Кольцо княгини Амондиран (СИ) - Анна Стриковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она обратилась к магу:
— Стефан, дорогой, надеюсь, ты поставил господина советника в известность о том, чем мы были заняты две декады напролет?
И снова повернулась к Дамиану:
— Я хотела осведомиться, нет ли новых сведений. Меня все это очень беспокоит. Раз уж я взялась помогать Его Светлости в этом деле, то негоже будет бросить все на полпути.
Советник с трудом оторвал взгляд от Тины и включил мозги. Сказать ей, что сведения есть? Но рисунок так и остался в мастерской князя. Вчера они решили его оттуда не выносить: в замке не так много безопасных мест и мастерская — одно их них. Туда даже горничные убирать ходят под личным присмотром Ромуальда.
Выручил маг:
— Лина, кое‑что удалось прояснить, но… Прошу тебя, не сейчас. Сначала ты должна увидеться с князем и полюбоваться на сюрприз.
Дамиана порадовала реакция Эммелины. Она не стала настаивать, сразу кивнула и замолчала. Любая из его знакомых дам на слова: «Прошу тебя, не сейчас» стала бы настырно выяснять, почему он счел это время неподходящим и настаивать на немедленном получении ответа. Тина. Кстати, даже не обратила внимание на их короткий разговор, а продолжала загадочно улыбаться, устремляя взор то в окно, то на советника.
Слуга от князя все не шел и Дамиан мучительно старался придумать, как заполнить неловкое молчание. Задал пару вопросов вежливости, на которые получил ожидаемые пустые ответы, затем спросил:
— Не скажете, почему вы сократили свои имена до «Лина и Тина»?
Ведьма загадочно промолчала, а магичка фыркнула:
— Что прикажете с ними делать? Имена длинные, не сразу и выговоришь. А Тина и Лина — коротко, удобно и в рифму. Нас так в Университете звали.
— Ну, — не сдавался советник, — Я бы сократил имя Эммелина до Эмма. Красиво звучит.
— Нет, — резко ответила девушка, — Только не Эмма. Меня так звала мать, которая меня бросила, отец, который меня продал, и муж, которого бросила я. Это имя мне неприятно.
— А меня всегда звали Тина, — подала голос ее подруга, — Мама специально подбирала мне имя, которое можно было так сократить. Когда мы с Эммелиной познакомились, я подумала, что имя Лина ей подойдет и будет отлично рифмоваться с моим. Вот так и получилось.
Как раз после этих слов пришел слуга звать их в мастерскую князя.
Под эту цель в замке было переделано несколько комнат в той его одноэтажной части, которая многие годы простояла заброшенной. По приказу Ромуальда их соединили в одну, снеся некоторые перегородки, а некоторые превратив колоннаду с арками. Часть потолка застеклили, как будто собирались устроить оранжерею, и получилось идеальное для человека искусства помещение.
Кроме мастерской художника там было и место для занятия музыкой, и кабинет, и хранилище музыкальных инструментов, и часть, предназначенная для отдыха, и даже крошечная сцена и места для слушателей или зрителей. Правда, вся эта роскошь использовалась крайне редко: Ромуальд терпеть не мог, когда кто‑нибудь врывался в эту святую святых. Азильда побывала там лишь однажды. Сразу после свадьбы князь загорелся идеей написать портрет своей красавицы — жены, но его талант сыграл с ним злую шутку.
Азильда предстала на полотне как живая, но все недостатки ее характера, о многих их которых Ромуальд тогда и не подозревал, просто бросались в глаза. Глупость, суетность, мелочность и злобность не укрылись от внутреннего ока художника.
Возможно, сама молодая княгиня и не заметила бы этого, но рядом были ее мать и сестры, еще не уехавшие к себе в Сальвинию. Они живо разъяснили красотке, что муж ее не любит, иначе не нарисовал бы вместо Ази такую противную, глупую стерву. Азильда обиделась, а у Ромуальда открылись глаза на качества жены.
Больше он ее в мастерскую не пускал, а она и не стремилась.
Пожалуй, именно с этого момента брак этих двоих и потерпел крах. Все остальное стало просто естественным продолжением.
Сейчас же князь встречал здесь женщину, поразившую его не красотой, а именно что своими внутренними качествами, свидетельством чего должен был стать получившийся портрет. Он очень волновался. Наверное, лучше было бы, чтобы Эммелина пришла одна. Все‑таки представление портрета модели для художника — момент интимный. Но Стефан с Дамианом зачем‑то настояли на визите еще и этой подруги…
Для Ромуальда подруга героини всегда была неким туманным, невыразительным персонажем и видеть ее он не хотел, но сопротивляться своему советнику не был способен. Так что в его ожидании была некая толика раздражения. Вот наконец в галерее, ведущей к мастерской, раздались гулкие шаги и голоса, дверь распахнулась и…
Ромуальд потерял дар речи.
Перед ним в очаровательном темно — зеленом платье из хотейского шелка, как нельзя лучше оттенявшем ее достоинства, стояла очаровавшая его женщина, а рядом с ней… Нет, это невозможно! Рядом он увидел чудо, волшебное видение, совершенство, богиню! Синий шелк струился по стройному стану, подчеркивая идеальные формы, белое лицо, казалось, светилось само собой, прелестные губы нежно и призывно улыбались, а темно — серые глаза сияли дружелюбием и добротой.
Появление такой красавицы сейчас, именно в этот момент, было как удар в солнечное сплетение. Ромуальд даже забыл на минуту как дышать.
Мужчины любезно пропустили дам вперед и послужили им отличным фоном, отчего удар получился еще более сильным.
К счастью, советник заметил, что с князем не все в порядке и взял дело в свои руки. Пара слов, несколько шагов и движений — и вот уже все вошли внутрь и совершился процесс представления красавицы. Затем Дамиан твердой походкой повел всех туда, где все было подготовлено к показу картины.
Она стояла на треноге, прикрытая полотном. Ее еще предстояло досушить и покрыть лаком, но Ромуальд не стал этого дожидаться и сейчас тихо этому радовался.
Когда обе гостьи, совершенно не понимая, зачем они тут, разместились на диванчике, князь быстро подошел и сорвал завесу с картины. Не ожидавшие этого девушки тихо ахнули, а Эммелина еще и прижала руки ко рту.
— О Боги! — раздался тихий голос Тины, — Это прекрасно! Как вы смогли уловить ее сущность, князь? Вы же видели ее всего один раз! Я всегда знала, что Лина именно такая, но вы сумели это показать!
Лина молча прижимала ладони к щекам, которые неотвратимо заливала краска смущения. Картина была почти признанием в любви. Но… Она была написана до того, как Ромуальд увидел Тину. А теперь… От Лины не укрылся тот ошарашенный взгляд, которым князь встретил ее подругу. Художник мимо такой красоты не пройдет, об этом нечего и думать.