Чёрная молния - Димфна Кьюсак

Взгляд ее скользнул по вечно удаляющемуся горизонту, по безоблачному небу, по всему этому прозрачному, как хрусталь, миру, в котором прошлое изменило ей, а будущее еще не прояснилось.

Тэмпи открыла сумочку и вынула конверт с письмом, вздрогнув при этом так же, как и в тот момент, когда обнаружила этот конверт приколотым сзади к обложке дневника Кристофера. Она развернула листок из ученической тетради и снова – в который раз – перечитала письмо, но уже с меньшим недоверием, чем раньше. Оно начиналось словами: «Дорогая бабушка…»

Нетвердые буквы были старательно выписаны на линованной бумаге.

«Дорогая бабушка,

мой папа сказал маме, что если когда-нибудь ей нужна будет помощь, то вы ей поможете. Сейчас она нам очень-очень нужна. Вы нам поможете?

Любящая вас внучка Кристина».

Последнее слово было написано неправильно, зачеркнуто и снова написано с величайшим старанием. Тэмпи отложила листок в сторону, откинулась в кресле и стала смотреть, ничего не видя, на прибрежные озера, блестевшие в зарослях кустарника, на море, пенящееся у изрезанных берегов, на дым, поднимающийся из высоких заводских труб.

Теперь, когда напряжение наконец спало, Тэмпи чувствовала себя совершенно обессиленной. Она вспомнила, как поспешно выписалась из больницы, как лихорадочно бросала вещи в чемодан, боясь опоздать на самолет. Но она все же успела позвонить Роберту и рассказать о письме. Разговор оставил у нее горький осадок. Впервые за шестнадцать лет она позвонила ему по телефону. Кристофер бы сразу догадался, что именно он ответит:

– Ах, вот оно что! Теперь понятно, куда шла его пенсия. А ведь я думал, что ее получаешь ты.

– А я думала, ты, – ответила Тэмпи.

– Я совершенно отстранился от всего после того, как его убили, и не думай, что тебе удастся вновь втянуть меня в это грязное дело. Мне безразлично, женился он на этой девице или нет. А если женился, то тем хуже. Я не намерен взваливать на свои плечи позор шестилетней давности.

Когда она попыталась возразить ему, он сказал:

– Ты просто сошла с ума.

И повесил трубку.

Она закрыла глаза и в первый раз после того, как приняла внезапное решение, серьезно задумалась. Может быть, она действительно сошла с ума, как сказал Роберт? Для него существование внучки обернулось позором. Она же видела в этом свое спасение. Это вытащило ее из пучины депрессии, дало цель жизни. Теперь же, когда Роберт с таким пренебрежением отстранился от всего, ее начали мучить сомнения.

Какая жестокая необходимость заставила Занни, молчавшую шесть лет, заявить о существовании Кристины? Во что ее втягивают? Люди, которых, как ей казалось, она уже знала по дневнику Кристофера, начали воплощаться в ее сознании, и она боялась их, в особенности Занни. Неужели и в ее глазах она прочтет ту же ненависть, что и у Кристофера?

Самолет вынырнул из облаков над самой Уоллабой и сделал большой круг. Ясно, словно глазами Кристофера, она увидела зеленые очертания Уэйлера, который во время прилива превращался в остров, со всех сторон омываемый морем цвета синьки.

Наконец показался аэропорт. Тэмпи тщательно отмечала все, что попадало в поле зрения, стараясь отвлечься от мысли о предстоящей встрече. Самолет покатил по примятой траве, и, когда он остановился, Тэмпи начал с излишним старанием возиться с привязными ремнями, боясь даже взглянуть на толпу встречающих у здания аэропорта. Ей хотелось как можно дольше оттянуть момент встречи, на которую она так неосмотрительно и так поспешно решилась.

Теперь, когда уже было слишком поздно что-либо изменить, рассудок кричал ей: «Назад! Назад!»

Это был момент, который мог обречь ее на жизнь без надежды на спасение. Но нет: она потеряла Кристофера – она не могла потерять его дочь.

Тэмпи медленно встала. Выбор был сделан. Она изобразила на лице полуулыбку, так хорошо выходившую на фотографиях, машинально кивнула стюардессе, поблагодарив ее, и спустилась по трапу. Она продолжала улыбаться, продвигаясь по гудронной дорожке, потом остановилась, делая вид, что изо всех сил пытается застегнуть молнию на сумке – она просто оттягивала тот момент, когда должна будет взглянуть в черные враждебные лица. Она старалась запрятать поглубже свое смятение, чтобы оно не отразилось на лице.

В тот момент, когда она проходила в ворота, кто-то окликнул ее, и это сразу лишило ее наигранного самообладания. Она повернула голову, и то, что она увидела, потрясло ее больше, чем все, что рисовалось воображению. Между хорошо одетой темной женщиной и белым пожилым человеком стояла девочка – дочь Кристофера! – разглядывая ее удивленными черными глазами, сверкавшими на прелестном личике цвета меда.

