Знаменитые петербургские дома. Адреса, история и обитатели - Гусаров Андрей Юрьевич

Пожар в Петербурге 28 и 29 мая 1862 г.

В среду 30 мая 1862 г. в газете вышла статья Лескова «Настоящие бедствия столицы», результатом которой стало разбирательство у самого государя императора Александра II. К тому же на писателя посыпались обвинения в предательстве и доносительстве со стороны демократической общественности.

«Среди всеобщего ужаса, который распространяют в столице почти ежедневные большие пожары, лишающие тысячи людей крова и последнего имущества, в народе носится слух, что Петербург горит от поджогов и что поджигают его с разных концов 300 человек. В народе указывают и на сорт людей, к которому будто бы принадлежат поджигатели, и общественная ненависть к людям этого сорта растет с неимоверною быстротою. Равнодушие к слухам о поджогах и поджигателях может быть небезопасным для людей, которых могут счесть членами той корпорации, из среды которой, по народной молве, происходят поджоги», – писал Н.С. Лесков о трагических событиях в столице.

Далее в статье он описывает невзгоды погорельцев и задает законный вопрос о работе полиции: «Во время пожара в Апраксином дворе были два случая, свидетельствующие, что подозрения эти становятся далеко небезопасными. Насколько основательны все эти подозрения в народе и насколько уместны опасения, что поджоги имеют связь с последним мерзким и возмутительным воззванием, приглашающим к ниспровержению всего гражданского строя нашего общества, мы судить не смеем. Произнесение такого суда – дело такое страшное, что язык немеет и ужас охватывает душу… Но как бы то ни было, если бы и в самом деле петербургские пожары имели что-нибудь общее с безумными выходками политических демагогов, то они нисколько не представляются нам опасными для России, если петербургское начальство не упустит из виду всех средств, которыми оно может располагать в настоящую минуту. Одно из таких могущественнейших средств – общественная готовность содействовать прекращению пожаров. <…> Потом, для спокойствия общества и устранения беспорядков, могущих появиться на пожарах, считаем необходимым, чтобы полиция тотчас же огласила все основательные соображения, которые она имеет насчет происхождения ужасающих столицу пожаров, чтобы вместе с тем тотчас же было назначено самое строгое и тщательное следствие, результаты которого опубликовались бы во всеобщее сведение. Только этими способами могут быть успокоены умы и достигнуто ограждение имущественной собственности жителей!».

Особенно власть разозлили слова о беспомощности городских чиновников, не способных справиться ни с пожарами, ни с причиной их появления.

«Мы уверены, что сетования лично на г. обер-полицмейстера не имеют никакого основания, что он употребляет в дело все имеющиеся у него средства, и желаем, чтобы он нашел тотчас же средства воспользоваться тем благородным энтузиазмом, который предлагают столице волонтеры, а с начальниками военных команд вошел в сношение о том, чтобы присылаемые команды являлись на пожары для действительной помощи, а не для стояния. <…> На народ можно рассчитывать смело, и потому смело же должно сказать: основательны ли сколько-нибудь слухи, носящиеся в столице о пожарах и о поджигателях? Щадить адских злодеев не должно; но и не следует рисковать ни одним волоском ни одной головы, живущей в столице и подвергающейся небезопасным нареканиям со стороны перепуганного народа. Мы не выражаем всего того, что мы слышали; полиция должна знать эти слухи лучше нас, и на ней лежит обязанность высказать их, если она хочет заслужить себе доверие общества и его содействие», – завершал свою статью Лесков.

На следующий день на стол императора легло сообщение о статье в «Северной пчеле» (с приложением самого очерка), Александр II ознакомился с ним и начертал своей рукой: «Не следовало пропускать, тем более что это ложь». Мнение монарха тут же довели до издателей газеты. Но проблема заключалась в том, что редакция не могла ни в чем упрекнуть автора – многое из написанного было правдой. В газете нашли самое простое решение возникшего недоразумения – отправить Лескова в качестве корреспондента подальше от столицы. Пока он будет отсутствовать, все забудут и пожары, и статью, вызвавшую неудовольствие на самом верху. Так и произошло, и за много месяцев путешествия Н.С. Лесков посетил западные провинции Российской империи, побывав в Вильно, Гродно, Пинске, Львове, Кракове и Праге. В конце его поездки был… Париж! В Петербурге тем временем ситуация успокоилась.

