Возьми меня с собой - Бочарова Татьяна Александровна

Значит, не может, — спокойно проговорила Наталья и поглядела на часы. — Заговорила я тебя. Зря, наверное. В таких делах советовать — это последнее, каждый поступает, как сердце велит.

— Да нет, — успокоила ее Лера. — Ты все правильно сказала. Я подумаю над этим. Спасибо, что выслушала.

— О чем ты? Тебе спасибо, что в гости зазвала, хлопотала, угощала. Кстати, Маша-то чего затихла? Дай-ка я с ней попрощаюсь. — Наталья заглянула в соседнюю комнату, где Машка, основательно подъевшая пирожки и варенье, увлеченно играла в игрушки. — Машута! Я ухожу.

— Так быстро? — удивилась Машка, нисколько, впрочем, не расстроившись.

— Пора уже, — засмеялась Наталья. — Больше часа просидела. А у меня еще дел по горло, да и у мамы твоей наверняка тоже. Ей бы успеть все переделать между гостями.

— Успеет, — философски заметила Машка, не отрываясь от куклы.

Проводив Наталью, Лера действительно принялась за хозяйство. На неделе скопилось много стирки, и Лера занялась сортировкой белья. Большую часть загрузила в машину, кое-что замочила, а что-то из Машкиного быстренько прополоскала вручную. Затем, оглядев почти пустую банку варенья и сиротливо лежащие на блюде оставшиеся пирожки, она решила приготовить к приходу Насти нечто вроде плова, благо утром отоварилась свежей вырезкой.

Машка, бросив свои игры, тут же ринулась на помощь: терпеливо перебирала рис, строгала тупым ножом зелень, чистила дольки чеснока.

К восьми часам плов был готов. Настя обещала прийти после полдевятого, поэтому Лера накормила Машку, а кастрюлю завернула в полотенце и засунула под подушку.

Она ждала, что Настя вот-вот появится, ехать от больницы до Леры было совсем близко. Однако девушка не шла.

Плов катастрофически остывал, разогревать его Лера ужасно не любила и потому стала злиться. Кто тянул за язык эту чудачку? Сказала приду, и где ее носит? Неужели сначала поехала домой? Ей оттуда час добираться!

О том, что Настя может задержаться на работе, Лера и не думала, слишком хорошо знала прилежание и рвение медсестры.

Настя не появилась и в девять, и даже в десять, и Лере стало ясно, что девчонка попросту забыла о своих намерениях. Мудрено ли, когда в голове один Гошка!

В половине одиннадцатого она со вздохом поставила совершенно остывший, подернутый пленкой жира плов в холодильник, проведала давно спящую Машку и набрала Настин номер.

На языке у Леры уже вертелись ехидные и язвительные слова, однако номер был безнадежно занят. Она звонила с полчаса и уже потеряла терпение, когда вдруг раздался длинный гудок, и тут же вслед за этим чей-то низкий, хриплый голос произнес: «Але».

— Будьте добры Настю, — попросила Лера, недоумевая, кто бы это мог быть. Для женского голос был слишком низок, а мужчин в доме у Матюшиных не имелось, Настя жила вдвоем с матерью.

Голос в ответ на Лерину просьбу как-то странно клокотнул, прохрипел что-то нечленораздельное, и трубку бросили.

«Не туда попала», — догадалась Лера и снова накрутила диск. Против ее ожидания, отозвался все тот же бесполый голос.

— Мне нужна Настя, — повторила Лера.

— Настя… — всхлипнули на том конце провода, — нет Насти.

— Нету? — удивилась Лера. — Она что, не пришла еще… — Тут она осеклась. Пальцы ее моментально похолодели, в висках гулко застучало.

— Нету Настеньки, — прорыдала трубка, и Лера наконец узнала голос Настиной матери, Евгении Ивановны, с которой она пару раз говорила по телефону в Настино отсутствие. — Погибла она… Сегодня днем… во время дежурства…

— Как?! — закричала Лера. — Как? — повторила она тише, прикрывая ладонью рот.

— Так, — сорванным шепотом отозвалась мать, — упала с балкона. Несчастный случай… через перила перегнулась и…

Она громко, страшно зарыдала в трубку. У Леры моментально закружилась голова, и подкатила дурнота.

— Я сожалею, — только успела пролепетать она, и тут же перед глазами стало чернее ночи, а все звуки мгновенно уплыли, растворились в ватной тишине.

