На плечах погоны цвета неба…Но на приглашения солдатОтвечали девушки: «Нэ трэба.Бачь, який охочий до дивчат».Был закон взаимных отношенийВ клубе до предела прям и прост:Относились девушки с презреньемК небесам, которые без звезд.Ночь, пройдя по всем окрестным селам,Припадала к потному окну.Видевшая виды радиолаВыла, как собака на луну.После танцев лампочки гасились…Девичьих ладоней не пожав,Рядовые молча торопилисьНа поверку, словно на пожар.Шли с несостоявшихся свиданий,Зная, что воздастся им сполна,Что применит к ним за опозданьеУставные нормы старшина.Над селом притихшим ночь стояла…Ничего не зная про устав,Целовали девушки усталоУ плетней женатый комсостав.

1957

Все то, что было молодым,Стареет. Может статься,Умру почтенным и седымИ поглупевшим старцем.Меня на кладбище снесутИ – все равно не слышу —Немало слов произнесут,И до небес превознесут,И в классики запишут.И назовут за томом том,Что написал для вас я…Что ж, слава – дым, но дело в том,Что к нам она всегда потом…Но почему всегда потомИ никогда авансом?Когда умру я в нужный срок,Жалеть меня не смейте.Я, может, сделал все, что мог,За много лет до смерти.Но если завтра попадуПод колесо машины,А то и вовсе упадуБез видимой причины, —То неужели в день такойНе пожалеют люди,Что ненаписанное мнойНаписано не будет?

1957

Был вечер, падал мокрый снег,И воротник намок.Сутулил плечи человекИ папиросы жег.Он мне рассказывал о том,Что в жизни не везет.Мог что угодно взять трудом,А это не возьмет.Давно он сам себе сказал:«Зачем себе ты врешь?Пора понять, что Бог не далТаланта ни на грош.Пора, пора напрасный трудЗабыть, как страшный сон…»Но, просыпаясь поутру,Спешит к тетради он.И снова мертвые слова —Ни сердцу, ни уму.Такая выпала судьба.За что? И почему?«Ну, мне сюда».В руке рука.Сказал вполусерьез:«Давай пожму ее, покаНе задираешь нос».И, чиркнув спичкой, человекЗа поворотом сник.Я шел один, и мокрый снегЛетел за воротник.

1957

Мысль о том, что борьба есть закон,Человеком усвоена рано.И в баранину с древних временЧеловек превращает барана,Но издревле баран, как баран,Размышлял примитивно и глупо:«Люди могут забыть ресторан,Обойтись без овчинных тулупов.Есть в баране душа, есть и плоть,Светят всем одинаково звезды.Может быть, и барана ГосподьДля чего-то для высшего создал».И не знают они, чудаки,Что, увы, плотоядному людуОчень нравятся и шашлыки,И другие скоромные блюда.Что баранина, если сварить,Хороша и к жаркому, и к супу.И зачем без тулупов ходить,Если можно ходить и в тулупах?Человек очень занят, емуДела нету до скотской планиды.И к чему ему? Да ни к чемуРазбираться в бараньих обидах.Он, охотник до умных затей,Жил, скучал и, возможно, от скукиЧеловек на планете своейНапридумывал разные штуки.Мчат машины, растут города,Зажигаются мощные топки…Скоро жизнь будет впрямь хоть куда,Нажимай только нужные кнопки.Только что человек ни найдет,Все ему приедается быстро.И уже в межпланетный полетЧеловека влечет любопытство.Он, презрев и опасность и смерть,Долетит до Луны и Урана,Только жаль, никому не суметьИз баранины сделать барана.

1959

Плыл над степью полынный зной…По дорогам своей страныШли мы – старый и молодой —Два солдата одной войны.И когда я в пути уставал,И сдавал, и валился с ног,Он командовал мне:– Привал!Говорил:– Закури, сынок.Неокрепшие легкие я травил,Я, мальчишка двенадцати лет.Он вздыхал и задумчиво теребилКем-то выделанный кисет.И слюнявый окурок ногой придушив,Поднимался:– Ну что ж, пойдем.А кругом только степь, а кругом ни души,Обгорелые травы кругом.Да порою остатки сгоревших сел…Остановишься здесь – беда.Он то знал, он поэтому шел и вел,Вел меня, сам не знаю куда.Полысевший ковыль к жаркой почве ник,Пыль густа – не поднять сапог.Сапоги…Я, наверно, в любом из нихС головой утонуть бы мог.Я опять уставал, я опять сдавал,Он опять доставал кисет.Он солдатской махоркой меня угощалВместо хлеба и вместо конфет.Это все, чем он мог поделиться со мной…По дорогам своей страныШли мы, старый и молодой,Два солдата одной войны.

