Терракотовая фреска - Альбина Юрьевна Скородумова

Кое-как, в кромешной темноте, Павел Петрович, наконец, добрался до двери в свою лачугу, на чем свет ругая Петруху, не проследившего за тем, чтобы горящей осталась хоть одна маленькая свечка. Удивился тишине, царящей в комнате. Хотел подойти к окошку, чтобы зажечь фитиль, но запнулся обо что-то мягкое, теплое и большое, лежащее на его пути.

«Человек!» – мелькнуло в голове офицера, и он по привычке потянулся к кобуре, но, вовремя вспомнив, что кобуры с оружием на поясе нет, наклонился над внезапным препятствием.

Нащупав голову, он понял, что тело недвижимо. «Неужели покойник? – с ужасом подумал Ремизов, но тело вдруг зашевелилось, и он услышал стон. Павел Петрович, почувствовав под рукой кляп, с силой потянул его на себя, и услышал знакомый голос своего верного оруженосца:

– Кто здесь?

– Петр, я это, Ремизов… Что с тобой случилось?

– Развяжите мне руки, больно очень.

Павел Петрович перевернул Дронова на живот и принялся развязывать перетянутые тонкой бечевой руки Дронова. Петруха стонал от боли, но узел был такой мудреный, что быстро развязать его у Ремизова никак не получалось.

– Потерпи, Петя, я попробую ножом. Только сейчас дотянусь до него.

Но в кромешной тьме Павел Петрович долго крутился на месте, пока не сообразил, в какой стороне находится стол со столовыми принадлежностями.

Разрезав бечевку, он приподнял голову Петра и положил на свое колено.

– Кто это сделал?

– Не поверите, Пал Петрович, ни за что не поверите… Кацебо, сволочь.

– Валериан? – удивился Ремизов. – Но зачем?

Петр неудачно повернулся и застонал. Ремизов аккуратно положил его на пол и стал искать спички, чтобы зажечь фитиль. Когда слабенький огонек осветил комнату, Ремизов увидел, что вокруг все было буквально перевернуто.

– Вы что, дрались с ним? – спросил он Дронова.

– Да какой там дрались. Я пришел вместе с ним с лечения, вас нет. Я вышел во двор, прошелся немного. Потом зашел на сторону доктора, его тоже на месте не оказалось. Я еще удивился про себя и даже испугался немного – куда это вы все подевались… Потом решил прогуляться, пользуясь тем, что на улице совсем стемнело. Накинул старый халат, что Хван нам дал на тряпки, и пошел к трактиру. Там постоял, послушал, что говорят. Кстати, научился уже речь эту басурманскую понимать… Решил вернуться. Вхожу в комнату, а Кацебо в ваших бумагах роется. Я вроде бы шутейно так ему и говорю, мол, что это вы без хозяйского разрешения бумаги ворочаете, а он как глянет на меня своими глазищами – точно шайтан. Хвать со стола кувшин – тот, что Тыхе давеча принесла, и меня им по голове со всей дури…

Петруха почесал ушибленное место и, глядя прямо в глаза Ремизову, прошептал:

– А чего ему в профессорских бумагах надо было? Какие такие ценности в записках дряхлого старика могли быть?

Но Ремизов ничего не слышал. Он, как завороженный, молча смотрел на разбросанные по всему полу пожелтевшие листы профессорских записей, не в силах пошевелиться.

Очнувшись, он бросился к мешку, в котором Петруха хранил офицерскую форму. Достал китель и принялся отдирать подкладку. Убедившись, что карта на месте, он сел на пол и устало сказал:

– Давай, запирай покрепче дверь. Нужно поспать, а завтра решим, что делать. Утро вечера мудренее.

Петруха, не задавая лишних вопросов, придвинул к двери стол, водрузил на него скамейку, сгреб черепки от разбитого кувшина в угол комнаты и, прихватив с собой топорик для колки дров, молча лег на топчан.

Дронов все никак не мог поверить в то, что доктор Кацебо, с которым он так подружился в последние дни, способен на банальное воровство. И к тому, что вот так, запросто, смог ударить со всей силы его, такого верного и преданного человека, по голове здоровенным кувшином! За что? За какие-то записки полоумного старика. Несмотря на то, что голова еще ныла от боли и обида на Кацебо никак не проходила, он уснул мгновенно, стоило ему только лечь на топчан. А Ремизов за всю ночь так и не сомкнул глаз.

Часть вторая

Глава первая

Гюнтер с трудом открыл глаза. Ненадолго, потому что веки слипались сами по себе. В голове, в ушах стоял шум, похожий на звук падающей с неба воды – однообразный, непрекращающийся, монотонный.

Лежать было жестко и холодно. Гюнтер догадался, что лежит на голых камнях, хотел приподняться, но не смог – руки за спиной и ноги были прочно стянуты скотчем. Когда он проснулся окончательно и огляделся, то понял, что лежит в пещере. Дневной свет еле-еле пробивался из длинной прорехи в самом верху каменного мешка, поэтому четко разглядеть место, где он находился, было затруднительно.

Помимо того, что у него сильно болела голова и ныли туго перетянутые скотчем руки, Гюнтер чувствовал резкую боль в правом боку. С трудом извернувшись, он попытался рассмотреть, что же так сильно болит. Оказалось, что вся одежда