Очнулась Лера через несколько мгновений. Трубка оглушительно, коротко сигналила, качаясь на шнуре, сама Лера сидела на полу возле телефона. Нестерпимо болел локоть правой руки. Она машинально глянула: кожа была разодрана до крови. Очевидно, падая, она ударилась локтем об острый угол телефонного столика.

Лера медленно поднялась, повесила надсадно орущую трубку, тяжело ступая, держась за стену, зашла в комнату и плюхнулась в кресло.

Как же это? Насти больше нет? Ее Настеньки, такой юной, такой милой, доверчивой, чудной? Почему такая несправедливость? Как она могла? Ведь Лера предупреждала ее, чтобы та прекратила свою идиотскую привычку свешиваться вниз с балкона. Как теперь Лере жить без нее? Как жить ее матери, Гошке, который сейчас в армии?

По Лериным щекам катились слезы. Почему они не позвонили ей, не сообщили, что Настя мертва? Она бы знала об этом уже давно, не злилась на нее, не оскверняла бы ее нелепую, страшную смерть язвительными замечаниями по поводу ее безответственности!

Может быть, она еще какое-то время была жива, и Лера успела бы последний раз взглянуть на нее, сказать ей, как много та для нее значила, проследить, чтобы ей облегчили боль.

Ей не позвонили, ее не позвали. Она обо всем узнает последней. Сердце разрывалось от ярости и отчаяния. Настя, бедная Настя!

Дверь в комнату приоткрылась, и на пороге предстала взъерошенная, заспанная Машка. Глаза ее были сощурены от света, она переминалась с одной босой ноги на другую.

— Мама!

Лера отвернула от дочки залитое слезами лицо.

— Мамочка, что с тобой? — Машка кинулась ей на шею, тычась губами в мокрые щеки, в лоб, в мочку уха. — Почему ты плачешь? Мамочка, миленькая! — Ее голосок задрожал, глаза заморгали.

— Ничего, ничего, — Лера сделала глубокий вдох, обняла дочку, подхватила на руки, понесла в кровать, — спи. Все в порядке. Просто… одна тетя уехала очень далеко.

— И не вернется? — Машка сразу успокоилась, свернулась калачиком, подавила зевок.

— Нет.

— Никогда?

— Никогда, Маша.

Машка вдруг понимающе, как взрослая, кивнула. Молча сунула ладонь под щеку, вздохнула, зажмурилась.

— Спи. — Лера погладила ее по голове.

— Сплю, — не открывая глаз, прошептала Машка.

16

В воскресенье с самого утра устоявшаяся было зима вдруг начала чудить и куролесить. Столбик термометра за Лериным окном неудержимо пополз вверх с минусовой отметки, и к полудню достиг плюс пяти.

Белые, роскошные сугробы враз стали серыми и ноздреватыми, раскисли и потекли. Под ногами противно захлюпало, заморосил мелкий, унылый дождик.

Что было виной такого метеорологического сюрприза, сказать трудно: то ли глобальное потепление, постепенно наступающее по всему земному шару, то ли невесть откуда нагрянувший антициклон.

Однако в самом начале декабря неожиданно наступила самая настоящая весна, с оттепелью, плачущими сосульками и теплыми, сырыми ветрами.

В последующие дни зима, как бы опомнившись, стала пытаться возвратить утраченное господство, но не тут-то было: весна, наступившая не в свой черед, упорно не сдавалась, держалась намертво. Мокрая теплынь внезапно чередовалась с порывами ледяного ветра, с неба попеременно валил то снег, то дождь, повергая москвичей в недоумение по поводу того, как им одеваться и брать ли, уходя из дому, зонтик.

Настю хоронили во вторник. С утра Лера отвезла Машку к еще не родившей Светлане, сочтя, что гуляющий в общественном транспорте грипп два раза подцепить не удастся.

В актовом зале больницы собрался народ на гражданскую панихиду. На трибуну вышел главврач Ильин, маленький, седой как лунь, с висящим, точно груша, носом. Лицо его было совершенно серым, на лбу залегла резкая вертикальная складка. Он оглядел притихший зал, долго откашливался, затем произнес в микрофон:

— Граждане! Мы собрались здесь в этот горький, тяжелый день, чтобы почтить память нашей коллеги, безвременно и трагически погибшей медсестры Анастасии Матюшиной. Не хочется верить, что ее больше нет с нами, что ее юная жизнь оборвалась так внезапно и нелепо. Мы все скорбим вместе с родными и близкими Насти, выражая им глубокое соболезнование.