Трамвай номер 0 - Олег Георгиевич Холодный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чисто выметенный лестничный пролёт. Я кряхтя переступаю последнюю ступень и останавливаюсь напротив обитой чёрным дерматином в проволочных перетяжках картонной двери. Опираюсь на трость и деликатно притапливаю три раза замызганную кнопку звонка. Раздаётся шлёпанье китайских босоножек по линолеуму и на пороге рывком распахнутой двери оказывается Наташенька в махровом халате с восторженным блеском в глазах. Справа в грудь острым уголком упирается оправдание, слева — посильная помощь. Щебеча о пустяках и Ваниных оценках по чистописанию — братик подрос и скоро перейдёт в среднюю школу — Наташа проводит меня в кухню, где уже вскипает заботливо поставленный на конфорку жестяной чайник с пошлым цветком на боку. Я делаю озабоченное лицо, тяжело усевшись на клееный табурет, и достаю из правого кармана пиджака листок с распечатанным стихом Валери: "Вот, доченька, никак не даётся мне этот опус. Все словари перекопал, а в толк не возьму, что он тут имел в виду. Подсобишь?". Подсобит, умница. Наташенька разливает чай со слоном и выхватывает из моих треморных рук листок. Вчитывается, прелестно хмурит пшеничные бровки и вытягивает из стакана на столе изрядно покусанную копеечную ручку. Задумывается, подписывает что-то, сгоряча зачёркивает, впивается взглядом в печатные строчки… Я в который раз изучаю вытертую дырку на углу клеёнчатой скатерти, недовольно покачиваю головой при виде отклеевшегося жёлтого края пластика на дверце висящего над советской плитой шкафчика. Наконец, Наташка удовлетворённо откладывает ручку и с азартом принимается объяснять мне тонкости перевода. Я послушно киваю и удивляюсь, потом довольно откашливаюсь и с доброй улыбкой благодарю девчушку, после чего невозмутимо достаю из левого кармана тысячную купюру и кладу на стол. Бедняжка краснеет, смущается, отказываться начинает, конечно, просит убрать. Но я непреклонен, за хорошую работу надо хорошо платить. Да и Ваньку хоть лишний раз колбасой побалует.
Демон
— Конечно, образность является непременным условием языка.
— Да, но я бы сказал, что важна не сама образность, а характерная
система образов конкретного автора.
— Однако, какой бы характерной она ни была, она должна также быть
обширной — Беспрестанно повторяющий образный ряд неинтересен.
— Равно как неинтересен и разнообразный, но типичный образный ряд.
Самобытность или, как сейчас модно говорить, эксклюзивность –
вот то, что отличает искусство от ремесла. Если она есть,
то разнообразие форм придёт с опытом. Это ключ. Но мы,
впрочем, отвлеклись от темы. Речь шла не об образном ряду, а об их
системе.
— Если говорить о системе, то в ней важна чёткость построения,
внутренняя логика.
— Не спорю, важна. Однако история учит нас, что алогичность,
асимметрия всегда цепляет сильнее и даёт произведению реальный шанс
на бессмертие.
— В любом случае — это система, просто иного порядка. Моя практика
показала, что эта система должна быть разреженной.
— Иными словами, ты против образной насыщенности?
— Язык нельзя перегружать. Только когда можно различить все
взаимосвязи и объекты, когда каждый из них акцентирован — грани
играют.
— Это очень характерно для всех отраслей культуры ХХ века. Именно на
минимализме и выехали джаз и литература 20-х годов. И то, и
другое имеет тенденцию к упрощению, если взглянуть на
торжество рок-музыки и трэша, не говоря уже о современной
живописи.
***
— Осторожно, двери закрываются.
— … вам прищемит яйца, — эхом вторит моя реплика.
— Следующая станция «Тульская».
— Не верьте этой дуре, следующая — «Нагорная», — зло рычит машинист
по внутренней связи.
— Нехорошо человека «дурой» за глаза называть, отвечаю я ему, нажав на кнопку.
— Она не человек, она — диктор. Отбой! — машинист не намерен
продолжать дискуссию.
Я уж было вешаю сигарету на губу, чтобы пожать плечами и хмыкнуть,
но вспоминаю о «правилах пользования». Выполнять означенные
действия без сигареты не тянет, и я оглядываю вагон в поисках
новой жертвы. Кругом, как и следовало ожидать, тихий час.
Большинство попутчиков склеило нижнюю губу с бровями. Go
down, Moses _ 3.
***
Так и дымится оно. Мы лежим спиной к котельной и смотрим в небо.
Труб не видно, зато видно клубы дыма, валящие из них. Мы курим,
и дым из труб сливается с дымом, хаотично выходящим из нас.
Мы чувствуем себя Волковскими великанами, творящими облака
из табака. Разум выливается из глаз и выходит за границы
головы, тела. Нас больше нет, есть небо, дым, и мы в нём. Мы –
небо, и мы — дым, облака. Мы — дымящееся небо. Оно
загорается с краю, я слышу, как потрескивают угольки в костре, как
шипит лава. Я слышу, как падает пепел с горящих крыльев.
***
Мои глаза плотно закрыты солнцезащитным забралом — никому не
увидеть, как исчезают радужки и сгущается тьма. Рельефный мрак
тоннеля сменяется искусственным светом. Пять секунд, чтобы
собраться и расслабиться — двери открыты. Мой разум чист,
безмолвие. Я начинаю скольжение. Станция превращается в лёд.
Скорость медленно растёт. Ноги почти не отрываются от мраморного
пола, почти не касаясь его. Я болид. Подземному ветру не за
что уцепиться, он обтекает моё тело, не создавая трения. В
пустом сознании навигационная система молниеносно просчитывает
маршрут, отслеживая траектории трёхмерных моделей
пассажиров. Эскалатор. Корректировка курса.
Ангел
И снова вернувшись к психологическим
и прикладным аспектам курения, стоит отметить две вещи. Во— первых,
кто не курит — тот не отдыхает, что было верно и в данном случае,
потому как на дворе стояли не то каникулы, не то какой завалящий
уикенд. И во— вторых, человек некурящий в компании людей, ему
в этом плане противоположных, теряет контакт с окружением, а так
недолго и самого себя потерять. Правда, явление это временное,
потому как после сигарет народ переходит, как правило, к алкоголю,
а тут уж любой собеседник на вес золота. А золото, как известно,
металл мягкий, тяжёлый и не поддаётся ржавчине. По
