Бенджамин Дизраэли, или История одной невероятной карьеры - Владимир Трухановский

Была в поэме Дизраэли и вторая широко распространенная черта неплохих, но не по-настоящему поэтических произведений — несамостоятельность, подражательность. Он прекрасно знал классическую литературу и видных поэтов своего времени. «Революционная эпическая поэма» имеет явные следы подражания таким авторам, как Мильтон, Шелли. Для понимания литературного наследия Дизраэли важно иметь в виду следующее замечание Монипенни: «Для Дизраэли всегда было характерно свободное заимствование как у других авторов, так и из своих собственных произведений».

К чести Дизраэли нужно отметить, что он на основании опыта с поэмой понял в конце концов, что поэзия не его сфера, и сделал из этого правильные выводы: во-первых, не стал тратить время и труд на завершение поэмы и, во-вторых, в дальнейшем не занимался поэзией, сделав ставку, и не без известного успеха, на прозу.

Было бы неверным предположить, что занятия Дизраэли поэзией означали, хотя бы в какой-то момент, что он решил искать свое место в жизни, занявшись исключительно литературной деятельностью. Работая над осуществлением поэтического замысла, он не оставлял мысли о политике. Более того, он считал, что триумф в сфере литературы будет способствовать успеху в области политики. Об этом говорит его попытка, закончившаяся конфузом, посвятить свою поэму герцогу Веллингтону. В 1834 г. Веллингтон был одной из крупнейших политических фигур в Англии.

В момент подготовки поэмы к изданию Бенджамин пишет сестре Саре многозначительное письмо. Во-первых, он сообщает, что для него в данное время крайне важно пройти в парламент, неважно от какого избирательного округа. Во-вторых, продолжает он, «я думаю о том, чтобы посвятить книгу герцогу, предпослав ей обширное прозаическое введение политического характера». Итак, поэзия и политика у молодого Бенджамина тесно связаны.

Для получения максимального морально-политического результата Дизраэли было важно указать в предисловии, что посвящение сделано с согласия самого Веллингтона. Это выглядело бы как благословение молодого честолюбца крупнейшим политическим деятелем страны и пожелание ему успеха. Подобная публичная демонстрация такой связи между Дизраэли и герцогом имела бы для Бенджамина очень большое значение в борьбе за депутатское место в парламенте.

Дизраэли пишет письмо Веллингтону, в котором просит согласия посвятить ему свою поэму. Учитывая, что Дизраэли был в это время малозначительной фигурой, такое обращение к герцогу представляло собой весьма смелый шаг. На что рассчитывал молодой поэт? Вероятно, на то, что обычная человеческая слабость — тщеславие, желание увидеть литературное произведение, демонстративно посвященное ему, может побудить герцога ответить согласием. Но известный военный и политик был слишком обременен почестями и славой, чтобы клюнуть на такую мелкую приманку. Он был подчеркнуто вежлив в своем ответе: «Я действительно весьма польщен вашим желанием посвятить мне с моего разрешения вашу эпическую поэму… Я никогда не дам формального разрешения на посвящение мне какого-либо произведения. Я не буду затруднять вас приведением оснований, которыми я руководствовался, принимая это решение». Герцог добавил, что если Дизраэли пожелает посвятить ему поэму без его формального согласия, то он «свободен сделать это». Затем следовало в высшей степени вежливое и в данном случае ироническое заключение: «Ваш самый покорный и смиренный слуга». Афронт был болезненным для Дизраэли. Этого он Веллингтону никогда не простил и сводил с ним счеты как в своих политических выступлениях, так и в литературных произведениях, например в романе «Конингсби».

Весной 1834 г. Дизраэли пришел к весьма важным для него двум решениям. Был сделан окончательный выбор в пользу политической деятельности как главного занятия в жизни. Взвесив свои возможности в области литературного творчества и политики, он пришел к выводу, который сформулировал так: «В действительности я по-настоящему значителен только в действии». С этих пор литература отходит на второй план.

