Кларкенвельские рассказы - Питер Акройд

Король не пользовался в Лондоне большой популярностью. К примеру, когда в ночь накануне дня летнего солнцестояния на сцене появилась кукла, изображавшая Ричарда, зрители глумливо заулюлюкали. Два года тому назад он ввел пожизненные пошлины на шерсть и кожу, а недавно распорядился посадить в тюрьму шерифа за промахи в работе. Ходили слухи, что Ричард вдобавок вознамерился обложить новыми налогами купцов, чтобы собрать денег на свои походы в Ирландию и Шотландию. Как раз, когда он был в Ирландии, Генри, находившийся на севере Англии, и решился на мятеж. Кроме того, властолюбие короля все росло. По городу полетела молва, будто по его требованию в огромном зале Вестминстерского дворца воздвигли трон, «на котором после трапезы он восседает до вечерни, не обращаясь ни к единому человеку, но зорко следит за всеми и если уставится на кого, тот человек, невзирая на сословие и звание, обязан преклонить колени».

Тем не менее Бейтман нередко оправдывал короля. Он с младых ногтей впадал в изумление и благоговейный трепет при виде персоны, облеченной высокой властью. С тем же трепетом он смотрел в ночное небо, на кружение сфер. Опустившись на колени перед «окном Иесея», он стал читать молитву «Beata viscera Mariae Virginis quae portaverunt aeterni Patris Filium», то есть «Благословенно чрево Девы Марии, носившее в себе Сына Бога Предвечного». Но в голову почему-то лезли не совсем благочестивые мысли. Чрево, носившее Сына бессмертного Отца. Каким образом могло оно выносить самого Бога? Как могло божество находиться в столь малых пределах? И зачем оно укрылось в человеческой плоти?

Недавно дочь мельника Джоан произвела на свет незаконнорожденное дитя, и Бейтман попросил сестру Клэрис наставить дочку в ее трудном положении. Молодая монахиня, к вящему смятению преподобной Агнес де Мордант, незаметно стала самой влиятельной персоной в монастыре, к ней даже приходили советоваться по далеким от Церкви делам целые депутации горожан. Настоятельница уже послала Лондонскому епископу прошение, умоляя — даже требуя — отправить сестру Клэрис в другое богоугодное заведение, где plus petits dissensions,[85] но епископ медлил с ответом. По-видимому, он сильно благоволил молодой монахине. Агнес решила преподать урок непокорной, и, по ее настоянию, Клэрис вменялось в обязанность по-прежнему выполнять в монастыре черную работу: мыть в трапезной и спальне полы, чистить котлы и черпаки, а потом сушить их на солнце. Однажды мельник застал ее на монастырской кухне; сидя за столом, Клэрис лущила горох. Монахиня была одета в белую рясу толстой мягкой шерсти, на голове — белый льняной, ниспадающий на плечи апостольник.

— Подай тебе Господь, — проговорил он.

— Не с этими ли словами, Коук Бейтман, мы обращаемся к нищим, когда не хотим раскошелиться на милостыню?

— Будь по-твоему, сестра Клэрис. Желаю тебе всяческого духовного утешения и радости от Господа нашего. Теперь ты довольна?

— Вполне. Сядь рядышком, побеседуем. Давно мы с тобой не видались.

Некоторое время они говорили о разных мелких событиях на мельнице и в обители. Вдруг Клэрис похлопала стручком по ладони.

— Ты же пришел посоветоваться со мной насчет дочери. Или нет?

Мельник ничуть не удивился. Он подозревал, что положение дочки ни для кого не секрет, и монахини охотно о нем судачат.

— Я много думала о том, что с ней случилось. А когда Пресвятая Дева была на сносях, люди знали или хотя бы догадывались, кто отец ребенка?

— Наверняка все считали отцом Иосифа.

— Однако же в кларкенвельской мистерии это решительно опровергает сам Иосиф.

Мельник не мог взять в толк, куда Клэрис клонит.

— Если бы Мария объявила, что с нею сношался Бог, кто бы ей поверил? Ее подняли бы на смех. Видишь ли, Бог любит нищих духом. А мы, жалкие женщины, духом слабы.

— Что ты хочешь сказать?

— Придвинься поближе, я шепну тебе кое-что. Мне привиделись вопросы про Деву Марию. Genna Marias[86] открылось мне во сне, золотыми буквами было написано. Ее как «мариам», святую жрицу, ввели во храм, и там она совокупилась с верховным жрецом Абиатаром. Знаешь, что значит латинское слово meretrix?

Позже мельник выяснил: оно означает «блудница». Но он уже столького наслушался и столько понял, что был глубоко потрясен; все это походило на поток мерзостей.

— Приведи ко мне Джоан, — сказала Клэрис. — Она станет моей возлюбленной сестрой во Христе. Я наполню сладостью ее душу.

