До свидания, Светополь!: Повести - Руслан Киреев

О неединственности жизни во вселенной он упоминал не однажды, и раз я шутливо спросил его: уж не вознамерился ли он установить связь с одной из внеземных цивилизаций? Он насмешливо поглядел на меня скошенными глазами и от прямого ответа уклонился. Вместо этого обрывочно объяснил, что ни о какой двусторонней связи нечего и думать. Можно лишь принять сигнал или послать сигнал, ответ же на него придёт в лучшем случае через несколько десятков лет.

Как‑то я застал его в комнатке, которую, несмотря на тесноту, специально для радиостанции выделил ему в здании треста Никита. Он работал ключом (хотя обычно предпочитал телефон), и нечто такое было в представшей передо мной картине, что сразу же насторожило меня. Не вдруг сообразил я, что это, а потом понял: наушники! Он был без наушников, они лежали отдельно и довольно далеко от него, и в паузах между сигналами, посылаемыми неведомо кому, не переходил на приём, как это делается обычно. Пережидал некоторое время в абсолютной тишине и начинал снова…

Родом он был откуда‑то с Дона, и, я думаю, текущая в его жилах кровь вольного казака (как и заикание, которым он страдал лет, наверное, до двадцати пяти) многое объясняет в характере этого человека. К систематическому и кропотливому, неинтересному ему труду (это главное — неинтересному) он не был склонён, и это, без сомнения, одна из причин, почему он не задерживался подолгу на одном месте.

В институт он даже не пытался поступить. Для чего? Все нужные знания можно самостоятельно почерпнуть из книг и журналов, а ненужными зачем обременять себя? Он вообще своеобразно относился к общепринятым ценностям, и я не очень‑то осуждаю его жену, которая, промаявшись с ним лет пять или шесть, ушла к другому. Вернее, он сам ушел, оставив им и сына, и квартиру, и все, что было в ней, включая радиостанцию, но это временно, до тех пор, покуда не обзаведётся собственной жилплощадью. Местная «Сельхозтехника», куда он перешёл полтора года назад из какого‑то НИИ, где изготовлял уникальное оборудование для экспериментов, обещала комнату, однако управляющий светопольским трестом «Сельхозмонтаж», свалившись как снег на голову, посулил квартиру. Однокомнатную, но квартиру. Это во–первых, а во–вторых, он сразу же получает инженерную должность. В–третьих, косяком пойдут премии за рационализацию и внедрение новой техники.

Никита Андрианович, как видите, не скупился. Ещё бы! Очень хорошо представлял он, как нянчатся тут с гениальным самоучкой и как отчаянно будут воевать за него. Но он ошибся, Никита Андрианович. Никто не воевал за Бориса, его уступили без боя и даже, почудилось Уленькиному мужу, были рады, что он увозит кудесника. «Олухи! Такого специалиста упустить! Как не умеем мы ценить людей…»

Сам он умел. Мгновенно поняв, как важна для радиолюбителя с его громоздкой аппаратурой, антеннами и работой по ночам хорошая квартира, с энтузиазмом принялся расписывать, в каком замечательном доме предстоит жить мастеру. Фантазию не приходилось напрягать: дом был и впрямь необыкновенным. Экспериментальный, первый такой в Светополе. В терпеливом ожидании, покуда закончат его, Никита дважды отказывался от ордера — на четверых ему уже полагалась квартира побольше. Помимо современной планировки и просторных подсобных помещений, дом имел ещё одно славное достоинство. Не в Ново–Романовке и не в Марьине возводился он, районах новостроек, а в самом центре города, на тихой, в зелени старых каштанов улице. «Мы вам повыше дадим, — заманивал Никита. — На двенадцатом этаже. Вам ведь, наверное, чем выше, тем лучше… Чему вы улыбаетесь? Не верите?» Насмешливые губы Бориса дрогнули: «Верю… Чем выше, тем лучше».

Я видел его сына: бывшая жена привозила его на море, в Витту, и мы с Борисом устраивали его там в пионерлагерь. Это был холеный, похожий на мать мальчик — чернявенький, как она, весь в родинках и ямочках, быстрый и бесшумный в движениях, и только глаза, пожалуй, унаследовал отцовские: такие же плутоватые и потаенносмышленые.

