Скутаревский - Леонид Леонов

Тот приехал через час, когда Скутаревскому уже надоело ждать; он вошел быстро, окруженный секретарями, улыбающийся и по-военному четкий. Церемониал их знакомства был пересыпан краткими, ни к чему не обязывающими любезностями. Замнарком был молодой, в новой должности ходил всего лишь месяца два, и ему было нелегко вести беседу с человеком, который говорил с Лениным. Позже, когда все уселись, дело пошло быстрее. Гость делал вид, что заинтересован работой института вообще, но так случилось - разговор пошел лишь по линии собственной работы Скутаревского. Было очень тихо, секретари сидели выпрямленно и неподвижно; из нижнего этажа доносилось сухое пощелкивание энергии: в изоляторной лаборатории били очередную сотню изоляторов. Недружелюбно косясь на секретарей, которые что-то записывали, Сергей Андреич вполголоса рассказывал о принципах, на которых строил разрешение задачи.

- Вам, конечно, известны работы Александерсена и Тесла? - перебило начальство, и с удивительной приятностью сошло с его уст знаменитое имя радиста.

- Да, их опыты глубоко поучительны. Хотя я считаю, что Мейснер и Арко ближе к успеху.

И опять тянулась длинная, неразборчивая для постороннего лекция о свойствах высоких частот; формулы переплетались сложными шестернями; длиннейшие периоды, насыщенные ужасными математическими иероглифами, чередовались с определениями, звучавшими как заклинания. Сергей Андреич усердствовал, точно замнарком обязан был, несмотря на свой возраст, знать все это; Сергей Андреич вел его по самым сучковатым дебрям, как бы указывая: "Вот видишь, я ничего не скрываю, но раз уже приехал проверять, на что тратятся деньги, так держись!" Молодое начальство успело прославиться скупостью, и было полезно между делом нажать в самое его болезненное место. Черимов, который присутствовал при свидании, несмело догадывался, что директор намеренно прячет под научным шифром какую-то основную сущность своего открытия. Ему показалось также, что высокий посетитель то дремлет, то теряет терпение; глаза его отяжелели, выправка утратилась, и он курил папиросу за папиросой, чтоб выдержать до конца взятый им стиль почтительного внимания.

- Что такое феддинг, простите, Андрей Сергеич? - пошевелился он наконец.

- Это... замирание волны в атмосфере, - жестко усмехнулся Скутаревский.

- В общем, я... понял. И вы скоро надеетесь произвести пробу, Андрей Сергеич?

- Я полагаю, через месяц вчерне закончится монтаж.

- Отлично... Что вам потребуется для этого? Я имею директивы, Андрей Сергеич, всемерно идти вам навстречу.

Скутаревский развел руками:

- Совсем немного. Поле в тридцать - сорок квадратных километров и ну... хорошая, без лишних глаз, ночь. А вообще требуется немало. Нас загрузили уймой работ, а смету оставляют прежней. Об этом я буду ставить вопрос особо. Может быть, товарищам угодно будет пройтись по институту?

- Если вы позволите, Андрей Сергеич...

- У меня довольно трудное имя... так что зовите меня лучше по фамилии, - сказал Скутаревский, вставая и косясь на смущенного секретаря.

...Домой он отправился только к вечеру. Машина стала на ремонт, - он шел пешком. И вот здесь, при слиянии двух переулков, Скутаревский увидел ту, мысль о которой не покидала его все эти дни. Она ждала у самого подъезда дома, где жил Скутаревский; ждала, видимо, не первый час, с отчаянием заглядывая во все проезжающие автомобили. У нее был вид провинциалки, заблудившейся в большом городе. Скутаревский подошел к ней сзади, когда она, держась за металлические поручни, почти с отвращением глядела на пестрые, дородные сокровища в витрине овощной лавки. Она узнала его по отражению в стекле перед собою и растерянно обернулась.

- Ну, нашли вы свою семерку? - спросил он, строго уставляя на нее палец.

Она молчала, опустив руки, застигнутая врасплох.

- Давно вы тут?

Она молчала. Он понял что-то и подергал свою бородку.

- Я задержался... всё заседанья.

- Я проходила мимо... - торопливо начала она.

- Да, да, конечно! - Он удивленно втянул воздух. - Чем это пахнет от вас... миндалем? Вы ели миндаль? - И вдруг догадался о самом главном: - А вы вообще ели что-нибудь сегодня?

Она виновато засмеялась, ежась от снежного ветра, который за поворотом так и играл мелкими вихорьками.

- Я разговариваю сегодня не с первым, но вы первый спросил, хочу ли я есть.

В этот поздний час возвращалось со службы чиновное племя. Скутаревского и девушку толкало людским потоком, разъединяло, они поминутно меняли места. И уже один, со странным лицом в виде дубового листа, даже остановился, живо заинтересованный неестественными выражениями их лиц.