Пробурчав что-то про близящиеся роды, мельник ушел, а монахиня продолжала лущить горох. Он догадывался, что она несла полную ересь, но решил никому ничего не рассказывать. Странными, неисповедимыми тропками блуждает ее разум. Впредь надо держаться от нее подальше. Он вовсе не желает, чтобы она запятнала и его своими богохульствами.

Стоя на коленях под «окном Иесея» в храме Гроба Господня, он вдруг услышал за спиной какое-то движение. В боковом приделе перед алтарем святых Космы и Дамиана низко склонился молодой человек и, держа что-то под плащом, вроде бы пополз к святыне. Наверно, хочет припасть к кресту, подумал Коук Бейтман, но юноша внезапно вскочил и устремился к западному выходу. Тут раздался оглушительный взрыв; стяги и полотнища возле алтаря мгновенно вспыхнули, перед дарохранительницей начался пожар. Восковая фигурка Агнца Божьего растаяла в мгновенье ока.

За два дня до этих событий Уильям Эксмью привел Хэмо Фулберда в церковь Гроба Господня. Она находилась неподалеку от монастыря Сент-Бартоломьюзе-Грейт в Смитфилде. Через рыночную площадь они шли молча. Мычание и рев скота вызвали в душе Хэмо смятение, он закрыл уши ладонями. Когда они подошли к крыльцу собора, Уильям шепнул спутнику:

— Я покажу тебе место, где ты свершишь свое дело. Идем.

Не отрывая глаз от истертых каменных ступеней, Хэмо медленно поднялся по лестнице к западному входу. Они вошли внутрь, Эксмью подвел его к алтарю Космы и Дамиана и сказал:

— Здесь и подожжешь. Я поставлю метку. Вот тут. Пол вокруг алтаря был вымощен каменными плитами. Эксмью достал острый нож, которым резал свинцовые памятные знаки: их охотно раскупали паломники, приходившие в монастырь Сент-Бартоломью; затем, опустившись на колени, процарапал на плите правильный круг. Линия была настолько тонкая, что почти сливалась с ромбами и косоугольниками на поверхности плиты.

— Видел, Хэмо? Мы с тобой не в жмурки играем. Хэмо с тревогой глядел на фигурку Агнца Божьего, стоявшую на алтаре.

— Сюда воткнешь клин, — продолжал Эксмью, вырезая еще круг. — Малая искра возжигает большой пожар.

После взрыва с воплями и криками «Помогите!» в церковь ворвалось несколько человек. «Караул! Караул!» — надрывалась одна женщина. Сбегая с крыльца, Хэмо Фулберд, будто ни в чем не повинный сторонний свидетель происшествия, крикнул: «Беда! Спасайся, кто может!» Мельник был настолько поражен случившимся, что потерял дар речи и не мог двинуться с места. Он невольно поднял глаза к витражу; «окно Иесея», к его великому облегчению, было цело и невредимо. Но увидев улепетывающего Хэмо, Бейтман закричал: «Он! Он! Это он!» Раз уж ему выпало первым опознать лиходея, мелькнула мысль, ему и возглавить погоню. Выбежав на крыльцо, он заметил, что Хэмо свернул на Сепулкер-элли. «Бей его!» — крикнул он, надеясь, что кто-нибудь его услышит, а сам побежал за Хэмо к открытому полю Смитфилда. К нему присоединились двое горожан. «Смерть ему! Смерть! — мгновенно распалившись, орали они. — Бей его, ребята!» Хэмо уже добежал до хлевов, где держали свиней на продажу, он на миг обернулся, но Коук не разглядел его лица. Уворачиваясь от подводы, Хэмо сбил с ног торговца вафлями; мгновение помедлил и быстрее прежнего помчался мимо быков и волов к воротам монастыря Сент-Бартоломью. Коук Бейтман понял: сейчас беглец влетит в церковь, чтобы там найти убежище. К разгоряченным преследователям присоединились торговец вафлями и коновал. Коновал сдернул с себя кожаный фартук и отчаянно вращал его над головой. Их вопли мешались с блеянием и мычанием скотины; казалось, сумятица охватила весь рынок.

Хэмо слышал за спиной шум погони. Он вбежал в ворота, промчался по булыжной дорожке и толкнул тяжелую церковную дверь; не чуя ног, понесся по проходу и, задыхаясь, рухнул у главного алтаря. Прислонившись головой к холодной плите, он горько заплакал. Вокруг пахло камнем и еще чем-то давним, совсем забытым, — то был запах первозданного камня, добытого со дна древних морей. Весь мир состоит из камня.

Кто-то привел окружного констебля и церковного сторожа, им сообщили о страшном преступлении, свершившемся в церкви Гроба Господня. Те, в свою очередь, распорядились вызвать Кристиана Гаркика, окружного олдермена, который в это время был занят в городской таможне: он контролировал сбор пошлин на шерсть. Ему тут же сообщили, что злодей укрылся в церкви, но настоятель монастыря Сент-Бартоломью его знает: это Хэмо Фулберд, художник, он давно работает в монастыре, иллюстрирует священные книги.