Отчизны внемлем призыванье... - Нина Рабкина

Петр Николаевич Свистунов родился в Петербурге 27 июля 1803 года. Отец его был камергер, представитель старинного дворянского рода, мать — дочь сенатора, любимца Павла I, владелица 5 тысяч крепостных душ. Он обучался в частных пансионах, Пажеском корпусе, поступил на службу в кавалергардский полк.

«Я заимствовал свободный образ мыслей в конце 1823 года, — заявил Свистунов следствию. — К ускорению сих мыслей способствовали разговоры с Матвеем Муравьевым и Ватковским»[285].

В 1824 году юный корнет познакомился с Павлом Ивановичем Пестелем. Спустя 46 лет после этой встречи с вождем Южного общества Свистунов рассказывал, что он находился под обаянием ума и красноречия Пестеля и страстно сочувствовал идее истребления тирана. Вместе с Федором Вадковским под влиянием Пестеля он стал разрабатывать всевозможные планы цареубийства. Пестель возвел молодых людей в звание «бояр», они представляли в Петербурге северную ячейку Южного общества и готовили себя в «когорту обреченных». Развернув энергичную, кипучую деятельность, Свистунов принял в эту ячейку также И. А. Анненкова, Д. А. Арцыбушева, Н. А. Васильчикова, А. С. Горожанского, А. С. Гангеблова. Но после смерти Александра I срок и планы восстания стали вызывать возражения Свистунова и он с той же энергией, с какой агитировал за вступление в Тайный союз, теперь заражал ироническим скептицизмом своих товарищей.

К личности Пестеля, однако, Петр Николаевич сохранил огромное уважение и на склоне лет: «Если и предположить в нем страсть к почестям и к преобладанию, можно безошибочно сказать, что он вполне мог надеяться достичь своей цели»[286]. Свистунов привел высказывания о Пестеле одного из боевых генералов 1812 года: «Из полковых командиров Пестель у нас исключение; он на все годится: дай ему командовать армией или сделай его каким хочешь министром, он везде будет на своем месте»[287].

Итак, незадолго перед восстанием Свистунов не считал заговорщиков практически к нему подготовившимися: «Хотя по летам и по чину я был весьма незначительное лицо, находясь у него (Трубецкого. — Н. Р.) дня за три до 14 декабря, я в качестве представителя петербургских членов Южного общества откровенно высказался при нем и при Оболенском против готовившегося восстания в надежде отклонить их от предприятия, предвещающего лишь гибель. Из 11 членов Южного общества нас было тогда шесть налицо, не соглашающихся принять участие в восстании»[288]. Позднее это обстоятельство спасло ему жизнь.

Но Свистунов был членом тайной революционной организации и обязан был подчиняться ее решениям.

С. П. Трубецкой посылает 22-летнего поручика с письмом к Михаилу Федоровичу Орлову в Москву, чтобы предупредить московский филиал тайного общества — Управу и Практический Союз — о готовящемся выступлении в столице.

Свистунов спешит на перекладных, а тем временем на Сенатской площади разыгрывается известная кровавая драма. Воцарившийся Николай I тоже шлет в Москву своего посла — старого графа, дипломата Е. Ф. Комаровского. Миссия последнего имеет целью встречу с московским митрополитом Филаретом, который должен огласить завещание Александра I в Кремлевском Успенском соборе и подтвердить законные права великого князя на российский престол.

Посол Тайного революционного союза и посол императора встречаются в дороге. «Остановясь на одной станции, не доезжая Вышнего Волочка, — вспоминал позднее граф, — я вижу кибитку, у которой стоял человек в форменной шинели. Я спросил — Кто едет? — Он отвечал: — Кавалергардского полка поручик Свистунов за ремонтом.

Мне сказывал после генерал-адъютант кн. Трубецкой, что выезд Свистунова очень беспокоил государя, и, когда его величество узнал от одного приезжего, что я Свистунова объехал до Москвы, то сие его величеству было очень приятно»[289].

Еще более приятно было его величеству посадить революционеров-заговорщиков на скамью подсудимых. Свистунов был осужден по II разряду, следственная комиссия квалифицировала его действия «как участие в умысле цареубийства и истребления императорской фамилии согласием и в умысле бунта принятием в общество товарищей»[290].

