Поцелуй тьмы - Райчел Мид

— Некоторые считают, что по этой причине, а другие — что душе трудно сразу обрести мир после тяжких испытаний.

— А вы что думаете? — спросила я.

Он улыбнулся.

— Я верю, что душа отделяется от тела, в точности как учит наш Отец, но время ее пребывания на земле недоступно нашему восприятию. Это не как в кино, где призраки обитают в домах или посещают тех, кого знали. Я представляю себе эти духи, дожидающиеся перехода и обретения мира, скорее как разлитую вокруг энергию, как что-то недоступное нашему восприятию. В конечном счете имеет значение то, что происходит за пределами земли, когда мы обретаем жизнь вечную, выкупленную для нас Спасителем ценой Его величайшей жертвы. Вот что важно.

Я подумала: был бы отец Андрей так скор в своих суждениях, если бы видел то же, что и я?

«Молод или умер насильственной смертью». И то и другое применимо к Мейсону, и сорока дней с момента его смерти не прошло. Это бесконечно печальное лицо снова возникло перед моим внутренним взором, и я задумалась, что оно выражает. Месть? Или, возможно, он поистине никак не обретет мир и покой?

И как теологические идеи отца Андрея относительно рая и ада вписываются в то, что произошло со мной, умершей и возвращенной к жизни? Виктор Дашков говорил, что я побывала в мире смерти и вернулась, исцеленная Лиссой. В каком мире смерти? В раю или в аду? Или имелось в виду именно то промежуточное состояние пребывания на земле, о котором говорит отец Андрей?

После этого я замолчала, поскольку идея ищущего мести Мейсона устрашала. Отец Андрей почувствовал изменение моего настроения, но, конечно, не понимал его причины. Он попытался отвлечь меня.

— Я получил от знакомого в другом приходе кое-какие новые книги. Очень интересные рассказы о святом Владимире. Ты все еще интересуешься им и Анной?

Теоретически да. До встречи с Адрианом мы знали о существовании лишь двух наделенных духом. Одна была наша бывшая учительница, госпожа Карп, которая под воздействием духа полностью сошла с ума и, чтобы избавиться от безумия, стала стригоем. Другим человеком был святой Владимир, именем его названа наша Академия. Он жил много столетий назад и вернул к жизни свою умершую женщину-стража Анну — в точности как Лисса меня. В результате Анна стала «поцелованной тьмой», и между ними также возникла связь.

В обычных обстоятельствах мы с Лиссой пытались разузнать об Анне и Владимире все, что можно, чтобы лучше понимать самих себя. Но прямо сейчас у меня были проблемы серьезнее, чем неизменно присутствующая, загадочная психическая связь между Лиссой и мной. Ее отодвинул на задний план призрак, который, возможно, был в ярости из-за моей роли в его преждевременной смерти.

— Да… — уклончиво ответила я, отводя взгляд. — Интересуюсь… но, думаю, в ближайшее время мне будет не до этого. Я очень занята со всеми этими… ну, вы знаете, полевыми испытаниями.

Я снова впала в молчание. Он понял намек и больше не пытался меня разговорить. За все это время Дмитрий не произнес ни слова. Когда мы, в конце концов, закончили разборку, отец Андрей сообщил, что нам осталось выполнить еще одну задачу. Он указал на некоторые ящики, которые мы упаковали заново.

— Отнесите их в кампус начальной школы, — сказал он, — и оставьте около спального корпуса мороев. Может, госпоже Дэвис, которая преподает в воскресной школе, что-нибудь из этого пригодится.

Кампус начальной школы находится довольно далеко, и было ясно, что нам с Дмитрием придется сделать, по крайней мере, две ходки. И все же это был еще один шаг на пути к свободе.

— Почему тебя так заинтересовали призраки? — спросил Дмитрий во время первого захода.

— Просто чтобы поддержать разговор.

— В данный момент я не могу видеть твое лицо, но у меня такое чувство, что ты опять лжешь.

— Черт побери! В последнее время все думают обо мне плохо. Стэн обвинил меня в том, что я жажду славы.

— Я слышал об этом. — Мы как раз завернули за угол, и вдали показались здания кампуса начальной школы. — Это немного несправедливо с его стороны.

— Немного? Ха! Ну, спасибо, но я начала терять веру в эти полевые испытания. А временами и вообще в Академию.

Признание Дмитрия, конечно, приятно взволновало меня, но злость на Стэна не уменьшилась. Снова ожило темное, «брюзжащее» чувство, терзавшее меня в последнее время.

— Ты на самом деле так думаешь? — поинтересовался наставник.

— Не знаю. Такое впечатление, будто школа в плену правил и установок, не имеющих ничего общего с реальной жизнью. Я видела, как все происходит на самом деле, товарищ. Я угодила прямо в логово монстра. И в каком-то смысле… Не знаю, способны ли эти испытания подготовить нас к реальным ситуациям.

Я ожидала, что он начнет спорить, но, к моему удивлению, он сказал:

— Иногда я готов с этим согласиться.

Мы как раз входили в спальный корпус, и я едва не споткнулась. Вестибюль мало чем отличался от тех, что у нас, в кампусе средней школы.

— Неужели?

— Именно так. — Легкая улыбка скользнула по его лицу. — В смысле, я не согласен, чтобы новичков выпускали в мир в возрасте десяти лет или где-то около, но иногда мне кажется, что полевые испытания должны протекать действительно в полевых условиях. Первый год службы стражем дал мне больше с точки зрения знаний, чем все годы обучения. Ну… может, не все. Но это абсолютно другая ситуация.

Мы обменялись взглядами, довольные общим согласием. Что-то теплое разлилось внутри, и злость начала стихать. Дмитрий понимал мое недовольство системой обучения, но, если уж на то пошло, он понимал меня. Наставник оглянулся, однако за стойкой никого не оказалось. В вестибюле были только несколько учащихся чуть старше десяти. Они занимались или болтали.

— Ох, мы попали в спальный корпус старших ребят. — Я сместила вес своего ящика. — Младшие — соседняя дверь.

— Да, но госпожа Дэвис живет в этом здании. Давай-ка я разыщу ее и спрошу, куда нужно отнести ящики. — Он осторожно поставил свой ящик. — Сейчас вернусь.

Проводив его взглядом, я тоже поставила свой ящик. Прислонившись к стене, я осмотрелась и едва не подскочила, разглядев всего в паре футов от себя моройскую девочку. Она стояла так неподвижно, что раньше я не заметила ее. На вид ей было лет тринадцать-четырнадцать; высокая, гораздо выше меня, что лишь усугублялось ее худощавостью. Волосы напоминали облако темно-каштановых кудрей, на лице веснушки — большая редкость у бледнокожих мороев. Увидев, что я смотрю на нее, она широко распахнула глаза.

— О господи! Ты ведь Роза Хэзевей?

— Да, — с удивлением ответила я. — Ты меня знаешь?