Политика означала парламент. Успехи в высшем свете породили у Дизраэли уверенность в том, что депутатом палаты общин он станет в ближайшем будущем. Он пишет сестре, что этот момент приближается и наступит очень скоро. Бенджамин всеми силами стремился ускорить развитие событий. Высший свет в сезон 1834 г. стал ареной его активнейшей деятельности. Он посещает балы, обеды весьма знатных персон, где завязывает связи с еще более важными лицами. Ему удается проникнуть в дома знати, причем его выбор останавливается на тех салонах, где в центре внимания политическая жизнь страны. Перечисляя в дневнике длинный ряд высоких фамилий, Дизраэли замечает: «Все говорят только о политике». Это как раз то, что Бенджамину и нужно.

У Дизраэли была своя тактика поведения в этом обществе. Он понимал, что он новичок и чужак для аристократов и крупных политиков, и поэтому больше молчал и слушал, чем говорил. Освоившись с направлением беседы и поняв позиции наиболее важных персон, он выбирал удобный момент и в ответ на чье-либо выгодное для него замечание вступал в беседу. Он был хорошим оратором и рассказчиком, остроумен, логичен в своих рассуждениях, имел неординарные мысли и соображения, излагал их с хорошо дозированным сарказмом и юмором. Корреспондент одной американской газеты, наблюдавший за Дизраэли в свете, позднее вспоминал: «Дизраэли, по моему мнению, был самым великолепным собеседником, каких мне когда-либо доводилось встречать». На одном из обедов Дизраэли познакомился с лордом Линдхэрстом, который ранее был членом консервативного правительства. Лорду было за шестьдесят, Дизраэли ему понравился. У них установились добрые отношения, имевшие благоприятные последствия для Дизраэли. Бенджамин был своим человеком в доме леди Блессингтон, зрелой красавицы, дамы с титулом и с бурным прошлым. Здесь же жил муж дочери этой дамы, граф Д’Орсей, светский лев, денди, законодатель мод, картежник и мот. Всех троих связывала довольно тесная дружба.

Дом леди Блессингтон, которая уже ряд лет была вдовой, являлся местом оживленных встреч многих политических, литературных и общественных знаменитостей. Хозяйка дома покровительствовала Дизраэли, используя свои обширные связи в большом свете, чтобы помочь блестящему молодому человеку делать карьеру. Это было родом своеобразного хобби, которым занимались и некоторые другие дамы. Леди Блессингтон вводила Бенджамина в свет и выгодно подавала его там. Для этого существовало много различных способов.

Однажды в июне 1834 г. Дизраэли присутствовал на обеде в доме Блессингтон. На обед был приглашен и видный государственный деятель лорд Дарем. Когда он появился, с ним стали беседовать те, кто его знал ранее, но хозяйка в нарушение обычая не представила гостю никого из тех, кто с ним до этого не был формально знаком. Это отступление от этикета было умышленным, чтобы обеспечить психологическое преимущество Дизраэли. И действительно, Дарем, обратив внимание на не совсем обычного гостя, попросил хозяйку познакомить их. На это и был салонный расчет. Затем, когда началась общая беседа, она направляла ее сама и подвела к теме, на которой ее протеже мог особенно эффектно блеснуть. Здесь она как бы невзначай спросила мнение Дизраэли, и нити беседы тем самым были переданы в его руки. Бенджамин начал говорить, обращаясь к хозяйке, но говорил он о том, что интересовало Дарема, и высказывал интересные мысли и аргументы, подкреплявшие и развивавшие мысли достопочтенного лорда. «На лорда Дарема это произвело сильное впечатление», — замечает один из участников вечера. Так Дизраэли был «подан» влиятельной личности, что ему и было нужно. Дизраэли заинтересовал Дарема настолько, что он сам вскоре приехал к молодому человеку, хотя и не застал его дома. В июне Бенджамин, ссылаясь на леди Блессингтон, писал сестре: «Мои перспективы в отношении политики хороши, равно как хорошо и положение в обществе, ибо меня поддерживает очень сильная партия, и я думаю, что у этой партии есть шансы на победу». Это не просто эпизод из светской жизни Англии первой половины XIX в. — сам по себе он для нас не представляет интереса, — а черта сложного процесса создания политической карьеры в то время.