Первые уроки (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна

– И я, – помедлив, дополняет её сестра, младшая жена дона Хуана.

Смуглая красавица-обвиняемая, пылая щеками, низко опускает голову, пряча глаза. Судя по всему – и она, блин, согласна принести эту страшную-престрашную магическую клятву. На да. Хитр о . В её умишке идея о покушении могла и не зародиться… первой. А вот поданная кем-то – матерью или тёткой Ноа, например… Вон как напряжены обе. У мамы даже испарина на лбу проступила. Тётка более хладнокровна, держится молодцом, даром, что руки иногда подрагивают. Замечательно. Нет, ей-богу, прекрасно сыграно! Должно быть, всю дорогу готовились к представлению.

Словно поддерживая меня, дон несколько раз негромко хлопает в ладоши, изображая аплодисменты.

– Я тронут, дон и донны. Нет, в самом деле, тронут. Только объясните мне, ничего не понимающему в психологии юных девиц, считающих себя обманутыми невестами: каким образом траектория от проклятья, угодившего в мою невестку, привела всё же к вашему дому, а не к чьему-то иному, дон Хуан? Более детального следа она не оставила, рассеявшись в защитных плетениях, но оно и не нужно. Преступник – или преступница – действовал в вашем особняке, дон Хуан. И имя злоумышленника вы мне сейчас назовёте сами.

Вместо ответа дон Иглесиас опускает глаза и словно бы подаётся назад. И тут я его узнаю. Тот самый недовольный дон, которому мы с Бастианом перебежали дорогу на ярмарке, дав большую цену за красавца-жеребца. Случайно ли он оказался на торге рядом? Приглядывался? Выслеживал?

А ведь не признается. Нипочём.

Кажется, и Мага это понимает. Иглесиасы заняли железную оборону: вроде бы и вины не отрицают, и в то же время пытаются искусственно её занизить. Ну да. А проклятье, что едва не сшибло меня на прибрежные камни, само собой зародилось, как жизнь в тигле средневекового алхимика. На что они надеются?

И вдруг я понимаю.

Булавка.

Ещё непонятно, каким боком ко всей этой афере повёрнута моя свекровь, но… возможно, Иглесиасы хотят ею прикрыться? Дескать, не станет Глава порочить имя супруги причастностью к грязному делу, замнёт. Ведь если начнёт допытываться до подробностей – всплывёт имя прекрасной Мирабель, и тогда уже увязнет в компромате сам Архимаг, справедливейший из справедливых. А «жена Цезаря должна быть выше подозрений», как говаривали древние римляне. Не факт, что я права, но ведь возможно.

…Покосившись в очередной раз на кольцо, Мага бросает сумрачный взгляд на дона Хуана.

– Не назовут. Они все могут присягнуть в своей невиновности, причём по заранее заготовленной текстовке. Дон Хуан, как юрист, знает тонкости грамотного плетения формулировок, предназначенных для судебных артефактов. Те ведь достаточно тупы, чтобы понимать всё напрямую, не улавливая нюансов… Дон Иглесиас, наставляя ваших женщин, как им себя вести в Эль Торресе и что говорить, вы упустили из виду одно обстоятельство: здесь и сейчас вас судят и выносят приговор не тупые артефакты, а живые люди, руководствующиеся фактами и логикой. И рядом доказательств, кстати. Лично мне, собственно, было заранее известно, что я услышу, но хотелось всё же увидеть вашу реакцию на происходящее и возможное раскаяние. Хотелось оставить вам шанс, прежде чем позволить «Карме» наконец сработать…

И выразительно поднимает сжатый кулак, демонстрируя налившийся чёрным свечением изумруд.

На сей раз дон Хуан отступает отнюдь не символически, изрядно побледнев и переменившись в лице.

– О, нет… – выдыхают обе жены. Донья Даниэла в испуге переводит взгляд от матери к тётке, от них к отцу. В глазах непонимание: что-то пошло не так?

– Это… негуманно! – выжимает из себя дон Хуан.

– Да? Вы находите? – с любопытством спрашивает мой супруг. – «Каждому воздастся по делам его» – это, по-вашему, негуманно? А по мне так в самый раз. Поэтому не так давно я вплёл в защитное кольцо своей жены «Проклятье Кармы». Оно не только берёт след злоумышленника, но и оставляет на нём пожизненную метку, тем заметнее, чем тяжелее вина. Это я для непосвящённых говорю, донья Даниэла: а вот ваши родители поняли меня сразу. Негуманно, дон Хуан? А сталкивать с крутой лестницы беременную женщину, да ещё усилив при этом воздействие, чтобы она заведомо расшиблась – насколько это, по-вашему, гуманно?

