DELETED - Катерина Кюне

начать. Я надеялась, что вживую говорить будет проще и рассчитывала продумать план будущего разговора по дороге. Но когда я кое-как собралась и, проехав две станции на метро, позвонила в квартиру подруги, план всё ещё не был готов.

Она открыла дверь, и лицо у неё было такое, словно она увидела не меня, а самого дедушку Ленина. Длинные вступления были не нужны.

Сев за стол, она включила ноутбук, которым в отличие от меня умела виртуозно пользоваться. И мы, два химика в отставке, выяснили, что в пузырьке, вероятнее всего, в чём-то разведённая соль хрома, возможно, хромат или дихромат калия. Хромат был жёлтого цвета, дихромат — оранжевого, оба соединения использовались для дубления кожи. А значит, Маргарита, работавшая инженером по охране труда на кожевенном производстве, имела к ним доступ и знала о них достаточно.

Прочитав о последствиях отравления солями хрома, мы поняли, что дело очень срочное. Но как рассказать обо всём этом врачу?

Пока я продиралась сквозь головную боль, моя приятельница сказала, что ей нужно ехать за заказом — она прирабатывала сетевым маркетингом — торговала косметикой. Но она предложила план, который нам обеим показался неплохим: она даст мне в помощь своего старшего сына, и мы вместе вернёмся к Маргарите. Оттуда я позвоню в скорую. А когда они приедут, покажу им пузырёк и всё объясню. Они-то наверняка знают, что нужно делать в таких случаях. По крайней мере, скажут к какому врачу идти. И как быть с пузырьком.

На прощание подруга расчувствовалась и обняла меня. Она всегда любила телячьи нежности. Правда, пару часов назад, когда я появилась на пороге, пожелтевшая, точно дерево, поражённое болезнью, она, вопреки своей привычке, не стала меня целовать. Наоборот, она попятилась, словно квартира затягивала её обратно, и на мгновение мне показалось, что она собирается молча закрыть передо мной дверь. Но она только отступила, пропуская меня в прихожую. Это был короткий момент, но всё же он успел вонзиться в меня, добраться до сердца и причинить боль. И потом, возвращаясь в прошлое, я всегда заново ощущала этот укол боли, словно надавливала на старую воспалённую занозу».

Шесть

Сына звали Валера. Пока мы шли от метро к дому, он петушился, заявляя, что если встретится с Маргаритой, то так её пуганёт, что она сама во всём признается.

— Не верите, Раиса Владимировна? — запальчиво спрашивал он. Я только пожимала плечами.

— Вы вообще не волнуйтесь! Я как бы умею с такими людьми! Увидите!

«Что ж, есть в кого — бахвальство иногда выскакивает из твоей матери», — подумала я.

Мы шли по слякоти, холодный воздух пах талым снегом и мокрой землёй. На повороте в Маргаритин двор к этому сладкому вольному запаху примешался аромат ванильных булок, которым тянуло из хлебного киоска.

Мне захотелось купить этих булок, прийти домой и выпить с Валерой чаю, намазывая их маслом и вареньем. И чтобы ничего этого — пузырька, новой Маргариты, необходимости звонить в скорую, — ничего этого не было.

Хорошо бы просто жить — как раньше, самой обычной жизнью, которая теперь казалась привлекательной и даже яркой, словно озарённой весенним светом, который скоро возьмёт верх над холодными снежными сумерками.

Вот бы доработать в трамвайчиках до лета, подкопить денег и поехать с Танечкой на море, в Дагомыс. Там ещё стоит дом, когда-то построенный моим отцом. Сохранилась даже груша — деревце из моего детства, которое состарилось, но всё ещё приносило урожай.

Ребёнком я много думала о деревьях, о том, как они наблюдают за нами и сколько событий прошлого они видели и запомнили. Я хотела стать древесным журналистом: брать интервью у яблонь и старых шелковиц. Теперь и я стала таким же старым деревом.

Это чувство — как будто я из человека превратилась во что-то другое, и эту перемену видят окружающие — только усилилось, когда здоровенный парень, видимо, медбрат, сказал:

— Сейчас мы закатаем вас в ковёр и так увезём!

Он произнёс это полушутливо, весёлым добродушным голосом молодого человека, которого изнутри распирает энергия здоровья и сытости. Эта энергия просто сочилась из его тела, озаряя окружающие предметы и оживляя пространство вокруг.

«На тебе бы пахать, а ты запугиваешь старушенцию, которая и так едва на ногах держится», — подумала я. Но вслух ответила:

— Тогда закатывайте. Потому что по своей воле я никуда не поеду. Видите батарею? — с этими словами я обеими руками вцепилась в радиатор-гармошку, рядом с которым сидела.

— Придётся вам меня вместе с ней закатать. Я её не отпущу. Мне в психушке всё равно долго не протянуть. Мне в нормальную больницу нужно. Так что терять мне нечего — буду брыкаться до последнего. А сил у меня побольше, чем вы, здоровые лбы, думаете.

Эти парни — их было трое — приехали через час после скорой. И хотя они сказали, что они тоже работники неотложки, и их специально вызвали, чтобы доставить меня в больницу, я сразу, как только они вошли, поняла, что это за «братки» в халатах, и о какой больнице идёт речь.

Изначально, на машине скорой помощи приезжали двое: первый, совсем молоденький мальчик, прыщавый, тихий и застенчивый, словно первокурсник, второй постарше и понаглее, от него сильно разило табаком, и в целом он выглядел так, будто вчера хорошо гульнул.

Когда я изложила свою историю и добавила, мол, вот пузырёк, можете взять его на анализ, молодой только испуганно вытаращил глаза, зато гульнувший как будто проникся: стал задавать сочувственным тоном уточняющие вопросы, очень внимательно меня осмотрел, пощупал печень, послушал стетоскопом. Потом сказал, что никогда раньше не сталкивался с подобными случаями и что ему нужно посоветоваться с коллегами.

Пока меня осматривали, Валера сидел на кухне. Старший из медработников несколько раз выбегал туда звонить, осторожно прикрывая за собой дверь, чтобы я не слышала, что он говорит по телефону. Я оставалась в обществе его вялого, скованного напарника. Я расспрашивала его об учебе — он, как выяснилось, был студентом ординатуры, — пыталась с ним шутить, чтобы он хоть немного расслабился. Мальчик отвечал нехотя, и я думала, что от робости — может, это один из его первых выездов, а тут сразу сложный, можно сказать, криминальный случай… Но я всё приставала с вопросами, и он в конце концов стал чуть поразговорчивей, но напряжённость всё равно сохранилась. Не знал, видно, как вести себя с дурочкой… Знать, плохо он учился в своём медицинском…

Тем временем его похмельный коллега не только договорился с психиатрической помощью, но, видимо, и провёл работу с