- Пойдемте все-таки, - сказал Скутаревский и заранее отыскал в кармане ключ.

И снова они поднимались молча, как в заговоре. Беспричинный стыд связывал их крепче всяких признаний. Жена, точно ждала за портьеркой, вышла навстречу.

- Вот отыскал беглянку, - развязно сообщил Сергей Андреич.

Анна Евграфовна ответила, не разжимая губ:

- Ну и отлично. Я вам накрою сейчас; мы уже отобедали... - Она ушла и больше не показывалась.

Величайшая суматоха охватила Сергея Андреича; размашисто, куда-то торопясь, он опустошал буфет и все подряд, без разбора выставлял на стол; никто не узнал бы его в этой новой роли. Надо же было накормить голодного, иззябшего человека.

- Тут есть телятина холодная... девушкам телятина полезна. Еще рыба... несколько затейливого цвета. Хм, рыба хороша при насморке. Потом коньяк... - Он одумался и спрятал бутылку на прежнее место. - Вы ешьте, слушайте. Я совсем разучился говорить с голодными. На голодного нельзя кричать...

Она подняла глаза:

- Зачем кричать?

- Но это же бездарно - не есть целый день.

- У меня нет денег.

- Да, но... хлеб можно красть.

- Я не умею... - и благодарно улыбнулась.

Она ела робко, отщипывая кусочками, а он украдкой разглядывал свою добычу, - все еще томил неуклюжий Адамов стыд. Она была совсем девчонка; женщина не начиналась в ней вовсе. Но уже в ее девичьих коленках, неуверенных и слегка удлиненных, сказывалась та, другая, которая непременно придет.

Сергей Андреич стал вглядываться попристальней, понаглей: в конце концов, луна принадлежит всякому, кто смотрит на нее. Ему понравилось, как она прятала от него свои красные, с обгрызенными ноготками руки; ему было приятно видеть, как вместе с едой в девушку возвращалась жизнь: неверный анилиновый румянец заблуждал по ее худым щекам. Скутаревский решил приступить к допросу.

- Вот, живите, шпарьте. Тут много комнат и непропорционально мало людей. Воды вам сырой или кипяченой? Пейте сырую, ничего. Кстати, почему вы сбежали из дому в город, где у вас ни души?

Не дожевав куска, она быстро поднялась с места. Сквозь порванный чулок розово сверкнула царапина, след их первой встречи.

- Не спрашивайте, я уйду.

Скутаревский прищурился; тело его испытало ощущение, подобное электрическому толчку. Было отчего смутиться: уже она ставила ему условия, и он не смел не выполнить их. Он быстро придумал себе в оправдание, что ему и нет особой нужды знать ее прошлое.

- Хорошо, я не буду, - буркнул он, беря рукой кусок телятины. Давайте знакомиться. Итак, вас зовут Женя. Моя же фамилия длинная... так что иные путают, а дураки острят!

- Вы... вы Скутаревский! - И она привстала с выражением испуга и восхищения: она успела прочесть его имя на медной табличке.

Ее глаза влажно блестели, в сущности, она сидела уже больная; когда поздно ночью после двух заседаний подряд он вернулся домой, девушка бредила. Без подушки, откинув голову назад, она лежала на отведенном ей месте скутаревского гостеприимства, совсем одна, и двери к ней были плотно прикрыты, почти забаррикадированы: мадам желала подчеркнуть невмешательство в личную жизнь мужа. Глаза девушки терялись в сизой дымке, рука свисала до полу, губы спеклись и стали тверже корки на хлебе. Тут же, на полу, вывалясь из руки, лежало надкушенное яблоко, доесть которое гостье так и не удалось. Сергей Андреич гневным, громоподобным шагом прошел к себе и рванул телефонную трубку. В квартире было тихо, точно все вымерло, но он знал точно, что попрятавшиеся родственники изо всех щелей слушают его разговр. Он кричал в телефон нарочито громко, насилу сдерживая бешенство, - ему оставался шаг, чтоб начать разрушать эти вещи, одна ненависть к которым доставляла ему сердцебиение. Оставлять больную женщину без помощи казалось ему низменным, и если причиной этому была семья, значит, против семьи и был направлен его бунт... Этажом ниже жил детский врач, с которым Сергей Андреич всегда раскланивался при встречах: его не оказалось дома. Тогда он вспомнил о другом, с которым однажды, в гостях у Петрыгина, вел нескончаемый спор об архитектуре. Тот приехал через полчаса, огромный, обрюзглый; и такое изобилие кожи было у него на лице, что одна губа заходила за другую. Раздевшись, он с монументальным достоинством прошел в гостиную, где лежала гостья Скутаревского.