Следующая остановка – смерть - Ян Улоф Экхольм

Дорис облизнула губы.

– У Альфа Экмана не могло быть детей!

В прихожей повисла гробовая тишина.

– У зародыша, которого носила Инга Бритт, был другой отец, – добавила она явно излишнюю информацию.

Я ухватился за соломинку.

– Твое откровение с целью спасти Альфа Экмана заслуживает всякого уважения, но оно на самом деле еще ухудшает его ситуацию. Получается, у него были серьезные мотивы, чтобы убить жену. Они уехали на пустынную дорогу, чтобы выяснить отношения. Она рассказывает, что ждет ребенка от другого, а он хватается за пистолет. Не забывай, что он солгал по поводу партии в покер. Никто не знает, что он делал с двенадцати до половины второго ночи.

– Он был у меня!

Я отступил назад и уставился на женщину, стоявшую передо мной.

– У тебя?

– У меня. Я должна вколотить это в твою дурную башку, чтобы ты понял?

– Свидетели есть?

– В спальне у меня обычно не толчется народ, когда я принимаю у себя мужчину.

Она стояла передо мной, как разгневанная самка. У меня возникло желание подбежать и укусить ее за обнаженное плечо.

– Почему же ты ничего не сказала раньше?

– Надеялась, что не придется рассказывать. Думаешь, я не знаю, что народ болтает? Я разведена, хожу на танцы, танцую и сплю с мужчинами. Аппетитная бы получилась история, расскажи я в полиции, что будущий вдовец лежал со мной в постели, пока убивали его жену. Но теперь мне придется дать показания. О себе уже думать не приходится. Я должна спасти Альфа. Он достаточно настрадался.

Она уперла руки в бока.

– Готова побиться об заклад – ты стоишь и ломаешь голову, как я могла лечь в постель с мужем своей сослуживицы.

Я покраснел, потому что как раз об этом и думал.

– Мне стало жаль Альфа. Кто-то должен был поддержать его, когда брак начал трещать по швам. У Инги Бритт были свои утешители.

– Кто?

– У нее было немало поклонников, не так ли?

Произнося эти слова, она смотрела куда-то через мое плечо. Я обернулся и увидел Бенгта, стоящего в дверях комнаты. Он тут же испарился.

Дорис завернулась в свой зеленый пеньюар.

– Как думаешь, можно потревожить полицейских так рано утром? Хочу поскорее это сделать, чтобы Альфа отпустили.

Я задумчиво вернулся в гостиную. Пресс-конференция в девять утра выйдет невеселой, я это уже предчувствовал.

Кислый Карлссон полностью оправдывал свое прозвище и даже не глядел в мою сторону, хотя вся первая часть его выступления была посвящена моей вчерашней статье.

– У меня нет оснований вмешиваться в те принципы, которыми руководствуется пресса при работе с новостями, но есть ситуации, в которых я как частное лицо реагирую. И такая ситуация возникла в газете, являющейся, так сказать, рупором нашей исторической местности. Здесь встает ребром вопрос о журналистской этике – о тех, кто в погоне за сенсацией беззастенчиво роется в чужой частной жизни.

Боже мой, неужели это никогда не кончится? Разозлившись, я воспользовался моментом, когда шеф полиции взял паузу, чтобы перевести дух.

– Уважаемый шеф полиции, свое личное мнение о редактуре газеты вы могли бы изложить при других обстоятельствах. Сейчас мне и моим коллегам хотелось бы услышать, как продвигается расследование убийства.

Губы Кислого Карлссона превратились в две узких черточки, ноздри раздулись, пальцы забарабанили по столу. Но в нем глубоко засел чиновник, способный пересилить все проявления чувств. Монотонным голосом он продолжал:

– Сегодня утром человек, ранее задержанный для допроса, был отпущен. Как явствует из газетной статьи, он солгал по поводу партии в покер. Вместо этого появилась женщина, уверяющая, что в вышеуказанное время он находился у нее. В настоящее время нет оснований сомневаться в ее утверждениях.

– У вас есть другие подозреваемые? – спросил коллега из газеты-конкурента.

– Этот мужчина никогда не был подозреваемым, разве что в фантазии некоторых газетчиков. Мы проводим расследование, как и полагается. После всего, что произошло, вечерняя пресс-конференция, на мой взгляд, будет излишней. Важнее, чтобы полиция могла спокойно заняться своей работой.

– Черт бы тебя побрал, – прошипел коллега, когда мы вышли из здания. – Почему из-за твоих скандалов должны страдать все остальные?

В редакции девушка-администратор открыла окошко и прощебетала, не скрывая злорадства:

– Тебя все утро искал Редактор. Он вне себя от ярости.

Беспардонный, бессовестный, безвкусный – а теперь, судя по всему, еще и безработный.

Она не преувеличивала. С главным редактором Давидом Линдом шутки плохи – если кому-то вообще пришло бы в голову с ним шутить.

– Редактор Сандаль, – начал он, и одно это уже прозвучало достаточно зловеще. – Вот уже второй раз за время следствия я вызываю вас в свой кабинет. В прошлый раз вы торжественно пообещали оставить журналистику сенсаций. И какие же мы видим результаты? Вы продолжаете. Беспрецедентно копаетесь в частной жизни других людей. Неужели вы не понимаете, что мы тем самым отпугиваем читателей?

– Народ любит скандалы, – вяло возразил я, размышляя о том, что словарный запас в этом городе довольно ограниченный и обвинения в мой адрес уже начали повторяться.

– И не только читателей. Мы вступаем в противоборство с полицией. У меня только что состоялся разговор с шефом полиции Карлссоном. Он прокомментировал раздутые и наполовину лживые статьи в нашей газете, и я вынужден был с ним согласиться. Кроме того, он упомянул, что на пресс-конференции вы вели себя вызывающе. Это может соответствовать действительности?

Я кивнул.

– Это неслыханно – такое пренебрежение к представителям власти, редактор Сандаль.

Я прервал его:

– Хорошо, я немедленно увольняюсь, так что вам не придется меня выгонять, господин главный редактор.

Тут старикан вдруг сменил тон.

– Не принимайте это слишком близко к сердцу. Сделанного не воротишь. Я намерен поговорить также с Хуго Сундином, который пропустил эти излишества в печать. У вас много хороших идей, Сандаль. Например, соревнование на самое большое яблоко всегда проходит очень удачно, но, на всякий случай, во избежание повторения неприятных ситуаций, вы с этого момента полностью отстранены от освещения расследования. Мы должны постараться улучшить наши отношения с полицией. Тропп и Окессон наверняка смогут написать более уместные репортажи.

В кабинете Окессона стояли Тропп и Бенгт. Все трое с нетерпением ждали моего возвращения.

– Редактор изложил свое личное мнение, не так ли? – осторожно спросил Таге.

– Да, теперь вы довольны, уроды от журналистики? – сорвался я после стольких унижений. – Пошлите туда, черт подери, профана, который будет на короткой ноге с полицией и не помешает плодотворному сотрудничеству. Только берегитесь, ни в коем случае не добывайте новостей!

– Успокойся, Йоран, – жалобно проговорил Таге. – Нам самим ужасно жаль, что так получилось. Но,