Ветер с горечью полыни - Леонид Левонович

Вопросов в голове Капуцкого было больше, чем ответов. И потому он осторожно расспросил про семью, про жену. То, что ей всего два года до пенсии, что она тут когда-то работала, что они тут когда-то познакомились, поженились, — обнадеживало.

— Это вы родом из Хатыничей?

— Да, моя старшая сестра живет там и сейчас. В отселенной деревне. Хочу подъехать к ней. Может, Ракович даст машину.

— Можно сегодня съездить. У меня есть транспорт. И в лесничество заскочим. Там помощник исполняет обязанности лесничего. Молодой парень. Еще холостяк. Бежать хочет от радиации. Лесничий вырвался, как птица из клетки. Двое маленьких детей. Грех держать было.

Андрей слушал, и вдруг его обожгла мысль: а что если устроиться в лесничество? Раз есть вакансия. Там когда-то начинал. Марина близко живет… Ада, конечно, будет против. Зато не нужно возвращаться в опостылевший город, видеть сочувственные взгляды, ждать звонков. Просить у жены денег даже на пиво…

— А знаете, Иосиф Францевич, у меня крамольная мысль появилась. А может, устроиться пока что лесничим? Раз есть вакансия.

— Отличная мысля! До первого декабря еще больше двух месяцев. А ждать да догонять — паршивое дело. Сейчас едем в лесхоз. Напишете заявление и катанем на смотрины.

Вошел Ракович.

— Извините, мужики, я с заместителем решал одно дело. Задержался. Вы немного познакомились?

— Мы хорошо побеседовали. С сегодняшнего дня Андрей Матвеевич заступает на работу, — с нескрываемой радостью сообщил Капуцкий, мол, во какой я дипломат.

— Вы что, шутите? На какую должность? — удивился Ракович.

— Лесничим на своей родине. Где когда-то начинал свою…

Сахута искал нужное слово и будто споткнулся. Напрашивались варианты: свою биографию, или жизненную дорогу, или деятельность. Но все варианты показались излишне пафосными: выходит, что он за тридцать лет поднялся на одну ступеньку — вырос от помощника до лесничего!

Ракович, видимо, понял переживания, душевное состояние минского гостя, поскольку поспешил подбодрить:

— Андрей Матвеевич, у вас есть шанс за два-три года пройти путь от лесничего до министра. Это стоит отметить.

Хозяин кабинета достал из сейфа бутылку коньяку «Белый аист», заказал секретарше три чашки кофе.

Анатолий Ракович не ждал такого поворота и был действительно рад, что высокий столичный гость не побоялся радиации, бросает столицу, чтобы начать работу на своей родине. Удовлетворение было и на лице Иосифа Капуцкого, но в глубине его темных круглых глаз затаилось несогласие со словами председателя райисполкома: он, директор лесхоза, должен идти на повышение, поскольку уже наелся радионуклидов, его дочка болеет щитовидкой. В душе Иосифа Францевича окрепла надежда, что он вырвется отсюда. Но сделает это с достоинством — поднимется вверх по карьерной лестнице.

Хроника БЕЛТА, других мировых агентств, 1991 г.

3 октября. Пинск, Брестская область. Сессия городского совета решила вернуть Пинску герб, присвоенный ему по Магдебурскому праву 1 января 1581 года — в период правления Стефана Батория.

4 октября. Берлин. Германия отметила первую годовщину воссоединения страны. День 3 октября объявлен государственным праздником.

11 октября. Вильнюс. 10 октября на вильнюсском кладбище Панерай похоронена старейшая белорусская писательница Зоська Верас. Ее светлая жизнь началась 30 сентября 1892 года.

VIII

Первый день после отдыха поразил Петра Моховикова. И прежде всего — необычной тишиной на студии. Тихо было в павильонах, тихо в коридорах, молчали телефоны. За целый день ему не позвонил никто из начальства. Сказал о своем впечатлении заместителю Евгению. Тот хохотнул:

— Начальству все до лампадки. Все бросились строить коттеджи. Грызутся за наделы земли, за льготные кредиты. И смелые все сделались. Знают, что на бюро райкома не потащат. В ЦК не вызовут. Тишина. Между прочим, цензоршу нашу отправили на покой. А то ж дурью занималась. Помнишь, какой гвалт подняла с этим фильмом? Ну, где про Свислочь были кадры, а дальше штаб БВО. Грозила тебе влепить строгача. А на открытках этот пейзаж вовсю тиражировали.

Петро припомнил ту историю, когда цензорша грозилась снять с эфира передачу. А это уже ЧП! Большие неприятности, и прежде всего для главного редактора. Куда смотрел? Тогда он, так сказать, взял ответственность на себя.

