Кофе по-венски - Валентина Дмитриевна Гутчина

– Еще интереснее, если инспектор сделает свое сообщение в форме арии, – подмигнула мама. – Представляете?..

Ровно в десять-ноль-ноль, полный сил и энергии, я сидел в роскошном зрительном зале венского театра оперы и балета, от души наслаждаясь выступлением инспектора Паулса. По правую руку от меня сидели мама и Томас, по левую (со стороны сердца!) – Жюли, как и я, счастливая и улыбающаяся.

– Я ощущаю себя почти невесомой, – жарко шептала она мне на ухо, сжимая мою руку своей ладошкой. – Я ничего не желаю есть, потому что сыта нашей любовью. Мне кажется, я – самый счастливый человек во всем мире!

Я нежно поцеловал принцессу в макушку.

– Позволю с тобой поспорить: самый счастливый человек во Вселенной – это я, Ален Муар-Петрухин!

– Нет, я!..

Инспектор, стоя в центре сцены в третьей балетной позиции, что-то говорил, вдохновенно вздернув голову. При этом где-то на втором плане, за кулисами, звучали неровные обрывки все того же Моцарта – невидимый пианист репетировал «Женитьбу Фигаро», то и дело сбиваясь, смолкая и вновь начиная плести затейливый рисунок мелодии. В таком оформлении выступление инспектора Паулса походило на нечто фантастическое.

– Пожалуйста, не спорь со мной, милая Жюли: самый счастливый из смертных – я, я и только я!

– А я говорю…

– Ален, перестаньте наконец шушукаться, как малые дети, слушайте, что говорит инспектор!

Сами понимаете, пришлось немного снизить полет, приблизившись к земной поверхности и вслушавшись в речь инспектора. Когда все это мне удалось, и я почти вернулся к своему привычному состоянию, полученная информация оказалась познавательной и интересной.

Первое, что меня удивило и от души развеселило, это потрясающая откровенность полицейского, который практически ничего не скрыл от целой армии подозреваемых в деле по убийству Моники Левоно, под финиш призвав оказать активное содействие следствию, столь же откровенно поделившись с ним всей известной на данный момент информацией.

– Как показала экспертиза, Моника Левоно умерла от большой дозы снотворного Дормикс, которое можно приобрести в любой аптеке Вены, – приятным баритоном почти что пропевал инспектор Паулс. – Таблетки были растворены в порции кофе, который Левоно выпила приблизительно около восьми часов утра третьего августа. По данным экспертизы, после этого она еще в течение примерно получаса могла вести привычный образ жизни – гулять, беседовать, читать и писать – после чего уснула; спустя примерно полчаса крепкий сон перешел в стадию смерти.

Весь зал дружно выдохнул на этой фразе, а за кулисами упорный пианист в очередной раз начал пассаж из той же оперы. Пару минут «кофейники» с восторгом сердечным слушал этот проигрыш – под конец раздались даже отдельные хлопки.

Между тем инспектор Паулс, довольный произведенным своей речью эффектом, продолжил выступление.

– Таким образом обращаюсь ко всем, кто имеет отношение к фестивалю «Кофемания», кто проживает в отеле «Лотос» и был знаком с покойной Монико Левоно: убедительная просьба сегодня всем находиться у своих домиков на Цветочной площади и дождаться допроса полицейскими. Сегодня мы должны допросить всех. Просим честно отвечать на все вопросы и, если у вас имеется хоть какая-либо полезная для следствия информация, немедленно подойти для дачи показаний к полицейским, не дожидаясь своей очереди допроса…

В этот момент к пианино за кулисами неожиданно добавились пара скрипок, и это трио энергично и с подъемом заиграло знакомую с детства мелодию, а Жюли радостно прошептала мне на ухо:

– Они играют Моцарта, моя любимая Elvire Madigan. Чудесно!

Я согласно кивнул, улыбнувшись моей принцессе и одновременно стараясь не терять нить рассказа инспектора.

– Все, кто видел, встречал Монику Левоно третьего августа с самого утра и до девяти часов, просьба немедленно сообщить об этом полиции. Мы также проверим алиби каждого из вас, – тут сам инспектор чуть не поперхнулся – не так-то просто проверить алиби свыше ста человек! – Я хочу сказать, что мы сделаем все, чтобы проверить алиби каждого из вас на указанное время, – он вдохновенно взмахнул рукой. – Данное мое обращение мы продублируем на телевидении и радио Вены с надеждой, что нам дадут показания работники кафе, где в то утро пила кофе Моника Левоно в компании какого-то человека. Пытаться обмануть полицию или скрыть от нее имеющуюся информацию – опасно и недальновидно. Еще раз призываю вас сообщить все известное полиции. Заранее благодарю!

Под последнюю восклицательную фразу инспектора мелодия Моцарта зазвучала чуть быстрее и громче, словно репетирующие где-то за кулисами музыканты по-своему участвовали в полицейском обращении, внеся свою посильную лепту. Инспектор, войдя во вкус, слегка поклонился на прощанье, а зал ответил дружными аплодисментами, едва не перешедшими в овацию.

– Прекрасное выступление! – аплодируя стоя, произнесла моя мама, весело смеясь. – Чисто в венском духе: Моцарт, театр, кланяющийся полицейский. Ей-богу, совсем не хочется уходить.

– Но уходить нужно и побыстрее, – улыбнулся Томас, беря маму под руку. – Ты же слышала, что сказал инспектор? Нас с тобой будут допрашивать в первую очередь. Ведь мы были с итальянкой в контакте – да еще каком! Поторопимся.

Под ту же лирическую мелодию Моцарта в общей толпе мы поспешили покинуть дивную оперу.

Глава 19. Ключ в кармане

Наши два домика допросили в числе получаса – не даром Стефан по давней дружбе расположил нас в первом ряду! При том еще со вчерашнего дня было ясно, что наше семейство – в числе сурово подозреваемых: мама накануне смерти Моники успела с ней чуть ли не подраться и, по сути, не имела никакого твердого алиби на утро третьего августа кроме собственного честного слова, что находилась в моем номере почти до половины десятого утра.

Ну а я, покинув похрапывавшего Томаса в восьмом часу утра, бродил по Вене, не встретив не единого знакомца в течение почти часа, по возвращении став в компании Стефана первооткрывателем трупа.

После допроса рядовым полицейским нас с мамой повторно допросил инспектор Паулс. Устроившись за столиком домика «Аруша», он начал неторопливо и дотошно задавать вопросы обо всех наших действиях утром третьего августа, включая чистку зубов и умывание.

На этот раз с особым занудством он прилепился ко мне, предельно вежливо настаивая на том, чтобы я, добровольно сознавшись в утренней прогулке от третьего августа, как можно более детально припомнил все повороты, дома, здания и улицы своей «пробежки» по городу.

Я человек не злой и не упрямый, но при всем своем желании ничем не мог помочь инспектору: немецкий язык для меня – неприступная твердыня, ни одно из названий улиц, по которым я вышагивал в то роковое утро, не отложилось