Из сегодня в завтра - Джулия Тиммон

Поднимаю на него глаза и вижу в них не то смущение, не то страх. Что это с ним? — задаюсь вопросом. Неужели он вдруг понял, что совершает ошибку? Неужели хочет пойти на попятный?

— Скажи «да»! — выкрикивает чей-то голос.

По-видимому, за нами с любопытством наблюдают люди из-за соседних столиков, несмотря на то, что публика здесь в высшей степени сдержанная и культурная.

Краснею. Какая же я растяпа! Джерард ужасно растерян всего лишь потому, что я до сих пор не ответила. Набираю в легкие побольше воздуха, чтобы объяснить, почему я принимаю его предложение, когда со стороны лестницы раздается детский крик:

— Па-ап!

Медленно поворачиваю голову, не придавая этому воплю особого значения и подбирая верные слова. По ступеням взбегают двое детей, очень похожие друг на друга мальчик и девочка, в одинаковых бархатных костюмчиках с единственным различием: на нем брюки, а на ней юбка. Какие хорошенькие! — мелькает где-то на краю моего сознания. Поворачиваюсь и с изумлением обнаруживаю, что Джерард смотрит не на меня, а на детей, причем повернулся к ним вместе со стулом, несколько натянуто улыбается и протягивает руки.

С этого мгновения мне начинает казаться, что все происходит в тумане и что движения замедлены, а звуки приглушены.

— Папа! — доносятся до меня будто сквозь толщу воды те же голоса.

— Мы пришли на ужин с мамой и Сэнди!

— А ты? Ты что тут делаешь?

У меня почему-то немеют пальцы. Секунда — и вся кисть делается бесчувственной. Кольцо с глухим звяканьем падает на стол и подпрыгивает. Джерард ловит его и смотрит на меня исполненным вины и ужаса взглядом.

К столу приближается элегантная дама, за ней следом высокий джентльмен с зачесанными назад каштановыми волосами. Джерард встает, что-то говорит подошедшим и ласково треплет детей по светлым головам. Те что-то щебечут, взрослые улыбаются. Я не разбираю слов и сижу, будто вдруг разучившись понимать жесты и речь людей.

Вот до меня словно издалека доносится собственное имя. Джерард, дама с мужчиной и даже мальчик с девочкой смотрят мне в глаза, а я не могу ни говорить, ни улыбаться, ни даже кивнуть им в ответ.

Джерард наклоняется ко мне, пошлепывает меня по руке, опять что-то говорит людям, с которыми я не знакома и не желаю знаться, те улыбаются и удаляются.

— Ну что с тобой? — с нежным упреком спрашивает Джерард. — Ты так сильно удивлена? Чему? Этому кольцу? Моему желанию быть с тобой до гробовой доски? Или тому, что у меня есть сын и дочь? Или всему вместе? — Он крепко сжимает мою руку. — Я все хотел рассказать тебе, но не решался, потому что, помнишь, как-то раз мы заговорили про разводы и ты… Эви, милая… Я думал, мы побеседуем об этом сегодня, когда ты ответишь, хочешь ли быть моей женой…

Я настолько потрясена и убита горем, что не могу не то что говорить или плакать, даже дышу, и то с великим трудом. Происходящее представляется мне насмешкой судьбы и становится яснее ясного, что означали мои сегодняшние предчувствия.

— Эви? — зовет Джерард, вкладывая мне в руку кольцо. — Эви, ты меня слышишь?

Заставляю себя посмотреть ему в глаза. Они не улыбаются и блестят теперь совсем не празднично. А встревоженно и будто от подступивших к ним слез.

— Ты… согласна быть моей женой? — словно превозмогая боль, спрашивает он.

Вся чудовищность положения предстает передо мной в мельчайших подробностях. За какие-нибудь доли секунды перед лицом проносятся образы Бетси, Питера, Джонатана. Элегантной дамы, мальчика и девочки в бархатных нарядах и высокого незнакомца.

— Согласна или нет? — с отчаянием повторяет Джерард, крепче сжимая мою руку.

Отдергиваю ее и разжимаю пальцы. Кольцо снова падает на стол, и на сей раз звук его падения кажется мне оглушительно громким. В моей голове будто щелкнули переключателем, и звуки вокруг зазвучали впятеро мощнее, чем на самом деле. Меня охватывает панический страх, и кажется, что, если я не выбегу отсюда сию секунду, моя голова взорвется.

— Нет, — еле слышно произношу я, хватая сумку и поднимаясь со стула. — Нет, Джерард! — повторяю увереннее и громче, уже устремляясь прочь.

Приезжаю на такси домой и прямо в вечернем платье, не включая в гостиной свет, ложусь на диван и кладу рядом с ухом сотовый. Он звонил всю дорогу, я всякий раз доставала его, видела на экране номер Джерарда и не отвечала.

Теперь звонки поступают реже. Стало быть, завтра вообще прекратятся…

Правильно ли я делаю? Не знаю. Моя душа разрывается от боли, перед глазами так и стоит любимое лицо Джерарда, но сожалений нет. Потому что едва мне представляется, что означала бы жизнь со вторым разведенным, хочется исчезнуть с лица земли.

Нет, в этот раз все было бы стократ хуже. У Джерарда не один, а двое детей. К тому же люблю я его, как теперь ясно чувствую, куда серьезнее и горячее, чем Питера. Такой пытки я не вынесла бы.

В груди все бурлит, лицо горит, мысли перепутались и пульсируют в висках, почти причиняя боль. В иные минуты становится настолько невыносимо, что хочется открутить голову и выбросить ее с двенадцатого этажа на проезжую часть.

Телефон на какое-то время умолкает.

— И замечательно, — шепчу я темноте. При мысли о том, что будущего с Джерардом у меня больше нет, я впадаю в такое отчаяние, какого не испытывала ни после расставания с Питером, ни в любые другие дни. Но я твержу себе, что должна пережить эту муку теперь, не то привяжусь к Джерарду еще сильнее и тогда вообще не смогу перенести разрыв, а он, как ни крути, неизбежен.

Страдая и негодуя на злодейку-судьбу, я наконец проваливаюсь в тягостный сон. Мне снятся чужие семьи и чьи-то дети, злобные ухмылки других женщин, их власть над теми, кому я хочу дарить свою любовь, и я сама… Жертва неверно складывающихся обстоятельств, мечущаяся в поисках тихого уголка, где можно скрыться от всех и вся и спокойно зализать раны.

9

Просыпаюсь, услышав чьи-то шаги и скрип половицы, и чуть не вскрикиваю.

— Малявка, это я, — звучит из темноты негромкий знакомый голос.

— Мам? — Отрываю от диванной подушки тяжелую голову и прищуриваю глаза.

— Где у тебя включается свет? — спрашивает мама, шаря рукой по стене.

— Гм… сейчас. — С трудом встаю, спотыкаюсь о туфли, которые, не помню когда, скинула с ног, шлепаю к другой стенке и включаю ночник.

— Так-то лучше, — бормочет мама, вглядываясь в меня. — Что с тобой?

Провожу рукой по лицу, задумываясь, откуда она узнала, что у меня неприятности. Я ведь вроде бы не ревела, не рвала на себе волосы и не билась руками и ногами об пол. Словом, выглядеть должна почти нормально. Особенно в таком полумраке.