— Я в свой журнал записала, что вас предупредила. Если кто заметит, будете отвечать, — скрипела бдительная бабуся в телефонную трубку.

По счастью, никто не обратил внимания на тот кадр. Все тогда обошлось. А теперь будет еще лучше, поскольку меньше станет возни вокруг передач. Хотелось верить, что работать станет интереснее, свободней.

День кончался. Петро пододвинул ближе календарь, взглянул на свои заметки: все ли сделал? Над цифрой 30, круглой, представительной, приписка более мелким шрифтом: именины Веры, Любови, Надежды.

Из этой троицы больше всего его грела Надежда. Веры не было. Любовь притупилась: возраст, что ни говори, за полсотни перевалил, уже «няма таго, што раньш было…»[9]. А вот надежда — она умирает последней.

Надежда на то, что все перемелется, перетрется, переходится, как тесто в деже, и жизнь войдет в свои извечные берега, покатится привычным ходом. Как бы ни было беспокойно, смутно на белом свете, жизнь не останавливается. После грома наступает затишье, после бури-урагана на море житейском воцаряется штиль. Петру захотелось записать эти рассуждения, достал кондуит, по привычке отлистал несколько страниц назад, будто для разгону прочитать их, чтобы лучше писалось далее, о дне сегодняшнем.

4 сентября. Среда. Утро было чудесное, светлое, очень тихое, какое-то пригрустившее. А после обеда поднялся ветер — значит, будет перемена погоды. В природе тишины долго не бывает. На душе неспокойно. В Москве на съезде депутатов Горбачев не дает никому сказать ни слова: объявляет перерывы — до 15 часов, потом до 17. Депутат Виктор Алкснис сравнил ситуацию с 1918 годом, с разгоном «Учредительного собрания». Объявили, что в Китай драпанули тысячи партработников и чекистов. Нашим туда далеко, а то сыпанули бы… Земляк Андрей Сахута, бывший секретарь обкома партии, без работы ходит. Еще факт: писатели России дежурят ночами возле своего здания — боятся, что его захватит другая группировка писак. Дожили!

9 сентября. Вторник. Какой туман! Кажется, что деревья, дома — все обложено ватой. Но помалу туман начал развеиваться, выглянуло яркое и еще довольно теплое солнышко. И вся окрестность засветилась тонкими нитками паутины — первая примета бабьего лета. Через четыре дня его календарное начало. Люблю это время в природе!

На мой отпуск выпало много хозяйственных дел: кончаю баню, оббиваю стены предбанника вагонкой — азартное дело! Нужно искать печку, рамы на балконе надо установить. Кругом заботы…

Больше двух недель живет независимая Беларусь. Изменений пока никаких. Разве что бело-красно-белый флаг над горсоветом. Трехдневный путч развалил союз нерушимый. А что будет на его руинах?

Газеты сообщают: в Могилеве над зданием городского совета реет бело-красно-белый флаг, красуется герб «Погоня». Наконец-то! А Ленинград уже стал Санкт-Петербургом. Минский горсовет ставит вопрос о возвращении исторического названия — Менск.

13 сентября. Пятница. После сильного потепления — вчера было плюс 23 — снова похолодало. Осень берет свое. Зато вчера привез две корзины опят. Замечательные грибы! Не было летом грибов, может быть, осень отблагодарит за терпение. А какое наслаждение собирать опята! Найдешь пень, а он весь облеплен грибами. Сверху они стоят будто раскрытые зонтики — чистые, белехонькие, здоровые, а ниже маленькие, словно рыжевато-белые шарики. Приходится срезать только шляпки — они самые вкусные. Обрежешь пень, остаются белые корни, будто протянутые руки: впечатление, что пень кричит, молит: «Отдай мои грибы, мое богатство!»

Сегодня почти полдня отдал внуку Алесику. Свозил его с родителями в поликлинику, где взяли у малыша кровь из пальчика. Сначала он молчал, потом сильно плакал. А затем крепко спал на улице, во дворе, а дед, это значит, я, читал «Зрячий посох» Виктора Астафьева. Прекрасная вещь! Пишет ярко, образно, щемящее лирично.

Вот и вечер. Ева с Иринкой пошли в магазин, а я с внуком. Он вновь заснул. О, как он спит! Руки полусогнутые в кулачки, ноги, как у лягушки, согнуты в коленки и раскинуты в стороны. Здоровенький, хороший мальчик растет. О том, что в его жилах не течет моя кровь, стараюсь не думать. С Кастусем отношения хорошие, невестка как-то призналась, что завидует нашей дружбе. Вот выдадим замуж Ирину, будет у нас еще внук или внучка. Жизнь продолжается. Будем сеять, Беларусь!