Толстяк - Александер Минковский

— Нет, так не пойдет, — усмехнулся я. — Велосипед общий, тут уж ничего не поделаешь. Предлагаю пользоваться им по неделям: одну неделю ты, а другую я. Идет?

— Можно и так, — вяло согласился он. — Мне все равно.

Ему явно не терпелось поскорее закончить этот разговор. Он вертелся и так и сяк, избегая встретиться со мной взглядом. А я никак не мог избавиться от недоумения: неужели какой-нибудь месяц назад этот парень был моим лучшим другом? Казалось, передо мной стоит его двойник, какой-то удивительно похожий, но совершенно другой человек. Я даже поймал себя на том, что все время думаю о Яцеке в прошедшем времени: так думают о давно умершем или навсегда уехавшем человеке. С жалостью, с грустью, но без особой боли. Я достал из кармана монетку и подбросил ее вверх.

— Орел! — крикнул Яцек.

Мы одновременно посмотрели на землю: монета лежала решкой кверху.

— Первая неделя моя, — сказал я.

Подобрав монетку, я хотел идти. Я договорился с Маем о встрече. Мы должны были сыграть несколько партий в шахматы, мне очень понравилась эта игра, и я уже делал некоторые успехи. Май ждал меня у себя дома.

— Мацек!..

Я неохотно приостановился. Мне не очень-то хотелось рассусоливать с Яцеком.

— Ты можешь вообще взять этот велосипед — насовсем… Мне он не нужен. Хочешь?

Я почувствовал неприятный привкус во рту, как будто раскусил что-то горькое.

— Нет, не хочу, — отозвался я. — С меня хватит и каждой второй недели.

— Мацек, послушай!.. — Он снова попытался задержать меня. — Здесь мы ведь можем по-старому быть друзьями… как раньше… так ведь?

Я деланно рассмеялся:

— Здесь!.. А в школе, значит, будем делать вид, что не знаем друг друга! Да? Тебе бы так хотелось?

Яцек молчал. Может быть, у него случайно вырвались слова, подлинный смысл которых он только сейчас по-настоящему понял и тут же жутко покраснел. Но меня все это уже не очень трогало — я торопился на встречу с Маем и хотел вообще поскорее закончить этот разговор.

— Привет! — коротко бросил я. — До вторника велосипед мой, а потом твой черед.

Май жил недалеко — в двух кварталах от нас. Я мигом вбежал по крутой лестнице, ведущей к их квартире, и так запыхался, что пришлось постоять с минуту под дверью, чтобы хоть немного отдышаться. Шахматные фигуры уже были расставлены на доске. Май пожал мне руку, и мы начали игру.

Сегодня мне явно не везло. Я получил три мата подряд, а последний — на седьмом ходу.

— Это так называемый детский мат, — с улыбкой пояснил Май. — Но не вешай головы — ты ведь только начинаешь играть.

— А я и не огорчаюсь, — возразил я. — Вчера я у тебя выиграл. Посмотришь, что будет через неделю.

Он только улыбнулся. «Опять расхвастался», — подумал я, как всегда с опозданием, и пробормотал:

— Извини…

Но он сделал вид, что ничего не заметил.

— А как дела на заводе? Поджигателей поймали?

— Пока нет, — сказал я. — Но отец говорит, что милиция напала на след. Скоро этим бандитам крышка.

Май задумался, нахмурив лоб. Только сейчас я обратил внимание на его глаза: огромные, темно-карие, глубокие, с черными густыми и очень длинными ресницами. Такие глаза я видел раньше только на фотографиях кинозвезд у кинотеатра «Радуга».

— Вчера бросили гранату в волостной комитет в Гордах, — сказал он. — Это в каких-нибудь десяти километрах от нас. Трое человек убиты.

Я молча вертел в руках шахматного коня.

— Как ты думаешь, — продолжал он, — а может, это те самые бандиты?

— Не знаю, — отозвался я. — Очень может быть.

Я вспомнил отца: ему часто приходится возвращаться домой поздней ночью, а улица у нас пустая, неосвещенная. Устроить на ней засаду, выстрелить из-за угла ничего не стоит. Они всегда стреляют в спину. Наверное, боятся встреч лицом к лицу. И подумать только — днем у нас такой спокойный, чистый, светлый городок. А по ночам то и дело раздаются выстрелы, автоматные очереди.

— А ты слышал, что в нашей школе раньше был монастырь?

Я благодарно улыбнулся Маю за то, что он решил переменить тему.

— Неплохо устроились эти монахи — электричество, центральное отопление, канализация.

— Ну ты даешь! — рассмеялся Май. — Все это установили здесь уже во время войны, когда монастырь отдали под гитлеровские учреждения. Тогда и было переоборудовано все здание. Не тронули только подземелья.

— А что, в нашей школе еще и подземелья есть?

— Да еще какие! Говорят, подземные ходы протянулись под городом на многие километры. Мне наш сторож рассказывал. Монастырь был построен еще в шестнадцатом веке и к тому же служил крепостью. Там, под землей, есть огромные залы, тайники, скрытые ходы. Сейчас большинство подземелий залито водой, но не везде. Сторож говорил, что там где-то скрыты монастырские сокровища: целые мешки золота, драгоценных камней…

— Врешь… — недоверчиво возразил я.

— Честное слово. Сторож узнал обо всем этом от одного старого немца, у которого брат был здесь монахом. Ты небось и сам заметил железную дверцу в нашей библиотеке.

— А как же! Я даже подумал…

— Ну вот видишь, — прервал он меня, — это и есть вход в подземелья. У сторожа есть ключ от этой дверцы, но сам он в подвалы не заглядывал. Там, говорит он, с человеком может произойти что угодно.

— А может быть… — Я не договорил.

— Не боишься?

Я припомнил экспедицию в погреб, тот, в котором мы нашли велосипед, и мне стало немного не по себе. Но разве можно сравнивать тот погреб с монастырскими подземельями!

Я пробормотал что-то не слишком членораздельное. Но Май воспринял это как проявление храбрости.

— Ну, раз не боишься, поговорю со сторожем. Он меня любит. Надеюсь, он даст нам ключ и разрешит спуститься в подземелье.

— Мгм!.. — Меня не очень-то привлекало это предприятие.

— Ключ мне сторож уже показывал. Он огромный, из тяжелого кованого железа с очень сложными бородками. Ему более двухсот лет.

— А ты тоже пошел