Старик стоял, держа в руке шляпу. Он церемонно поклонился.

– Миссис Кэкстон, – сказал он, – меня зовут Дэвид Мак-Дональд, я тот самый священник, который венчал вашего сына с Занни. А это ваша внучка Кристина.

Губы девочки дрогнули. Она прикусила нижнюю губку так, как это делал маленький Кристофер, стараясь не заплакать, потом подняла руку и провела ею по темным вьющимся волосам. Это ее движение начисто смыло прожитые годы. Это был жест Кристофера, это были черты его лица! Во внезапном порыве Тэмпи обняла девочку за плечи и притянула к себе это маленькое непокорное существо. Щелкнул затвор фотоаппарата. Даже здесь эти репортеры!

Она почувствовала, как легко и быстро, словно у маленькой пичужки, бьется сердце ребенка. Девочка чуть-чуть отстранилась, не желая, чтобы ее поцеловали. Тэмпи отпустила ребенка с чувством острой боли – ее искренний порыв был отвергнут.

– А это миссис Бауэр – тетя Хоуп, как ее называет Кристина.

Женщина слегка наклонила голову и вызывающе посмотрела на Тэмпи.

Больше никто не сказал ни слова. Пока они шли к машине, каждый смотрел прямо перед собой. Видимо, их радушие пока этим ограничивалось. Они должны были прежде составить о ней собственное мнение.

Так чего же они от нее хотят, думала Тэмпи, все более раздражаясь. Ясно, что не денег. Одежда женщины и ребенка, машина последней модели исключали подобное предположение. И конечно, не покровительства. Их манеры были совсем не такими, какие бывают у людей, стремящихся снискать чье-то покровительство. Тогда чего же?

Она смотрела то на одного, то на другого, встретилась с проницательными глазами старика, увидела гордый и холодный взгляд женщины и почувствовала, что ее покидают последние остатки самоуверенности. «Смогу ли я хоть что-то сделать для этих людей?» – думала Тэмпи.

Она села в машину на заднее сиденье вместе с пастором. Кристина поспешила занять место впереди, рядом с Хоуп, встала на колени, подбородком оперлась о спинку и устремила свои серьезные глазки на бабушку. Тэмпи захватила с собой конфет, но не осмелилась предложить их ребенку с таким волшебным вопрошающим лицом.

И вдруг ей захотелось смеяться. Все это было так непохоже на то, что она себе представляла: автомобиль новейшей марки, Хоуп – волнистые черные волосы модно уложены, подчеркивая красивую форму головы, коричневые руки уверенно сжимают руль, губа высокомерно вздернута; Кристина – хорошенькая, ухоженная девочка в джемпере и плиссированной юбке. Все совсем не то, что она ожидала увидеть.

А что она ожидала увидеть? Ребенка с плаката «Спасите детей!»? Женщину с картинок отживающих свой век миссионерских обществ – какую-нибудь туземку в бесформенном балахоне?

Хоуп повернулась к пастору, улыбнулась ему, и от этой улыбки лицо ее мгновенно преобразилось.

– Куда поедем сначала? – спросила она.

– Ко мне домой. Там мы сможем спокойно поговорить.

Кристина долго смотрела на Тэмпи, потом Хоуп попросила ее сесть как следует. До Тэмпи донесся шепот ребенка:

– Она совсем не похожа на бабушку, правда?

– Помолчи немножко, – сказала Хоуп.

Тэмпи наклонилась к пастору и тихо спросила:

– А где же Занни?

– Занни умерла.

В Уоллабу Тэмпи приехала в каком-то трансе, в таком же состоянии она села на стул возле стола в кабинете пастора, сплошь заставленном книгами. Хоуп села напротив, голова ее вырисовывалась на светлом фоне окна, как некогда голова Занни. Но теперь Занни нет, она умерла. И Кристофер тоже умер. А их ребенок сидит вот здесь рядом, и своими огромными влажными глазами рассматривает женщину, совсем не похожую на бабушку.

Тэмпи пила крепкий чай, и ей казалось, будто все они – пассажиры, случайно встретившиеся, где-то в железнодорожном буфете. Но вот ребенок! Если бы не этот ребенок, она бы совсем не знала, зачем она здесь. Ни старик, ни женщина даже не пытались начать разговор. Уж не затем ли они привезли ее сюда, чтобы судить? Если это так, то она скажет, что в их приговоре нет необходимости. Она сама уже жестоко осудила себя.

Тэмпи отказалась от второй чашки чаю. Пастор подозвал к себе Кристину. Та с неохотой подошла и встала около его кресла. Пастор сказал, что теперь они собираются поговорить с ее бабушкой – это будет разговор взрослых людей, а ей следует пойти на улицу поиграть с собакой. Девочка пошла беспрекословно и лишь на минуту задержалась в дверях, оглянувшись на них со смутившей всех серьезностью.