Сквозь свинцовую вьюгу - Николай Пустынцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И дырки залатали?
— Все в полном ажуре, — ответил Борис, — кожа у меня теперь дубленая, непробиваемая.
А «языка» все же удалось захватить, но не нам, а разведчикам группы сержанта Казакевича. Это был первый пленный, взятый на правобережье Донца. Здоровенный, рыжий, он жадно хлебал суп из котелка и, угодливо оглядывая солдат, улыбался:
— Гут, гут, руссиш!
Черноволосый, богатырского сложения Арсентий Авдеев насмешливо сказал:
— Сейчас «гут» говорит, кланяется, ручным сделался. А когда брали, вдвоем с Баклановым еле осилили. Кулаки в дело пустил, лягался, как жеребец.
— Героя вам надо дать за такой подвиг, — насмешливо пожал плечами Шмельков. — Смотрите, какого приволокли. Вместо пожарной каланчи можно поставить.
Чувствуется, что у Шмелькова, добывшего в зимних поисках немало «языков», сейчас задето самолюбие.
— А ты не горюй, Лешка. — Сержант Казакевич добродушно хлопает товарища по плечу. — «Языков» этих у немца сколько хочешь.
Мне не терпелось узнать, как же этот рыжий попался разведчикам, да еще в таком трудном месте — на правом берегу Донца.
— Потрудились изрядно, — хвалится сержант. — Наблюдаем мы на Донце день, другой — все впустую. Прямо осточертел тот берег. И все на нем, казалось, видено-перевидено. И эта узкая просека, и береза с отломанной верхушкой на взгорье. Решил я послушать немцев ночью. Захватил с собой Авдеева. Залегли мы в кустах на берегу, ждем. А ночь выдалась — хоть глаз выколи.
Проходит час, другой. Никакого звука. Но вот около полуночи Арсен толкает меня под бок: «Слышите, сержант?..» И в самом деле доносится какой-то стук. Похоже, строят что-то. Почти до самого рассвета не прекращалась стукотня.
Утром, когда мы поднялись, Авдеев мне и указывает:
— Глядите, за ночь там, где сломанная береза, новые деревья выросли.
Взял я бинокль, всмотрелся — и верно: рядом с нашей инвалидкой появились новые кустики. Такие зеленые, сочные. Зачем врагу понадобилась маскировка? Решаем ночью переправиться через реку и разузнать, для чего немцы проводят «лесонасаждение».
Сели мы впятером в лодку и вскоре благополучно причалили к тому берегу. Лодку спрятали, а сами стали осторожно подниматься в гору. Ступаем след в след.
Вот уже десятка два метров осталось до нашей березы. Послал я вперед Авдеева. Он вернулся и доложил: блиндаж там выстроен, траншея отрыта. Видать, пулеметную точку оборудовали.
Задумался я: что делать? Вдруг снизу, от реки, послышались чьи-то шаги, треск сучьев.
Мы подползли к просеке. Шаги приближались. Проглянул силуэт человека. Когда он поравнялся с нами, Авдеев сразу бросился к нему, схватил в охапку. Бакланов накинул на голову мешок. А тут и мы подоспели.
Рассказ сержанта заставил меня задуматься. Такой с виду незаметный штрих — «новые кустики выросли», а помог разведчикам большое дело сделать: разгадать вражеские замыслы и схватить пленного. Как нужна в нашей работе внимательность.
Смотрю на Авдеева. Это человек необычайной отваги и поистине геркулесовой силы. Шутя он сжимал подкову, легко поднимал трехпудовую гирю. Был он на редкость отзывчивым человеком. Последней щепоткой махорки делился с бойцами. Про смелость и необычайную силу Арсена в роте ходили легенды.
На том берегу Донца, в нейтральной зоне, немцы-саперы каждую ночь минировали подступы к своей обороне.
— Вот где и «язычком» поживимся, — сказал Арсен, — позиция самая удобная. Место для засады у речки, рядом с мостом. Фашисты будут возвращаться к себе, мы там их и перехватим.
Все знали, что до этого неутомимый Арсен целый день проползал на том берегу, все высмотрел, все разузнал.
Вечером разведчики переправились через Донец, проделали проходы в минных полях, в проволочных заграждениях и уже к полуночи подползли к мосту. Командовал группой сержант Борис Эрастов. Он расположил ребят по обе стороны моста.
Ждать пришлось долго, до самого рассвета. Уже сомнение закрадывалось: а вдруг фашисты раздумают, не подойдут по этому мосту, а свернут на другую дорогу. Тогда все труды впустую? Однако терпение ребят было вознаграждено. На рассвете послышались чужие голоса, топот шагов. Вскоре в сумеречном свете обозначились фигуры минеров-немцев. Шли они беспечно, переговаривались, смеялись. Винтовки и пулеметы несли на плечах, как грабли. Их было человек двадцать пять.
Когда передние перешли мост, Эрастов скомандовал: «Огонь!», — и разом заговорили все одиннадцать автоматов. Фашисты кричали, стонали, ползали по земле, извивались. Через минуту стрельба прекратилась. Тут Арсен подбежал к фашистам, выбрал из раненых наиболее «живого» и, как мешок, взвалил себе на плечи.
Сержант приказал отходить. Минут через сорок бойцы без потерь переправились на свою сторону.
Гитлеровец, захваченный Арсеном, оказался офицером.
В конце апреля нашу дивизию отозвали на отдых. Мы возвращались с последнего боевого задания с Северного Донца, распевая сочиненную нами песенку:
Прощай, родная Печенега,И ты, бушующий Донец,Тебя я больше не увижу,И ловле «языка» конец.
* * *
Я, Саша Трошенков и Иван Мохов, ползая по тылам врага, заразились сыпным тифом и лежим в госпитале, на станции Уразово.
Стоят чудесные майские дни. В распахнутые окна палаты ласково заглядывает солнце, пахнет цветущими яблонями, и нередко налетевший ветерок усыпает подоконники и пол нежными белыми лепестками.
Но в мире по-прежнему грохочет война. Фронт стабилизировался, идут бои местного значения.
Гитлеровцы уже несколько раз принимались бомбить станцию. Однажды — время было к обеду — санитары принесли в палату большой бак с аппетитно дымящимся борщом, поставили его на подоконник и пошли за мисками. Как раз и налетели «юнкерсы». Недалеко от госпиталя упала тяжелая фугаска. Взрывом вышибло в палате стекло. Осколки посыпались в бак. Голодные, проклиная Гитлера, мы разошлись по своим койкам.
Помню — это было незадолго до моей выписки из госпиталя, — к нам в палату прибыло несколько офицеров для комплектования тыловых военных учреждений за счет выздоравливавших бойцов. Мне предложили перейти на службу в войска НКВД.
— Никуда я из своей гвардейской дивизии не пойду! — резко выпалил я.
— Не пойдете добровольно, переведем приказом, — пообещали мне. — Вы — солдат и обязаны идти туда, куда посылают старшие начальники.
...В тяжелом раздумье ушел я к себе в палату. На самом деле, отдадут приказ, и прощай тогда 48-я гвардейская. Неужели придется служить в тылу в то время, когда мои товарищи гвардейцы будут идти вперед на запад?! Нет, для меня это хуже смерти!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});