Александра (СИ) - Ростов Олег

— Я всё понял, мой Господин. Что делать с византийскими девками?

— А что ты с ними сейчас сделаешь? Они вне нашей досягаемости. Увеличь награду за них обеих. Особенно за старшую. Увеличь ещё на 200000 акче за младшую и на 300000 за старшую.

— Слушаюсь и повинуюсь…

Москва. Зачатьевский монастырь. Середина августа 1514 года от Р. Х.

Проснулась не в своей келье, в которой отбывала епитимью последние три дня. Я лежала на кровати, укрытая заботливо одеялом. В комнате было светло, чисто и аккуратно. Пахло вкусно хлебом и ещё чем-то. Поняла — мирой. Почувствовала голод. Рядом на лавочке дремала молоденькая монашка. Лежала и смотрела на неё. Боже мой, молодая такая, а никогда не познает вкус любви, не познает счастья материнства. И тут вспомнила о Ксении Остожской, юной княжне. Вот чёрт, прости Господи. Монашка вздрогнула, хотя я её не трогала и сонно открыла глаза. Смотрела на меня. Я на неё.

— Доброе утро! — Пожелала ей. Она вскочила с лавки. Глаза, как блюдца, рванула к выходу. — Стоять! — Последовала жёсткая команда. Всё же детство и юность среди военных и папа командир. Потом мои палатины и наконец Корпус, наложили свои отпечатки на меня. Отдавать команды правильно поставленным голосом, у меня это было уже на автомате. Монашка замерла возле двери. — Кругом! — Она оглянулась.

— Ась? — Вопрос сам слетел с её губ.

— Я сказала кругом. То есть, повернись ко мне. — Она повернулась. — Ко мне, шагом марш. — Монашка послушно вернулась. Правда не строевым шагом. Но это ладно. Всё же девица и не в армии. — Сядь на лавку. — Села. — Где я и сколько времени?

— У матушки игуменьи в её опочивальне.

— А сама матушка где?

— В келье твоей, Царевна Пресветлая.

— А что она там делает?

— Так молится. Теперь там многие молятся. Даже Владыко был вчера. Тоже молился. И ещё. — Она стала говорить шёпотом. — Сам Великий Государь приезжал. Но он помолился в молельне. А потом на тебя смотрел, Пресветлая Царевна. Но только от двери. Дальше пройти ему не дали.

Я пока слушала её, у меня глаза стали на лоб вылезать и волосы дыбом вставать. Что значит Митрополит вчера приезжал с Василием на пару? Как это вчера?

— Сколько я здесь уже отдыхаю?

— Так, Пресветлая Царевна, ты как всю ночь то давеча молилась, а потом с самой Богородицей говорила, опосля упала и уснула. Вот весь день вчера проспала и ночь. Сейчас уже заутреня была.

Я не могла поверить в это. Я что, целые сутки здесь прохлаждаюсь в виде бессознательной тушки? Моя епитимья закончилась ещё вчера⁈ Да твою дивизию! Резко села на постели. На мне была свежая рубашка. Трусы с лифчиком тоже были на месте. Слава богу.

— Где моя одежда?

— Подожди, пресветлая Царевна. Я сейчас матушке игуменье скажу…

— Потом скажешь. Где моя одежда? Неси давай быстрее.

— Сейчас. — Метнулась куда-то, но тут же появилась. Притащила аккуратно сложенные нательную рубашку, до середины бёдер. Ещё одну, которая поверх нательной одевалась. Штаны, носки, которые мы с Ленкой сами себе шили с тонкими завязочками. Увы резинок пока не было. И мундир. Забрала всё.

— Сапоги неси. И гребень.

Скинула монашескую рубашку. Монашка смотрела на меня во все глаза. На мои трусы, лифчик. На мои татушки, как в 21 веке сделанные, так уже и здесь, собственного творчества. На серёжку с маленьким бриллиантом в пупе. В этот момент на камушек упал лучик света, он заиграл разными цветами. Она заворожённо смотрела на мой пуп. Вообще, когда Славкой беременная ходила, серёжку вытаскивала. А после родов опять вставила. Что Ивана, что Василия она очень сильно заводила. Я глянула на неё, держа нательную рубашку в руках.

— Что-то не так? — Спросила её. Девушка покраснела.

— Всё так, Пресветлая Царевна. Ты очень красивая. И письмена на теле твоём и жуковина в пупе.

— Какая ещё жуковина? — Она взглядом показала на мой пуп.

— А, это брюлик, не обращай внимания.

