Призрак в Сети. Мемуары величайшего хакера - Уильям Саймон

Все же я жаждал уладить это дело и как можно скорее выйти из камеры, которая напоминала гроб. Я не хотел дожидаться суда, так как знал: у федералов достаточно доказательств, чтобы засудить меня. У них были мои записи и диски, был Ленни, который с нетерпением ждал возможности дать против меня показания, а также запись, сделанная с микрофона на нашей последней хакерской прогулке.

Наконец мой адвокат смог найти компромиссное решение с обвинением. В результате мне светил годичный тюремный срок. Кроме того, от меня требовали дать показания против Ленни. Все это было для меня шоком: мне всегда говорили, что тот, кто доносит первым, отделывается легко, возможно, вообще не получает срок. В данном случае федералы намеревались засадить за решетку и собственного стукача, моего бывшего друга. Конечно же, я согласился. Ленни донес на меня, почему бы мне не отплатить ему тем же?

Когда мы были в суде, внезапно оказалось, что судья Пфельцер крайне впечатлена теми многочисленными слухами и ложными подозрениями, которые со временем накопились против меня. Она отклонила вариант со сделкой о признании вины, посчитав его слишком снисходительным. Все же Пфельцер пересмотрела приговор и присудила мне год тюремного заключения и еще полгода в социальном реабилитационном центре для бывших заключенных. Кроме того, я должен был встретиться с Энди Голдстейном из DEC и рассказать ему, как у меня получилось пробраться в их сеть и скопировать самый драгоценный исходный код.

Стоило мне согласиться на сделку о признании вины, как, словно по волшебству, меня перестали считать угрозой национальной безопасности. Меня перевели из одиночной камеры в общую. Поначалу я почувствовал такое облегчение, как будто вышел на свободу, но реальность незамедлительно напомнила о том, что я все еще в тюрьме.

Когда меня содержали вместе со всеми заключенными в городском дисциплинарном исправительном центре, один сокамерник, колумбийский наркобарон, предложил мне пять миллионов долларов наличными, если я смогу проникнуть в Sentry, компьютерную систему Федерального бюро тюрем, и помогу ему освободиться. Я не отказался от дружеских отношений с ним и немного подыграл этому человеку, но совершенно не собирался сворачивать на предложенную им дорожку.

Вскоре меня перевели в федеральный тюремный лагерь в Ломпоке. Чем это место отличалось от тюрьмы? Там были общие спальни, которые напоминали казармы, а сам лагерь даже не был окружен изгородью. Эти новые апартаменты я делил с осужденными. Они, как и я, были из числа белых воротничков. Среди моих новых сокамерников даже нашелся один федеральный судья, обвиненный в уклонении от уплаты налогов.

За время пребывания в одиночной камере я поправился до 240 фунтов [46] , так как питался в основном вкуснятиной из кооперативного магазина, в частности шоколадными плитками «Херши», которые утопали в арахисовом масле. Это помогало мне снимать стресс. Посудите сами: когда вы сидите в одиночке, что еще может так поднять настроение, как сладости?

В Ломпоке среди моих сокамерников нашелся отличный парень по имени Роджер Уилсон, который приучил меня к длительным прогулкам и занятиям физкультурой. Кроме того, благодаря ему я стал есть более здоровую пищу: рис с овощами и тому подобные вещи. Перейти на такой режим было непросто, но с его помощью мне это удалось. Это было начало перемен в моем образе жизни. Они меня совершенно преобразили, по крайней мере телесно.

Как-то раз я сидел в очереди на деревянной скамейке, ожидая телефонного разговора. Тогда ко мне подошел Айвен Бёски с чашкой кофе в руке. Все мы знали, что Бёски – бывший финансовый гений-миллиардер, которого обвинили в сделках с использованием конфиденциальной информации. Оказалось, что и он меня знает. «Эй, Митник, – сказал он, – сколько денег ты сделал на взломе всех этих компьютеров?»

«Я это делал не ради денег, а для забавы», – ответил я.

Он сказал что-то вроде этого: «Ты попал в тюрьму, а никакой выгоды за это не имел? Разве это не тупо?» Подобные слова прозвучали очень высокомерно. Именно в тот самый момент я заметил, что у него в кофе плавает таракан [47] . «Да уж, это не Helmsly [48] », – ответил я с улыбкой.

Бёски так и не ответил. Просто встал и ушел.