Петр Николаевич был в молодости близок с внуком Суворова. Они вместе воспитывались в Пажеском корпусе, и юный князь Александр Аркадьевич Суворов разделял идеи о свободе народа, республике и свержении самодержавия. В воспоминаниях некоего В. Лясковского, служившего потом при А. А. Суворове, рассказывается любопытный факт. «Незадолго до кончины он (А. А. Суворов. — Н. Р.) встретился со своим товарищем по воспитанию и соучастником в деле декабристов П. Н. Свистуновым. Свидание это происходило при мне. Старики, не видавшись пятьдесят пять лет, встретились так, как будто расстались накануне. Тут же рассказали они мне и обстоятельства их последнего свидания.

Суворова призвал к себе государь Николай Павлович и, не слушая того, что молодой князь хотел говорить ему, сказал: „Внук Суворова не может быть изменником. Я не хочу тебя слушать — ступай!“ В коридоре Суворов встретился со Свистуновым и шепнул ему: „Меня простил — авось простит и тебя“»[291].

Но царь не простил Свистунова, не счел его нашкодившим школьником. 20 лет каторги были подарены молодому аристократу «с отличной предстоящей ему карьерой» за любовь к свободе.

А. А. Суворов меж тем получал чины, ордена и казнился воспоминаниями, а перед смертью приехал к декабристу-старику снять томившую тяжесть с души. И не его ли тоже имел в виду Толстой, когда сравнивал сиятельных жалких старцев с сильными правдой «государственными преступниками»?..

В июле 1826 года над Свистуновым и его товарищами свершили обряд гражданской казни: сломали шпаги, сорвали мундиры, прочитали приговор, затем повезли на восток, запарывая лошадей. Так как Петр Николаевич был очень богат, его везли на каторгу собственные лошади. Родными была куплена теплая, обитая внутри мехом кибитка, шуба, бархатные сапоги. 3000 рублей дали ему в дорогу и он разделил их с товарищами. Ямщик гнал и гнал. Фельдъегерь молчал, надменно скрестив на груди руки, а бледный юный арестант смотрел через мутное стекло вдаль на мелькающие леса, избы, пыльную дорогу и тихо напевал сквозь слезы.

Вначале он отбывал каторгу в Читинском остроге. В 1830 году декабристов перевели в Петровский Завод. 600 километров двигались пешком «политические преступники» по сибирским трактам. Они пели «Марсельезу», «Отечество наше страдает», русские народные песни. В такт музыке звенели кандалы. Дирижером этого необычного хора был Петр Свистунов — изящный, белокурый, с вьющейся бородкой, горящими, упрямыми, жестковатыми глазами. В редко попадающихся на пути глухих и угрюмых селах навстречу процессии перегоняемых арестантов выходили бабы и мужики. Мужики молчали. Бабы плакали, глядя как поют «благородные». Понимали и не понимали каторжников…

Он кряду 30 лет прощал,Пока не умерли в изгнаньи, —

говорили о «доброте» Николая I. Свистунов, однако, умереть не успел. В 1836 году срок тюремного заключения был «милостиво» сокращен, Петр Свистунов из «каторжника» превращен в «ссыльнопоселенца». В городе Кургане он женился на очень красивой и беззаветно влюбленной в него местной барышне — дочери окружного начальника Татьяне Александровне Дуроновой. Первые дети родились в Тобольске, когда уже семья находилась на поселении. Дом Свистуновых стал центром местной интеллигенции, у них собирались друзья-декабристы, устраивались музыкальные вечера, заезжие артисты находили здесь радушный прием. Так, в письме Ивану Ивановичу Пущину от 11 августа 1854 года из Тобольска Свистунов сообщал, что приютил у себя в доме артистку-певицу Каро с семьей и просил в связи с продолжением путешествия певицы предоставить ей также приют в Ялуторовске, где была декабристская колония[292].

Петр Николаевич — страстный любитель музыки, сам прекрасно пел и был регентом тобольского хора; он также великолепно играл на виолончели и сочинял музыку. «Губит меня меломания. Толкаюсь с басом по домам»[293],— писал он тому же Пущину. Вечерами, оставшись один, он любил петь «Оседлаю коня», «Выпьем, что ли, Ваня, с холоду да с горя». Устремив вдаль умные глаза, полные затаенной печали, опершись на подлокотник кресла, оторвавшись от писем сестер, написанных по-французски бисерным почерком и сохранявших еще слабый, запах дорогих парижских духов, Петр Николаевич вдруг затягивал: «Но, увы, нет дорог к невозвратному, не взойдет никогда солнце красное!»

Однако печали, как отмечает дочь его воспитанницы некая А. И. Скаткина, Свистунов предавался редко; характернейшими свойствами этого революционера из бар, мятежника из аристократов были живость, энергия, жажда деятельности.