Путешествие из демократии в дерьмократию и дорога обратно - Юрий Мухин

Рассказывал очевидец. Во время последней войны отступающие немцы проходят через деревню. Дождь, на улице непролазная грязь. Перед избой на дороге застряла легковая машина. На завалинке избы сидит дед. Из машины выскакивает немецкий офицер, шофер останавливает грузовик, просит помощи. Офицер подходит к деду: «Давно здесь живешь?» Дед решил, что офицер интересуется его родословной: «Всю жизнь, и отец мой здесь жил, и дед, и прадед...» — «Что же ты, русиш швайн, до сих пор дорогу перед домом не вымостил?» – обрывает его офицер.

Действительно, почему? Скорее всего потому, что дорога-то общая, что же он как дурак будет общую дорогу делать, а другие нет. Вот если бы всех кто-нибудь заставил, тогда – да, тогда как все.

Исследователи русской деревни единодушно замечают, что если нет индивидуального стимула труда, то на общественных работах, скажем, на барина, без понукания все русские будут равняться на худшего. Даже невестки одной семьи при работе на семейном поле без присмотра свекра или свекрови, скорее всего, выберут темп самой худшей работницы.

Делить что-либо между русскими – большая проблема, нельзя ошибаться, иначе даже маленькая ошибка может вызвать большой скандал.

Когда русским приходилось собираться в артели, в которых доход делился поровну, главной задачей артельщика было не только следить за тем, чтобы никто не работал меньше, чем все, но и за тем, чтобы сильные не работали больше, чем все. Иначе проблемы при дележке. Кстати, объективно разделить может только артельщик, который не зависит ни от кого из членов бригады. Но если его выбирать, то кто-то проголосует за и будет мил артельщику, а кто-то против и не мил.

Автору приходилось цифрами проверять это положение. Как-то по долгу службы он проводил социологический опрос среди рабочих завода: кого из своих начальников они считают нужным избирать — бригадира, мастера или начальника цеха.

Начальника цеха захотели избирать 70 процентов, мастера – 30 процентов, а бригадира – 14 процентов. Все, кто непосредственно работали с людьми, подтвердят правоту этого положения.

Эту русскую справедливость можно назвать как угодно, но она действует, и ее невозможно не учитывать.

У автора в цехе работали лаборантами три молодые специалистки, подруги, две из них были членами цехкома. Одной полагалась квартира, и при очередном распределении две ее подруги, члены цехкома, горячо поддержали кандидатуру своей однокашницы на получение квартиры. Но случилось непредвиденное уже после распределения – квартиру у цеха отобрали. На следующем распределении эти две подруги яростно протестуют против предоставления квартиры той, за которую они голосовали на прошлом заседании цехкома. Автор ничего не может понять, сами подруги ничего не объясняют. Может, автор так бы ничего и не понял, но опытная женщина, руководитель с большим стажем, объяснила: «Они трое окончили один и тот же техникум, пришли в одно и то же время, но недавно, уже после первого распределения квартир, у нас открылась одна вакансия инженера, и мы назначили на нее ту, которой полагалась квартира. Подруги ей этого простить не смогли».

Три уборщицы, две работают с 8 утра до 5 вечера, одна с 6 утра без обеда до 2 дня. Две другие жалуются автору: – Она уходит в 2. – Но она начинает работу в 6. – Пусть начинает в 8. – Технологически надо начать в 6. – Пусть уходит в 5. – Но она начинает в 6! Может, вас назначать на эту работу по очереди? – Не хотим. Пусть уходит в 5! – Идите к... своей работе, разговор закончен!

Через пару месяцев обе эти работницы подали заявление на увольнение — не смогли вынести «несправедливости».

Четверо рабочих чисто украли три холодильника, продать не захотели, разделить на четверых не смогли. Спустя некоторое время обделенный донес на себя и товарищей.

Над этим можно смеяться, можно негодовать, но это мы – русские. И это тоже наша национальная черта.

Когда я смотрю на тех людей в российском правительстве, которые собрались разделить и раздать землю и государственную собственность в частные руки, не могу скрыть своего восхищения – это геройские ребята. Ничего не могу сказать про то, есть ли у них мозги – не знаю, но ребята они геройские.

Могут подумать, что неприятие русскими парламентской формы управления и приверженность к самодержавию определена их отсталостью и умственной тупостью. Что, дескать, они просто не понимают, как это хорошо, когда твою свободу отстаивает в парламенте профессиональный депутат и большинством голосов принимаются мудрые решения.