Проведя почти четыре месяца в Ломпоке, я должен был отправиться в учреждение для реабилитации бывших заключенных. На иврите это место называлось Бейт-Тшува, или Дом покаяния. В Бейт-Тшува использовалась 12-этапная программа реабилитации алкоголиков, наркоманов и людей с другими формами зависимости.

На следующем свидании супруга сообщила мне горькую новость: она подала на развод.

Мой предстоящий переход в этот реабилитационный центр, конечно, радовал. Однако были и плохие новости: оказалось, что инспектор по надзору за условно осужденными позвонил Бонни и сообщил, что должен с ней встретиться и проинспектировать квартиру, где она тогда жила. Он объяснил это тем, что необходимо одобрить мои будущие условия проживания перед тем, как я выйду на свободу. Для Бонни это была последняя капля. Она чувствовала, что уже достаточно натерпелась и не может больше сносить всю эту волынку. «Вам нет необходимости инспектировать мою квартиру, – сказала она инспектору, – мой муж здесь больше жить не будет». На следующем свидании супруга сообщила мне горькую новость: она подала на развод.

Теперь Бонни признается: «Это было для меня очень тяжелое время. Я думала, что не справилась. Было страшно. Я очень боялась бросить Кевина, но боялась и оставаться с ним. Просто страх остаться с ним стал слишком велик».

Для меня это было как гром среди ясного неба. Мы же собирались провести вместе остаток жизни, а она так резко передумала именно тогда, когда приближалось мое освобождение. Ощущение было такое, словно на меня обвалилась куча кирпичей. Мне было невыносимо больно, к тому же я был шокирован.

Бонни согласилась прийти в реабилитационный дом и провести со мной пару сеансов брачного консультирования. Они не помогли.

Я был глубоко разочарован ее решением расторгнуть брак. Из-за чего у нее мог случиться такой резкий перелом в чувствах? Я думал, что дело в каком-то другом парне, который нарисовался на горизонте. Подумал: если проверить сообщения с ее автоответчика, можно будет узнать, кто это. Мне было неприятно этим заниматься, но я понимал, что только так смогу докопаться до истины.

Я знал, что у Бонни стоит автоответчик производства RadioShack, так как распознал характерный звонок, который он выдавал перед тем, как предлагал звонящему оставить сообщение. Кроме того, я знал, что такое устройство позволяет получать сообщения удаленно. Если у вас есть рация, поставляемая вместе с автоответчиком, она испускает определенный набор тоновых сигналов. Эти сигналы, в свою очередь, позволяли воспроизводить сообщения, записанные на автоответчике. Как же можно было прослушать ее сообщения, дозвонившись до автоответчика удаленно, но не активируя удаленный зуммер?

Я уговорил продавца распаковать по зуммеру каждого типа, поставить батарейки в рации и проиграть каждый сигнал так, чтобы я его услышал.

Я позвонил в магазин RadioShack и описал тип автоответчика, который был у Бонни, а потом добавил, что у меня сломался зуммер и мне нужно купить новый. Продавец сказал, что существует четыре типа зуммеров для разных моделей данного конкретного автоответчика: А, В, С и D. Каждый из них выдает определенную последовательность тонов. Я ответил: «Я музыкант, так что у меня хороший слух». Он предложил мне прийти в магазин, но я не мог оставить реабилитационный центр, поскольку новички не имели права покидать учреждение на протяжении первых 30 суток. Я уговорил продавца распаковать по зуммеру каждого типа, поставить батарейки в рации и проиграть каждый сигнал так, чтобы я его услышал.

Моя настойчивость была вознаграждена: продавец решился настроить четыре удаленные рации и проиграть мне тона каждой из них. У меня был маленький кассетный магнитофон с функцией записи, его микрофон я плотно прижал к телефонной трубке.

Потом я позвонил на телефон Бонни и по очереди проиграл в трубку тоновые сигналы. С третьего раза фокус удался. Я услышал, как Бонни наговаривает сообщение на собственный телефон, возможно, с работы. После того как ее звонок ушел, кто-то дома поднял трубку и на мою кассету записался весь разговор. Бонни говорила парню о том, как ей хорошо, когда они вместе.

Разумеется, прослушивать ее сообщения с моей стороны казалось глупым поступком, так как я сделал постоянные душевные муки еще сильнее. Зато эта операция подтвердила мои сомнения. Я был ошеломлен тем, что Бонни мне лгала. Я отчаялся настолько, что всерьез обдумывал бегство из реабилитационного центра только для того, чтобы встретиться с ней. К счастью, мне удалось себя остановить и понять, какой огромной ошибкой был бы этот поступок.