Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк» - Виктор Карпенко

Привели его на конюшню, привязали к козлам, и засвистели хлысты сыромятные. А как хлынула горлом кровь у Андрея, забилась Алёна в падучей.

До вечерней зари пролежала она на конюшне, обнимая остывший труп мужа. А потом пришли две дородные бабы, оторвали ее от покойника и увели.

Как неприкаянная, прожила Алёна полгода у соседей, ни к чему не лежало сердце, а тут еще побродяжка прибилась ко двору. Она-то и надоумила Алёну пойти в монастырь. А как закрылись за Алёной монастырские ворота, так и потекли день за днем годы серые, как две капли воды, похожие друг на друга…

Конная посылка из Кременок вернулась только под вечер. Спрыгнув с коня, Мартьян Скакун – старший над мужиками, доложил Алёне:

– Привезли, матушка, того купчика астраханского. Угораздило его поехать в Арзамас, вот и пришлось дожидаться возвращения.

– Где же он? – спросила Алёна, оглядев спешившихся мужиков. С заводной лошади скинули большой мешок, что был перекинут через седло. Когда мужики развязали горловину, взору Алёны представился помятый, жалкий, лет сорока мужичок, весь в белой пыли. Мешок, в который ватажники запихали купца, был из-под муки.

Вынутый из своего заточения, купец непрестанно чихал и тер запорошенные, слезящиеся глаза.

Разбойные принялись ему помогать очищаться и так усердно хлопали по спине и плечам, отряхивая одежду, что купец еле держался на ногах.

– Не переусердствуйте! – подняла руку Алёна, останавливая разохотившихся мужиков. – Довольно с него, – и, обращаясь к купцу, спросила: – Ты в Астрахани бывал?

Тот кивнул головой.

– И Разина видел?

– Видел.

– Тогда не спеши, говори порядком, да не ври, не то дознаюсь правды, несдобровать тебе, – предупредила Алёна.

Купец, озираясь по сторонам, мелко закрестился, шепча губами молитву.

– Давай, давай! – ткнул его кулаком в бок Игнат Рогов. – Сказывай, как и что, не то опять в мешок упрячем.

– Стал, как ведаю, Разин на стругах у Жареных Бугров и прелестные грамотки свои в город шлет. А в грамотках тех писано, чтобы ворота астраханцы открывали и на милость его, Стеньки, сдались. Так под городом два дня и простояли гулебщики, а июня двадцать четвертого ночью на приступ пошли! Стрельцы на стенах к нему – вору перекинулись и…

– Чего, чего? – замахнулся на купца Иван Зарубин. – Я те дам вора!

Купец съежился, ожидая расправы.

– Оставь ты его, – вступилась Алёна.

Купец помолчал немного и, облизав пересохшие губы, продолжал:

– Стрельцы ворота пооткрывали и вместе с казаками да с астраханскими худыми людьми бросились бить князей да детей боярских, да стрелецких голов, сотников, приказных и других служилых, а тех, кто в церкви укрылся, поволокли из храма божьего, повязали и утром посекли всех саблями и бердышами. Головного же князя Прозоровского, который был копьем в живот ранен, сбросили с раската, и он, сердешный, разбился о землю. Не стало больше начальных людей в Астрахани, все они лежали в Троицком монастыре, в общей могиле, а покорные людишки были поверстаны в казаки и приведены к присяге. Клялись они атаману Степану Разину и всему войску служить, изменников на земле русской выводить. А Стенька Разин грозился вывести измену на самой Москве.

Купец замолчал. Молчали и разбойные.

– Ну, а дале что было? – нарушив молчание, спросил кто-то из мужиков.

– А ничего. Как казаки пить да гулять начали да торговых людей забижать, я и ушел из Астрахани, – заключил свой рассказ купец.

– Где же сейчас Степан Тимофеевич? – спросил кто-то из разбойных.

– В Астрахани, должно, где же ему еще быть, а может, и сошел уже оттель, – откликнулся купец.

– А может, к нам направился? – заметил Зарубин.

– Судить да рядить не будем. Дойдет до нас, сами увидим, – сказала Алёна, – а сейчас гостя дорогого, – показала она на купца, – накормить, спать уложить, а поутру в Кременки проводить. Да в мешок не сажать боле, глаза завязать тряпицей, этого и достанет.

Разбойные начали расходиться, обсуждая услышанное. Алёна собралась было тоже уйти в землянку, как ее окликнул Мартьян Скакун.

– Матушка, ты уж прости меня, запамятовал совсем, – сообщил Мартьян. – Когда мы того купчика дожидались, наехал в Кременки мужик – князь не князь, но одет по-княжески, и конь под ним добрый, не чета нашим-то. Так вот, он у мужиков кременских про тебя выспрашивал. Мы того князя в оборот взяли, а он хоч и один супротив нас десятерых, но не заробел, говорит, что ему с тобой свидеться надобно и что будет он ждать тебя ноня всю ночь и завтра до полудня.

