Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной - Карина Аручеан

В сониной квартире появились телефон, телевизор, проигрыватель. У Сони – первая шариковая ручка. Ещё ни у кого в Баку такой нет – папа привёз из Москвы, из командировки.

Новые ветры несут и маму – она выкидывает тяжёлые комоды, буфеты, стулья с резными стёршимися спинками, заменяя их неустойчивыми полированными шкафами на паучьих ножках и табуретками-трёхногами с цветным холодным плексигласом вместо тёплого дерева. Плексиглас – современнo, модно, как стала модна бьющая электричеством синтетика вместо уютных штапелей и ситцев. Папа с Аинькой вяло сопротивляются переменам. Мама обвиняет их в консерватизме. «Надоело нищенствовать!» – она хочет жить, «как люди». Разве «как люди» – это блестящая зеркальными поверхностями мебель? Что ей отражать? Отчуждённые лица мамы и папы? Робкое воспитанное личико Аиньки? «Как люди» – это когда не молчат за обедом. Соне маму жалко. Мама ищет заменитель счастья, надеясь: с новыми вещами придёт новая жизнь. Старая мебель – для неё символ прежних несчастий. Она не вещи выкидывает – символы! Это напоминает шаманство.

Шаманские новации и на высшем уровне. И тоже к хорошему не приводят. Хрущёв велел сеять кукурузу вместо ржи и пшеницы. Кукурузы стало много – начались перебои с хлебом. Приходится занимать с ночи очередь в булочную, чтобы к утру, когда подвезут хлеб, может быть, оказаться в числе счастливчиков. Через каждые два-три часа члены семей подменяют друг друга – иначе не выстоять. Очередь разбухает на несколько кварталов – и хлеба на каждого всё равно не хватает.

Утром, не выспавшись, – в школу. Лучше прогулять. С закадычной подружкой Валькой – к морю!

– А он…

– А ты?

– А я…

– Ой, ты, кажется, влюблена?!

– Может быть. Только, наверное, сразу в нескольких.

Но у Лёвика – самые голубые глаза, самые красивые губы и крепкие по-мужски большие кисти рук! Это волнует. Он сонин сосед. По утрам из-за стены доносятся вальсы Шопена, которые Лёвик играет на рояле. Может быть, ей? Он так на неё временами смотрит! Соня громко кричит что-то маме, чтобы Лёвик понял: она здесь, за стеной, она слышит его игру. Лёвик начинает «Песню Элизе». Соня ставит на проигрыватель пластинку, отвечая ему «Песней Сольвейг» Грига и «Письмом Татьяны» из оперы Чайковского «Евгений Онегин».

Эту оперу (как и несколько других) она знает наизусть. С одной из самых любимых школьных подруг Лией они часто под пластинки, а то и без них, исполняют дурными голосами целые куски из опер. Лия очень духовная и мало с кем водится, кроме Сони. Многие её не понимают – она слишком серьёзная. Но Соне это нравится: со всеми она только «здесь и сейчас», а с Лией – «везде и всегда».

Они скользят разговорами по векам, «путешествуют» по дальним странам. Сократ, декабристы для них ближе одноклассников, родней родственников. Таити ближе школы. Когда Соня рядом с Лией, ей удаётся «ставить» волшебную Дверь и приглашать за порог подругу. Дверь Лию принимает. И они парят в параллельных мирах, не замечая времени. А для Лии сама Соня – как волшебная дверь: только взглянет живыми глазами, пошепчет таинственно – и будто оказываешься на быстрой карусели. Скачут весёлые лошадки с плюмажами. Убыстряют бег резвые ноги с зеркальными копытцами – в них мелькают, отражаясь, века и страны…

И дурачиться Лия умеет. В ней, несмотря на серьёзность и начитанность, много детского. Как в Соне. Остальные их подружки стараются быть «девушками». Соня стесняется с ними проявлять щенячью детскость, которой у неё в избытке. Со всеми Соня немного урезанная. С Лией такая, как есть.

Но Лия немного замедленная. Cлишком верная – людям, идеям, полюбившимся героям. Как мальчик в «Честном слове» Пантелеева: все уже давно разошлись по домам – а он всё стоит на часах, куда был поставлен в начале игры. Лия не умеет поспевать за обстоятельствами, изменяться с ними. Постоянная, не слишком поворотливая Лия лучше чересчур гибкой ветреной Сони – Лия преданная, как Санчо Панса. Она всегда под рукой, когда Соне надо. Соня не часто отвечает тем же. То и дело Соня, увлекшись чем-то или кем-то, усвистывает далеко – и вдруг обнаруживает, что Лии нет рядом: та стоит на прежнем месте и тихо ждёт, когда Соня вернётся к ней. Или за ней, чтобы взять с собою. А Соня злится: почему она должна всё время подбирать Лию? Пусть сама! Если хочет. Лия хочет. Но сама не умеет. Когда её не зовут, ей кажется, что она навязывается. Она застенчивая и гордая. А Соне часто не до неё. Соня стремительно мчится вперёд, не оглядываясь. Лия чувствует себя отторгнутой. И каждый раз молча умирает. Умирает тысячи раз.

