Русские гении за рубежом. Зворыкин и Сикорский - Петр Образцов

Из Москвы меня самолетом увезли в Харьков, Киев и, наконец, в Тбилиси. Мои впечатления от этих городов были менее яркими, в основном потому, что я знал их хуже, чем Ленинград. Служба гражданской авиации все еще была в процессе становления, поэтому взлетные полосы были в основном покрыты травой и условия в аэропортах весьма примитивными. Я помню, как при посадке на одном из промежуточных аэродромов пилот увидел на полосе нескольких свиней и ему пришлось сигналить, прежде чем они убежали. И только тогда мы смогли приземлиться.

Я попросил, чтобы в план моего визита включили Тбилиси, так как там жил мой старший брат Николай. Местные инженеры, которые собирались прийти на мою лекцию, предложили, чтобы мы сначала заехали в Пятигорск, где они встретили нас на машине. Оттуда мы поехали по очень красивой Военно-грузинской дороге через горы в Тбилиси. Я никогда раньше не ездил этим путем и поэтому был очень благодарен организаторам за короткий перерыв в довольно монотонном путешествии. Меня поселили в лучшей гостинице города, и в тот же вечер я пошел в гости к брату, с которым не виделся почти двадцать лет. Он обосновался в Тбилиси задолго до революции, работал инженером-строителем, построил несколько дамб, гидроэлектростанций и ирригационных каналов. После революции продолжал работать там же в качестве эксперта. Кстати, за два года до нашей встречи его арестовали, как и многих других инженеров, по какому-то неопределенному обвинению в саботаже. Он провел несколько месяцев в тюрьме. Так как некоторые его проекты еще находились в стадии строительства, ему разрешили работать в тюрьме, а потом позволили взять на работу некоторых его коллег (тоже арестованных) помогать ему. Наконец, когда строительство дошло до завершающей стадии, вся группа была послана на стройку. Когда же строительство было удачно закончено, их выпустили и больше не арестовывали.

Я провел несколько дней в Тбилиси и был очень хорошо принят группой местных инженеров и служащих. На одном из обедов меня представили Лаврентию Берии, первому секретарю грузинской коммунистической партии. Его имя и бесславный конец стали известны на Западе много лет спустя. Со мной он был очень приветлив и спросил, что еще хотел бы я увидеть на Кавказе, на что я ответил, что хотел бы посетить черноморское побережье, несмотря на то что у меня не так много времени, так как через несколько дней я должен был уехать. Он сказал, что это легче устроить, если лететь самолетом, и сразу же приказал кому-то за столом организовать самолет. В то время не было пассажирских рейсов из Тбилиси, но нас с моим компаньоном доставили одномоторным, открытым военным самолетом, и спустя два часа мы приземлились в Сухуми, на курорте в республике Абхазия. Местные власти, которым доложили о нашем прибытии, встретили нас в аэропорту и замечательно принимали нас в течение двух дней. После этого нас отвезли на машине в Сочи и оттуда обычным самолетом в Москву.

В Москве я принял участие в нескольких официальных совещаниях с работниками Наркомата связи, которые в основном хотели обсудить возможность покупки у RCA полного комплекта телевизионного оборудования с установкой в Москве. После нескольких дней таких совещаний я сел на поезд в Берлин.

За все время моего визита в СССР меня ни разу не спросили о подробностях моего прошлого выезда из страны, и я не ощущал по отношению к себе никакой враждебности; тем не менее я почувствовал великое облегчение, когда мои документы были проверены и я сел в поезд. Моя сестра, несколько инженеров, с которыми я познакомился в Москве, и мой верный компаньон провожали меня, все высказали надежду, что я приеду снова.

Мое преждевременное ощущение безопасности было нарушено следующим утром, при пересечении границы. Я уже говорил о строгих ограничениях фотографирования и о том, что мой фотоаппарат был зарегистрирован в паспорте. У меня была новая „Лейка“, которая очень понравилась моему племяннику, и перед отъездом я подарил фотоаппарат ему. Когда же я стал готовить документы на границе, я впервые прочитал, что фотоаппарат полагается декларировать при выезде и в случае потери нужен документ из милиции. Иначе мне грозят три месяца тюрьмы и штраф в три тысячи рублей. Как только я прочитал это, ко мне зашел офицер и взял мой паспорт. Поставив штамп под моей выездной визой, он прочел о фотоаппарате и спросил, где он. Я не мог ему рассказать, что отдал его племяннику, так как это тоже запрещалось, так что я просто промолчал. Но тут офицер увидел кожаную коробку, в которой хранились мои слайды для лекций, подумал, что это и есть фотоаппарат, проставил нужный штамп и ушел…

Я вернулся в Штаты через Лондон. Первое, что я сделал в Англии, — позвонил Капице в Кембридж. Мне сказали, что он еще не вернулся и они боятся, что его задержали. Я также обнаружил, что доктор С. М. Айзенштейн теперь жил в Англии и работал директором английской лаборатории электроисследований. Правда, он куда-то уехал из города, так что в тот раз мне не удалось с ним встретиться. После того как я прочитал доклад в Институте электроинженерии, я отплыл в Соединенные Штаты».

После возвращения в Штаты Зворыкин встретился с Дэвидом Сарновым, чтобы обсудить переговоры, проведенные с советскими официальными лицами, и их интерес к покупке телевизионного оборудования для станции в Москве. Формальные связи были налажены через посольство, и двумя годами позже специальная комиссия из СССР приехала в США, чтобы проверить и забрать оборудование, сделанное для них в RCA. Спустя год Зворыкин снова едет в Россию. Ему снова предлагают остаться на родине. Он в размышлениях. И в доме его сестры Анны в Москве собирается семейный совет, в котором принимают участие самые близкие родственники Владимира Козьмича. Вопрос один: как семья относится к его намерению вернуться на родину. На глазах сестер появились радостные слезы. Но вот заговорил муж Анны, одногодок Зворыкина, профессор Ленинградского горного института Дмитрий Васильевич Наливкин. Шурина он знал уже больше двадцати лет, поэтому свои доводы излагал без церемоний:

«Да, Владимир, принимают тебя в СССР с большим почетом. Ты представляешь собой ценность как ученый, обходиться с тобой нужно деликатно, поскольку в твоем кармане лежит американский паспорт. Представим теперь, что ты поменял этот паспорт на „краснокожую паспортину“. Для кого-то ты будешь уважаемым человеком, сумевшим изобрести нечто очень важное. Для многих же других ты останешься, во-первых, сыном купца первой гильдии, во-вторых, бывшим белым офицером, в-третьих, в недавнем прошлом американским гражданином, имевшим тесные связи с миром буржуазии. При неблагоприятном стечении обстоятельств даже одного из этих пунктов будет достаточно, чтобы ты оказался далеко от обещанных тебе лабораторий и квартиры. Вспомни процесс Промпартии и поверь мне, дело этим процессом не ограничится. Риск очень большой, я лично считаю твое желание вернуться в Россию неразумным».