Вернувшись домой, Лесков напечатал серию путевых заметок «Из дорожного дневника» и «Русское общество в Париже».

С момента возвращения писатель живет в доме Максимовича, где работает над повестями «Житие одной бабы» и «Овцебык». Здесь же он обдумывает сюжет будущего романа «Некуда».

Ольга Евгеньевна Габрилович

В доме на Невском проспекте он прожил всего несколько месяцев и осенью 1863 г. перебрался в квартиру в доходном доме Тацки, на Литейный пр., 43.

Из других знаменитостей, к сожалению, забытых к сегодняшнему дню, можно назвать имя первой в нашей стране женщины, получившей степень магистра фармации. Ее звали Ольга Евгеньевна Габрилович, она служила в аптеке при гомеопатической лечебнице, открытой в доме Максимовича в 1892 г., а диссертация будущего фармацевта носила любопытное название: «Действующее начало „пьяного хлеба“».

Отец нашей героини Евгений (Эжен) Осипович (Иосифович) Габрилович происходил из состоятельной купеческой семьи, но не стал коммерсантом, а получил медицинское образование в Медико-хирургической академии (ныне – ВМА). Первое время молодой доктор работал городским врачом в Динабурге, но затем перевелся в Паневежис, а в 1871 г. оказался вновь в Санкт-Петербурге, где занялся гинекологией. В 1880-е гг. доктор Габрилович начинает серьезно увлекаться гомеопатией, применяя этот нетрадиционный метод лечения к женским заболеваниям.

С открытием в доме Максимовича лечебницы Общества врачей-гомеопатов он работает там частнопрактикующим гинекологом. Кстати, его старший сын Николай так же, как и отец, стал врачом, выбрав для себя профессию офтальмолога. Заинтересовавшись гомеопатией, Николай Евгеньевич принимал больных в той же клинике в доме Максимовича, что и Евгений Осипович. Младшая дочь, Софья Евгеньевна, в 1911 г. получила диплом врача-гинеколога и помогала отцу принимать больных на дому. Через два года обладательницей диплома врача стала и Ольга Евгеньевна, учившаяся в Медицинском институте и одновременно работавшая в гомеопатической аптеке.

После революции О.Е. Габрилович работала младшим ассистентом на кафедре в Государственном институте медицинских знаний, а в 1925 г. выехала за границу для поправления здоровья. Обратно она уже не вернулась.

В завершение разговора о доме Брюна-Максимовича пару слов скажем о еще одном жителе, замечательном петербургском историке архитектуры, авторе множества прекрасных книг Борисе Михайловиче Кирикове. Большая коммунальная квартира, где прошли его первые двадцать лет жизни и которую он назвал «первой и, конечно, главной», находилась на верхнем этаже дворового корпуса. Семья Кириковых занимала там две комнаты с окнами на Мариинскую больницу.

На этом простимся с небольшим, но многое повидавшим домом военного инженера Брюна. Нас ждет знакомство с особняком Т.А. Юсуповой, более известным в нашем городе, как «Дом актера».

Дом Т.А. Юсуповой

(Невский пр., 86)

Как вы уже заметили, многие дома в Санкт-Петербурге имеют по нескольку названий, причем трудно понять, какое из них наиболее правильное. Собственность на землю и дом переходила от родителей к детям, от наследников к совершенно посторонним покупателям. Дома возводились, ломались, их перестраивали, иногда капитально, а бывало, новые домовладельцы меняли лишь мрамор на главной лестнице. Нас не должно смущать такое обилие имен – в этом ведь и есть подлинная история конкретного дома, а шире – и всего Санкт-Петербурга. Каждый из владельцев привносил новое, неповторимое, а если и менял что-то в своем особняке, то в большинстве случаев эти перемены были весьма удачными.