Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники - Уилбур Смит

– Мбежане, Хлуби, встаньте по обе стороны от кресла нкози. Будьте готовы держать его. – Шон снял пояс, сложил вдвое и протянул Даффу. – Прикуси. – Потом снова нагнулся к костру – на этот раз лезвие раскалилось и стало светло-розовым. – Ты готов?

– То, что ты собираешься сделать, разобьет сердца миллиону девушек.

Дафф пытался шутить.

– Держите его, – сказал Шон.

Прикосновение лезвия заставило Даффа ахнуть, все тело его дернулось, спина изогнулась, но два зулуса безжалостно держали его. Шон ввел лезвие в раны, и они почернели; раздалось шипение. От запаха горелой плоти Шона едва не вырвало. Он стиснул зубы. А когда отступил, обмягший Дафф висел на руках зулусов; пот промочил его рубашку и волосы.

Шон снова накалил нож и прижег укусы на запястье, а Дафф стонал и слабо метался в кресле.

Потом Шон смазал ожоги колесной мазью и некрепко перевязал запястье полоской ткани, оторванной от рубашки. Даффа отнесли в фургон и уложили на кровать. Шон пошел туда, где Мбежане связал собаку. На плече под шерстью он обнаружил царапины. Собаке обвязали пасть, чтобы она не могла кусаться, и Шон прижег и ее раны.

– Привяжи ее к дальнему фургону и не подпускай к ней других собак. Позаботься, чтобы у нее были вода и пища, – сказал он Мбежане.

Потом вернулся к Даффу. Дафф всю ночь не спал, он бредил от боли и спиртного, и Шон до утра сидел рядом с ним.

Глава 6

В пятидесяти ярдах от лагеря, под диким фиговым деревом слуги соорудили для Даффа хижину – каркас из столбов, на который натянули брезент. Устроили кровать и принесли из фургона матрац и одеяла. Шон соединил четыре колесные цепи, выковав новые звенья и молотом сбив их в единое целое. Концом цепи он обвел ствол дерева. Дафф сидел в тени фургона и смотрел, как они работают. Рука его висела на перевязи, лицо распухло, раны покрылись коркой и воспалились. Закончив укреплять цепь, Шон подошел к нему.

– Прости, Дафф, но мы должны это сделать.

– Может, ты не знаешь, но работорговлю недавно запретили.

Дафф пытался улыбаться изуродованными губами. Он встал и вслед за Шоном прошел к хижине. Шон обернул свободный конец цепи вокруг талии Даффа. Просунул в звенья болт и расплющил его концы десятком ударов молота.

– Это тебя удержит.

– Скроено точно по размеру, – похвалил Дафф. – Теперь посмотрим мое новое жилище.

Шон вслед за ним прошел в хижину. Дафф лег на кровать. Выглядел он усталым и больным.

– Сколько времени пройдет, прежде чем мы поймем? – негромко спросил он.

Шон покачал головой.

– Не знаю. Думаю, ты должен тут провести не меньше месяца, после чего мы вернем тебя в общество.

– Месяц – это будет забавно. Я буду тут лежать и ждать, что вот-вот залаю и задеру ногу у ближайшего дерева.

Шон не рассмеялся.

– Я тщательно обработал раны ножом. Тысяча к одному, что все будет в порядке. Это только предосторожность.

– Ставка многообещающая. Готов поставить пять фунтов.

Дафф скрестил лодыжки и посмотрел на крышу. Шон сел на край его кровати. Прошло немало времени, прежде чем Дафф снова нарушил тишину.

– Как это будет, Шон? Ты видел когда-нибудь больного бешенством?

– Нет.

– Но ты ведь слышал об этом, правда? Расскажи, что ты слышал, – настаивал Дафф.

– Ради бога, Дафф, тебе не нужно это знать.

– Расскажи, Шон, расскажи все, что знаешь об этом.

Дафф сел и схватил Шона за руку. Шон прямо посмотрел на него и спросил:

– Ты ведь видел этого шакала?

Дафф снова опустился на подушку.

– Боже мой! – прошептал он.

Началось долгое ожидание. Еще один кусок брезента использовали, чтобы устроить рядом с хижиной открытый навес, и здесь проводили последующие дни.

Вначале было очень тяжело. Шон пытался вывести Даффа из черного отчаяния, в которое тот погрузился, но Дафф часами сидел молча, глядел на буш, трогал пальцами рубцы на лице и лишь изредка улыбался многочисленным рассказам Шона. Но со временем усилия Шона были вознаграждены – Дафф начал разговаривать. Он говорил о том, о чем никогда раньше не упоминал, и, слушая его, Шон узнал о нем больше, чем за все предшествующие пять лет. Иногда Дафф расхаживал перед сидящим Шоном, и цепь волочилась за ним, как хвост; в другое время он спокойно сидел и с тоской говорил о матери, которую никогда не знал.

– У нас в галерее наверху был ее портрет. Я целые дни проводил перед ним. Никогда не видел такого доброго лица.

Потом лицо его застывало, когда он вспоминал отца, старого ублюдка.

Дафф говорил о своей дочери:

– Она так смеялась, что сердце пело. Снег на ее могиле был похож на большой сахарный торт – ей бы это понравилось.

В других случаях, когда он вспоминал о своих поступках в прошлом, в его голосе звучало удивление. Он сердился, вспоминая свои ошибки и упущенные возможности. Потом снова замолкал и застенчиво улыбался.

– Вижу, я несу чепуху.

Корки на лице подсохли и начали сходить, и к Даффу постепенно стали возвращаться его прежняя веселость и беззаботность.

На одном из столбов, поддерживавших брезент, Дафф начал вести календарь; каждый день он делал зарубку, и это стало ежедневной церемонией. Каждую зарубку он делал с сосредоточенностью скульптора, обрабатывающего мрамор, а закончив, отступал и принимался считать вслух; он словно заставлял приблизиться тридцать – число, после которого он сможет снять с себя цепь.

Зарубок было восемнадцать, когда взбесилась собака. Это произошло днем. Они играли в клейбджес. Шон только кончил раздавать карты, как за фургонами завыла собака. Вскакивая, Шон опрокинул стул. Он схватил ружье, прислоненное к стене, и побежал в лагерь.

Шон исчез за фургоном, к которому была привязана собака, и почти сразу Дафф услышал выстрел. В наступившей внезапной полной тишине он медленно закрыл лицо руками.

Шон вернулся почти через час. Он поднял свой стул, пододвинул к столу и сел.

– Твоя очередь, играешь? – спросил он, беря свои карты.

Они играли с мрачной сосредоточенностью, направив все внимание на карты, но оба знали, что теперь за столом с ними сидит третий.

– Обещай, что никогда так со мной не поступишь! – выпалил наконец Дафф.

Шон посмотрел на него.

– Как – так?

– Как с этой собакой.

Собака! Эта проклятая собака! Не нужно было рисковать – ее нужно было убить сразу же.

– То, что собака заболела, вовсе не значит, что ты…