За сотни лет в России видели все, в том числе и «демократию» по-западному. И твердо знали, что большинством голосов принимаются решения, нужные не всему государству, не всему народу, а только большинству голосующих. А это большинство голосующих руководствуется чаще всего не пользой страны, а исключительно своим, корыстным интересом. А этот корыстный интерес легко купить, были бы деньги. И сама самодержавная Россия на протяжении всей своей истории только и делала, что покупала голоса «демократов».

Мы помним, что Речь Посполитая три столетия вела войны с Россией, и, пока это государство было монархией, Россия терпела от нее непрерывные поражения. Дошло до того, что русские не в состоянии были в открытом поле сопротивляться полякам. Отчаявшиеся бояре во время Смутного времени покупают в Швеции наемников, чтобы хоть что-то противопоставить профессионализму и удали поляков.

Но вот Речь Посполитая ступила на «цивилизованный» путь развития, «демократизировав» свое общество. Короля отодвинули на второй план, на первое место вышло «демократическое» собрание – сейм. Сейм очень быстро довел Польшу до полного политического и военного бессилия – до полного маразма.

...1 февраля 1733 года умер польский король Август II. Предстояли выборы нового короля.

Россию по-прежнему терзали набегами крымские татары – вассалы Турции. Органическим врагом Турции была Австрия. Враг моего врага -мой друг. Так надолго Австрия стала пусть и неверным, но союзником России. Но соперником Австрии на континенте была Франция, по тем же причинам для нее любой враг Австрии и России был другом. В Швеции нарастали силы, жаждавшие реванша за поражения, нанесенные Россией в Тридцатилетней войне. Пруссия спокойно выжидала в нейтралитете, чтобы отхватить в этой драке куски пожирнее.

Европа разделилась на два лагеря – в одном Россия с Австрией и лишь потенциально Англия – традиционная противница Франции. В другом -Франция, Турция, Швеция. Оба лагеря бросились в Польшу с тем, чтобы обеспечить там короля, лояльного к своему союзу. Франция боролась за Станислава Лещинского, Россия – за курфюрста саксонского Августа.

22 февраля 1773 года российская императрица собрала министров и генералитет, которые постановили:

«1) По русским интересам Лещинского и других, которые зависят от Короны Французской и Шведской и, следовательно, от Турецкой, до Короны Польской допустить никак нельзя.

2) Для того отправляемые в Польшу министры должны усильно стараться, денежные и другие пристойные способы употреблять, сообща с министрами союзников, чтобы поляков от избрания Лещинского и других подобных ему отвратить, для того этих министров надобно снабдить денежными суммами.

3) А так как может случиться, что вышеозначенные способы для отвращения таких вредных русскому государству предприятий окажутся недостаточными... без упущения времени на самих границах поставить 18 полков пехоты и 10 полков конницы... донских казаков 2000, гусар украински» сколько есть, из слободских полков 1000, из Малороссии 10 000, Чугуевских калмыков 150 да волжских тысячи 3».

Как в воду глядели: «пристойных способов» оказалось недостаточно. Пока из Вены в Варшаву шло 100 000 червонных, а посланник саксонский давал ежедневные обеды всего на 40 человек, пока русские везли туда «денежные суммы», шустрые французы сунули польским демократам более миллиона ливров, и те проголосовали за Станислава Лещинского.

Но подоспели деньги австрийские и русские. Ничего. Польские демократы и их взяли и еще раз проголосовали. Теперь за курфюрста саксонского. В Польше оказалось два «законных» короля — один профранцузский, другой – прорусский. Россия двинула в Польшу войска.

Лещинский стал собирать вокруг себя верных шляхтичей. Казалось, в патриотическом подъеме гордые поляки должны были дать мощный отпор интервентам. Куда там! Польша ведь стала демократической и цивилизованной. Историк Соловьев эти события описывает так.

«... русские беспрепятственно били приверженцев Станислава в Польше и Литве. Мы видели, что этих приверженцев было много, но вместо того, чтобы вести войну с русскими, они занимались усобицею, опустошением земель своих противников, приверженцев Августа. Они вредили русским войскам только тем, что утомляли их бесполезными переходами. Иногда большие массы поляков приближались к русскому отряду, распуская слух, что хотят дать сражение: но не успеют русские дать два пушечных выстрела, как уже поляки бегут; никогда русский отряд в 300 человек не сворачивал с дороги для избежания 3000 поляков, потому что русские привыкли бить их при встречах». Дожила Польша!