Возможно, безумная мечта о связях с иными мирами — плод моего пристрастного воображения, но вот что Борис смотрел на нас, земных людей, с некоторой космической высоты, для меня несомненно. И я ещё удивляюсь весёлой терпимости его жены, которая, прожив с ним несколько лет, в течение которых этот неудачливый насмешник палец о палец не ударил для благополучия семьи, не держала зла против него. «Борисик» — звала, смешливо спрашивала, как его аллергия (её забавляла эта несуразная болезнь: Борис не переносил многих запахов), и, уезжая вместе с загоревшим и приятно похудевшим сыном, который, как и мать, снисходительно относился к чудаку–отцу, радостно поручила купить женский плащ светопольского производства. Не импортный, не столичного пошива — светопольский. С тех пор как знаменитый Свечкин организовал швейное объединение «Юг», наш ширпотреб гремит по всей стране, однако приобрести плащ в местном универмаге — задача почти невыполнимая. Борис не знал этого. И Петра Ивановича Свечкина, естественно, тоже не знал, вряд ли слышал это имя, а если и слышал, то не подозревал, какую роль — настанет час — сыграет этот человек в его жизни. С клочком бумаги, на котором проворная рука бывшей супруги написала все про плащ, стоял он на перроне автовокзала. Автобус тронулся, провожающие, как водится, шагнули следом, а он не шелохнулся и только чуть–чуть пошевелил вялыми пальцами в ответ на дружеское махание увозимого сына. Стоял, улыбался и все двигал худой шеей, которую словно давило что‑то.

В подобных ситуациях все мы обычно на стороне ребёнка, а Уленька отца пожалела. «Он очень одинокий. Очень!» — вырвалось у неё, но уже гораздо позже, зимой, когда история, которую я рассказываю вам, достигла апогея. «Очень…» И я сразу вспомнил душный автовокзал, красный отползающий автобус, жизнерадостную рожицу в окне и худую, в вылинявшей рубашке с подвёрнутыми рукавами фигуру на перроне. Поворачивая, автобус газанул и с ног до головы обдал Бориса сизым дымом. Борис зажмурился — дыма он не перекосил совершенно. Желтоватое лицо пошло пятнами.

Никита, человек обязательный (в отличие от Бориса, которому ничего не стоило нарушить слово), не только пригнал за три сотни километров автобус, чтобы перевезти в Светополь гениального умельца с его незамысловатым скарбом и тяжеленными металлическими ящиками, но и освободил для этих ящиков комнату, выселив оттуда плановиков. Начальником он был властным, и у плановиков не повернулся язык восстать против такого произвола, однако осторожный Никита счёл нужным придать своей потрафляющей акции видимость производственной необходимости. «Радиостанция будет, — пробубнил он. — Для связи с хозяйствами…» А Борис взял да и вправду наладил связь с передвижными мастерскими, которые работали в хозяйствах. Тресту обошлось это в несколько тысяч рублей, зато теперь они жили кум королю, не завися от телефона, все ещё слабо развитого на селе.

Однако основной обязанностью вывезенного из соседней области чудаковатого малого, которому управляющий присвоил титул инженера по холодильным установкам, были склады, где он собирал из бог весть чего контрольно–измерительную и регулирующую аппаратуру. А попутно он чем только не занимался! Нашёл хоть и не шибко надёжный, но все‑таки заменитель дефицитной сосковой резины, без которой простаивала половина доильных агрегатов. Придумал, как кустарным способом изготовлять вентили для автопоилок. Сконструировал специальные скрёбки типа детских совков, которые втаскивали на транспортёр навоз, прежде подаваемый вручную.

Надо ли говорить, что управляющий готов был на руках носить своего универсала! «Фантастическая голова!» — восхищался он, безоговорочно признавая собственную заурядность рядом с этим живым генератором идей. Мне хочется особо обратить ваше внимание на эту замечательную черту в характере Никиты. И даже, может быть, не столько ради холодной объективности, сколько ради Уленьки, ставшей женой этого человека.

О Борисе в те первые недели он мог говорить часами. Под личную опеку взял его, освободив от подчинения кому бы то ни было и вообще от всякой дисциплинарной повинности. Не приведи господь опоздать кому — управляющий даже замечания не сделает, только посмотрит своим тяжелым взглядом или со смешком бросит что‑нибудь вроде: «Общественный транспорт?» (видите: и в нем жила склонность к иронии), — но враз не по себе делается сотруднику. А этот мог являться когда угодно или не являться совсем, мог возиться с чем угодно или не делать ничего. На него косились. Но когда кто‑то дерзнул — не прямо, косвенно, намёком — сослаться, оправдываясь, на свободный режим нового работника, побагровевший Никита Андрианович предложил своим тихим голосом оборудовать автоматикой овощехранилище в колхозе «Красногвардейский». Или придумать, как починить без запасной резиновой манжеты глубинный насос. «Это не моя обязанность…» — «Правильно, — похвалил управляющий. — Ваша обязанность на сегодняшний день — составить сетевой график. Для этого, если не ошибаюсь, у вас есть все. Садитесь и работайте. За это вам деньги платят. А ему платят за то, что он творчески мыслит. И я не могу заставить его делать это в определённые часы».