1958

В наполненной зноем тиши —Властителю щедрый подарок —По пыльной дороге пашиВедут полоненных болгарок.

Нестройной безмолвной толпойОни, понукаемы грубо,Как овцы идут на убой,Кусают иссохшие губы.

Но вот уже тихо подулВечерний спасительный ветер.Встречает невольниц Стамбул,Взметнув минареты мечетей.

Надев золотой ятаган,Идет полонянкам навстречуБез свиты великий султан,Сутуля могучие плечи.

Он сильный, он важный такой,Усы у султана на зависть.Он трогает властной рукойУпругие груди красавиц.

Он гонит прислугу с крыльцаИ, цену добычи измерив,Ведет их в покои дворцаИ сам отворяет им двери.

Погасли огни фонарей.Не слышно мелодий напевных.Всю ночь у гаремных дверейСтоит настороженный евнух.

Он, дряблые складки у ртаБессильной рукой расправляя,Стоит, охраняет вратаЕму непонятного рая.

1956

Я все могу.Ну, может быть, не все,Но все-таки я многое могу.Могу пастись, как лошадь на лугу,Когда дела неважные с овсом,Могу решать задачи на бегу,Могу иголку отыскать в стогу,Я в самом деле многое могу.Могу собрать и стол, и пулемет,Могу без раздраженья слушать оперу,Могу ввести я в штопор самолет,А иногда и вывести из штопора.Могу я жить в арктическом снегу,Могу на африканском берегу,Но не могу все то, что я могу,Сменить на то, чего я не могу.

1957

Бог всемогущ, всеблаг и всевелик,Отмеривая каждому свой век,Тебя он долголетием, старик,Пожаловал, живи, мол, человек.За то, что ты не пил и не курил,В ненастье без галош не выходил,За то, что ты оружье не держалИ сам не лез под пулю и кинжал.Когда гяур напал на твой аул,Ты расторопно в горы улизнул.И у костра барашка свежевал,И свой шашлык задумчиво жевал.В бою погибли твой отец и брат.Кто виноват? Не ты же виноват.Себя ты спас и сохранил свой род.За что тебе сегодняшний почет.Сто двадцать лет. На этом рубежеГордишься многочленностью семьи,Женили внуков собственных ужеПрапрапрапрапраправнуки твои,И люди поклоняются вездеТвоей авторитетной бороде.И за тобой сейчас такой уход,Как будто ты Америку открылИли по крайней мере пароходК материкам изведанным водил.Как будто ты с гранатой лез под танкВ военном достопамятном году,Как будто ты взбирался на рейхстагУ всех прицельных планок на виду.Но ты не делал этого, о нет.И дал тебе Всевышний столько летЗа то, что ты не пил и не курил,В ненастье без галош не выходил,За то, что ты оружье не держалИ сам не лез под пулю и кинжал.

1959

Я в лирике любовной не силен,Но все ж, боясь на тон неверный сбиться,Скажу, что я тобою заселен,Как дом, где ты хозяйка и жилица.Где все, что там стоит или лежит,Единственной тебе принадлежит.Опять тебя встречаю и опятьЧто мелется мелю, моя неделя,Но все, что я хочу тебе сказать,Давно придумать классики успели.Хоть тексты их на строфы разделю,Хоть разрублю на мелкие цитаты,Простая фраза «я тебя люблю»И та звучит затертым плагиатом.Я помню, ты другому отдана.На ваш союз я посягнуть не смею.Молчу, молчу, и не моя вина,Что скрыть, о чем молчу, я не умею.А если говорю, то не о том,О чем, не знаю, сам себя не слыша.Я словно дом тобою заселен,Тобой одной. Тобой до самой крыши.

1960