Стала быстро одеваться. Монашка продолжала с интересом смотреть на меня. Когда надела штаны, монашка спросила меня.

— Пресветлая Царевна, так это же мужские порты. Как можно их носить?

Я спокойно напялила, как монашка сказала порты, подтянула, присел чуть, поправила, чтобы складок не получилось.

— Это не совсем мужские порты. Это женские. Татарские шаровары. Правда я их немного переделала. Ушила. Но какая разница. Всё равно женские. — Надела носки, завязала тесёмочки. Они очень были тонкие. Потом надела что-то типа следков на носки и после сами сапоги. Натянула их до колен. Встала, попрыгала. Нормально. Обе рубашки заправила в штаны, завязала и там тесемки на поясе. Прежде чем надеть китель, решила привести в порядок свои волосы. — Гребень дай? — Девушка куда-то ушла, но вскоре вернулась. Передала мне гребень. Сидела на постели и чесала себя. Да чтоб их, волосы эти. Густые, гребень сломать можно. — Послушай, у вас тут есть послушница, княжна Остожская, Ксения. Знаешь такую?

— Знаю, Пресветлая Царевна. Её к постригу готовят.

— А когда постриг?

— Так сегодня. После обедни.

— А обедня когда?

— Скоро уже.

Дьявольщина, прости Господи. Стала усиленно чесать свою шевелюру. Иногда цепляла так, что было больно. Морщилась, но продолжала. Наконец, расчесала. Стала плести косу.

— Пресветлая Царевна. — Позвала меня монашка.

— Что?

— А за воротами монастыря вои оружные.

— И кто это такие?

— Говорят Государевы, а ещё эти из Корпуса. Много. Охрана твоя. Но им на территорию монастыря не можно. Ибо мужи они. Вот они и ждут там. Ещё со вчерашнего дня. Весь монастырь окружили. Никого не впускают и не выпускают.

Всё ясно. Пока я нахожусь здесь, значит монастырь автоматом становится режимным объектом. Его заблокировали со всех сторон. Как бы не додумались ещё монашек обыскивать. Тогда точно скандала не оберёшься.

— А один, боярин такой молодой, начал требовать от матушки игуменьи, чтобы его пустили в монастырь. А матушка игуменья пригрозила ему своим посохом, что она его по роже бесстыжей, да по спине отходит. Ещё пригрозила Владыке обсказать всё, про святотатство непотребное.

Попросила её обрисовать этого боярина. Со слов девушки поняла, это Божен. Я усмехнулась.

— Не боярин это.

— А кто, Царевна Пресветлая? Как не боярин? На нём одёжка такая баская, конь красивый, сабля и сам он ликом пригожий. — Я взглянула неё. Девушка отчаянно покраснела. М-да, милая.

— Божен это. Палатин мой. Гвардеец. — Глядя на непонимающую мордашку девушки, пояснила. — Из моей ближней охраны. За меня головой отвечает.

В этот момент в горницу зашла игуменья. Взглянула недовольно на монашку. Та аж сжалась вся.

— Я сказала позвать меня, когда Царевна проснётся.

— Не серчай на неё, матушка игуменья. — Постаралась вступиться за бедолагу. — То я не позволила ей. Мне умыться нужно было, да одеться. У меня вопрос, матушка. В твоей обители есть послушница. Княжна Ксения Остожская. Так ведь?

— Так, Царевна.

— Её готовят к постригу.

— Истинно так.

— На каком основании?

Игуменья и монашка удивлённо на меня посмотрели.

— Как на каком? На то воля умершего родителя девицы Ксении Остожской есть.

Я закончила плести косу, завязав на конце красный бант. Полюбовалась им. Нормально. Взглянула на игуменью.

— Я хочу видеть её. Сейчас.

— Её готовят к постригу, Царевна. К таинству. Она невестой Христовой стать готовится.

— Невестой это хорошо. Вот мне её и увидеть надо. Таково пожелание Пресвятой Божьей Матери того, чьей невестой она готовится стать. — И матушка игуменья и монашка перекрестились. — Пусть приведут её сюда. Я настаиваю. — Игуменья смотрела на меня и не решалась исполнить моё требование. Я повторила с нажимом в голосе. — Я настаиваю, матушка настоятельница. Или мне кирасир Корпуса для этого позвать? Так вон они за стеной стоят. Мне только свистнуть и их никакие стены не остановят. Тем более, они не такие и высокие у вас. А с Владыкой я договорюсь, что мужчины на территорию монастыря зашли. Надо, ещё одну епитимью отстою.