– А каков же он из себя? – спросила Алёна.

– Ежели б не был он князем, добрый бы был мужик, зело отчаян.

– Я не о том. Обличьем-то из себя каков?

– А что, мужик, чай, не баба. Быстрый он весь такой и головой бодает, будто шапку с головы скинуть хочет, вот так, – показал Мартьян.

«Поляк!» – мелькнула мысль.

– А не сказал, где ожидать-то будет? – спросила Алёна.

– Как же, – хлопнул себя Мартьян ладонью по лбу, – опять запамятовал. – Ждать он тебя будет у старой мельницы, а может, и в самой мельнице… Да на что он тебе? Неужто поедешь?

– Седлай моего Бельчика, да мужикам ни слова. Одна поеду, – предупредила Алёна.

Мартьян осуждающе покачал головой и, ничего не сказав более, пошел седлать белогривого жеребца.

Когда Алёна, переодевшись, вышла из землянки, конь уже был заседлан.

Легко вскочив в седло, она вытащила из-за пояса пистоли и переложила их в приседельные сумы, потом, подумав, отстегнула саблю и распустила пояс.

– Лови! – крикнула она Мартьяну и кинула ему пояс и саблю.

– Хоч саблю возьми с собой, – запротестовал было Мартьян, но Алёна махнула ему рукой.

– Не надобна, – а сама подумала: «Не саблю бы мне сейчас, картель-распашницу, сарафан голубой да бусы жемчужные».

2

Уже совсем стемнело. Пук горящей лучины, воткнутый в светец, освещал мерцающим светом внутренность клетушки, прилепившейся к поросшей мохом старой мельнице. Поляк сидел на лавке, опершись локтем о стол и подперев рукой голову, слушал россказни старого, сморщенного мельника, пристроившегося напротив на седле, снятом Поляком с лошади, стреноженной и пущенной им на волю.

– А вот еще, – рассказывал мельник. – Собрались мы, Арзамаса работные люди, боярски холопы, мордва да бортники, и двинулись под Нижний Новгород. А град Новгород был в то время в осаде. И народу под крепость пришло множество. Были там и чебоксарцы, и ядринцы, и свияжцы, но поболе всех пришло из Алатыря, да нас – арзамасцев, было людно. А, стоявши в осаде, много пакостей мы граду делали и посады пожгли, но не отложился Нижний от царя Василия, не стал в измене с городами да с уездами. Послал тогда царь Василий воевод своих: Пушкина Сулемшу да Сергея Григорьева, сына Ододурова, а с ними ратных людей володимирских, и суздальских, и муромских супротив нас.

Крови множество было пролито в тот день, но разве устоишь с косой супротив бою ружейного. Погнали нас от стен нижегородских. А там и князь Воротынский из самой Москвы приспел да стрельцов с собой привел немало. Мы к тому времени в граде Арзамасе в осаду сели. Сидели крепко, приступы стрельцов московских да нижегородских отбивамши, но не устоять нам было супротив силы. Взяли стрельцы крепость и нас кого побили, кого в колодки заковали, а я, переодемшись стрельцом, утек.

Мельник помолчал немного и, откашлявшись, начал новый рассказ:

– А вот еще один случай был: содеялось это как раз, когда ляхи на Москве стояли. Я в ту пору…

– Стой! – перебил его Поляк. – Никак едет кто-то!

В клетушке воцарилась тишина.

– Послышалось, должно.

– Да нет, – схватился с лавки Поляк и выскочил за дверь.

– Темень-то какая, – проскрипел вышедший вслед за Поляком мельник и, прислушавшись, подтвердил: – И верно, верховой.

– Может, верховые?

– Да нет, – возразил мельник. – Зрение у меня уже не то, что в былые годы, а на слух грех жаловаться. Одна лошадь скачет, хотя и кажется, что несколько, эно как забирает… то девы лесные балуют, перекликаются, – пояснил мельник.

Перестук копыт стал явственнее, всадник приближался.

– В такую-то темень добрые люди по избам сидят, – осторожно заметил мельник. – Пойдем от греха подальше, государь, не ровен час лихой человек на промысел вышел.

– Погодь! – отстранился от него Поляк и, выскочив на дорогу, крикнул: – Стой! Стой!

Всадник резко осадил коня и, спрыгнув на землю, пошел Поляку навстречу.

– Алёна, ты?

– Я…

3

Клетушка светилась дырами, и свежий ночной воздух скользил холодными змейками по раскиданной соломе.

Алёна зябко поежилась и прильнула всем телом к Поляку.

– Уже утро скоро, а значит, время нам расстаться приспело, – прошептала она непослушными нацелованными губами, прижавшись ими к самому уху Поляка.