Голос его дрожит от сдерживаемого гнева.

Мальчики, давно уже ничего не понимая, испуганно жмутся друг к дружке. Побледневшая гувернантка обнимает их, что-то успокаивающе нашёптывая. Парочка из провинции замерла, не дыша. Впрочем, мужчина абсолютно спокоен, вроде даже наслаждается зрелищем. Лишь вздрагивает от несильного хлопка. Это донна Софья энергично складывает веер.

– В мире, откуда пришла моя новая невестка, есть хороший термин: двойные стандарты. Весьма уместен в данном случае. Теймур, что скажешь?

Он бесстрастно опускает веки.

– Мы выслушали обвиняемую сторону и нашли их оправдания неубедительными. Возможно, напрасно. Что ж, пусть «Карма» нас рассудит.

Дон Иглесиас судорожно дёргается, пытаясь добраться до медальона на груди, засветившегося вдруг тусклым огоньком. Кажется, то же самое пытаются повторить и его женщины. Активируют защитные амулеты? Но из-за кресла Главы выразительно взмахивает рукой Бастиан, и с шёлковых, бархатных, атласных одежд, с широких рукавов и пышных юбок, с черепаховых гребней, с рук, унизанных кольцами, даже с обувных пряжек стекает, сыплется тончайшая золотая пыль рассыпавшихся охранных драгоценностей… Под тяжелым взглядом Софьи Марии Иоанны обвиняемое семейство цепенеет.

– Ведь знали, куда ехали; нет, обвешались побрякушками, как дети... – ворчит она. Не тебе тягаться с Архимагами, Хуан Гарсия. Остановил бы своих интриганок с самого начала – глядишь, не пришлось бы им потом выть в голос… Маркос, отпускай «Карму».

Суженому моему плевать на спецэффекты. Его отец наверняка сотворил бы сейчас какой-нибудь неприлич… красивый жест и озвучил оный высокопарной фразой, сын же лишь поворачивает камень в перстне. На мгновение зал накрывает тьма, будто разом погасили все светильники. Но вот их сияние разгоняет мрак…

Бессильно опустив руки, ссутулившись, дон Хуан глядит на свою дочь. А та, ещё ничего не понимая, пытается подцепить и стянуть с лица какую-то маску… У меня вдруг перехватывает дыхание.

Это не маска.

Угольно-чёрная жирная паутина, от уха до уха, от линии волос до основания шеи. Толстые нити вибрируют, впиваются в кожу, застывая неровными секторами, уродуя прелестное ещё недавно личико. В смятении отвожу глаза и едва не вскрикиваю: у донны Ноа на левой щеке, а у её сестры на правой растягивается такая же отвратительная сеть, только меньше…

Вот что такое «Карма».

Игнорируя рыдания женщин, матриарх встаёт. Щелчок пальцами – и плач стихает, переходя в сдавленный, чуть слышный.

– Дон Хуан Гарсия Иглесиас, заклятье Кармы не причиняет абстрактного вреда ради вреда; его нельзя наслать намеренно, оно лишь возвращает зло виновникам. Впрочем, мизерный шанс на помилование есть. Вы вольны обсудить с Иоанной дель Торрес да Гама условия прощения ваших жён и дочери. Возможно, вам повезёт. Я же вполне удовлетворена тем, что вижу, и оставила бы всё как есть.

Занавес.

[1] См. Сороковник, книга 3, последние главы. Открытие портала в Ново-Китеж.

[2] См. Сороковник, книга 4, Финальный квест Ивы

Глава 11

Глава 11

Я в шоке. В шоке. Чёрт, у меня слишком богатое воображение, которое немедленно рисует страшную картину, каково это – остаться на всю жизнь с расчерченным в клеточку лицом. Девчонка молодая, красивая, привыкла к восхищению; наверняка от воздыхателей отбоя нет, и тут… Мысли от волнения путаются. Жестоко? Да. Справедливо? М-м-м… наверное. Но не слишком ли круто? Впрочем, тотчас зловредный внутренний голос, давно уже не слышимый, выходит из спячки и бурчит: а если бы не тебя, а твою подругу вот так, с лестницы спихнули? Да ещё и с результатом? Это ты личную обиду готова простить из жалости; а ведь на Эллиных врагах ещё и потопталась бы, и ножкой попинала…