«Каин! Где брат твой Авель?» – «Откуда мне знать? Я не сторож брату моему».

Школа сотрясается от сониных выдумок. Её последнее увлечение – футуристы. Стала выпускать рукописный журнал «Беснующийся Олимп». Каждый номер разной формы – круглый, ромбовидный. Журнал обрастает бунтарями. Они обличают ханжество, косность системы образования и – страшно подумать! – язвы окружающей жизни вообще. Учителя испугались, что школу могут назвать «рассадником антисоветчины». Но и обрадовались: когда бунтари-одиночки занимаются общим делом, легче направить их энергию в желаемое русло. Послали на переговоры с Соней самых уважаемых ею учителей – те уговорили переориентировать анархический журнал на лояльный с более скучным названием «Солнце в ладонях», обещав за это помощь и поддержку в других начинаниях. Соня тут же пользуется предложением. Она давно лелеет мечту о школьных вечерах нового типа: когда зрители и выступающие не разделены сценой, а все – обязательно с приглашёнными знаменитостями! – сидят в зале за столиками со свечами, фруктами, лимонадом и с места разговаривают с другими о чём-то важном, читают стихи, поют, показывают фокусы, встанут – потанцуют, и снова читают стихи, разговаривают. Она устраивает такой вечер – «Огонёк», потому что идёт он под огоньки свеч, – приглашает ребят из других школ. Пришли и журналисты, поэты, писатели, артисты. И московские телевизионщики, которые в это время снимали что-то в Баку. А спустя полгода такой же «Огонёк» – в телевизоре! С тех пор «Голубые огоньки» (потому что экран светится голубым светом) – неотъемлемая часть праздничных телепередач. Слизали её идею? Или она витала в воздухе? Но Соня гордится, что была пионером идеи.

По всему земному шару – перемены. Время такое – перемен. Становятся независимыми Кипр, Мадагаскар, Сомали, Камерун, Алжир, Нигерия, Северная Родезия, переназванная Замбией, Бельгийское Конго, став Заиром. В газетах и в телевизоре – новый герой: курчавый негритянский лидер борьбы за независимость Патрис Лумумба.

Израиль выследил и задержал в Аргентине Адольфа Эйхмана, виновного в организации преследования евреев во время второй мировой войны. СССР, который в «контрах» с Израилем, почему-то осуждает этот справедливый акт возмездия.

Мир обходят портреты четырёх советских моряков, унесённых на обломке баржи в Тихий океан. Спасли их американцы. Поразились: «Сорок девять дней без пищи?!» По версии злых языков, герои якобы просто ответили: «Мы с детства привычные». На мотив попурри буги-вуги с рок-н-роллом появляется песенка: «Зиганшин – буги, Поплавский – рок! Федотов съел второй сапог». Буги-вуги и рок – новые западные танцы. Их танцуют «стиляги».

Четырнадцатилетней Соне эти танцы нравятся. Ритмично дёргается под бешеную музыку тело, выделывая сногсшибательные пируэты. Встряхиваешь копной волос под убыстряющийся ритм, проскальзываешь меж ног партнёра, вскакиваешь, сталкиваешься с ним тугой грудью, вздрагиваешь, отскакиваешь, снова приближаешься, возбуждая мерцающими касаниями, пока не падаешь партнёру на руки с последним аккордом или вы вместе не падаете на пол. Восемнадцатилетние приятели сониной двоюродной сестры Мары прямо в очереди стоят, чтоб пригласить Соню! Мара, скучная и анемичная, так танцевать не умеет. Она зовёт на вечеринки живую подвижную Соню для приманивания мальчиков. Те приходят. Из-за Сони. Мара надеется: «женихи» задержатся, – наготавливает салатиков, покупает вино. А «женихи» гурьбой идут провожать домой Соню. Мара дарит им к праздникам галстуки, чтобы сделать «обязанными». Ей хочется замуж. Но замуж её не берут. От неё ощущение живущей в шкафу. Кажется, её руки и глаза постоянно шарят по полкам шкафов, даже когда те закрыты. Будто щуплыми костлявенькими пальчиками, похожими на куриные кости, она всё время деловито перебирает спрятанное в шкафах добро – прикидывает, чего у неё не хватает. Наверное, мальчики от неё шарахаются, потому что им кажется: Мара их тоже хочет посадить в шкаф. Когда она бывает в доме у Сони или ещё у кого-нибудь, её блёклые глазки и цепкие пальчики с синюшно-бледными коготками примериваются и к чужим шкафам, будто проникая сквозь закрытые створки, как бы гипнотизируя чужие вещи, чтобы те поверили: они должны жить у Мары. Так часто и получается. Мара умеет выпрашивать подарки. С вещами ей везёт больше, чем с мальчиками. А Соне не нужны ни вещи, ни марины мальчики. Ей просто приятно, что она нравится. Что она полна сил и жизни. Что лучшие мальчики у неё впереди. И вообще впереди много хорошего. И живёт она в сильной стране, которой можно гордиться.