В русских и французских тюрьмах - Петр Кропоткин

Тюрьма, в которой содержатся политические на Средней Каре, это – одно из тех ветхих прогнивших зданий, о которых я говорил выше. Оно страдало переполнением уже, когда в нем помещались 91 политич. арест.; с прибытием новой партии в 60 чел., переполнение, конечно, усилилось в громадной степени; ветер и снег свободно проникают в щели, образовавшиеся между сгнившими бревнами; благодаря таким же щелям на полу, из-под него страшно дует. Главной пищей арестантов является черный хлеб и гречневая каша; мясо выдается им лишь тогда, когда они работают над добычей золота, т.е. всего в течении 3-х месяцев в году, да и тогда его получают лишь 50 чел. из 150. Вопреки закону и обычаю, все они были закованы в 1881 г. в кандалы и даже работали в кандалах.

Для «политических» не имеется госпиталя и больные, которых не мало, остаются на нарах, рядом с здоровыми, в тех же холодных камерах, в той же удушающей атмосфере. Даже психически расстроенную М. Ковалевскую до сих пор держат в тюрьме. К счастью, среди политических имеются собственные врачи. Что же касается тюремного врача, то для его характеристики достаточно сказать, что М. Ковалевская была в его присутствии, во время одного из припадков её безумия, брошена на пол и жестоко избита. Женам политических арестантов разрешено жить на Нижней Каре и посещать мужей дважды в неделю, а также приносить им книги. Значительное количество заключенных умирают медленной смертью, в большинстве случаев от чахотки, и процент смертности быстро возрастает.

Самым страшным злом Карийской каторги является ничем не сдерживаемый произвол тюремного начальства; заключенные находятся целиком в зависимости от капризов людей, назначаемых начальством со специальной целью «держать их в ежевых рукавицах». Начальник военной команды на Каре открыто говорит, что он был бы рад, если бы какой-нибудь «политический» оскорбил его, так как оскорбителя повесили бы; тюремный врач лечит арестантов при помощи кулаков; адъютант генерал-губернатора, капитан Загарин, в ответ на угрозу арестантов пожаловаться министру юстиции, громко заявил: «Я ваш губернатор, ваш министр, ваш царь!» Достаточно ознакомиться с историей «бунта» в Красноярской тюрьме, вызванного тем же капитаном Загариным, чтобы убедиться, что вместо того, чтобы находиться на государственной службе, подобный господин должен был бы сидеть в доме умалишенных. Даже женщинам из политических приходилось терпеть от его грубости: он оскорблял в них даже чувство стыдливости. Но когда Щедрин, защищая свою невесту, ударил Загарина по лицу, военный суд вынес Щедрину смертный приговор. Генерал Педашенко поступил согласно громко выраженному мнению всего Иркутского общества, заменив смертный приговор двухнедельным арестом в карцере, но, к сожалению, немногие русские чиновники отличаются смелостью исправлявшего должность генерал-губернатора Восточной Сибири. Карцера, кандалы, приковка к тачке, – таковы обычные наказание, и при том вечные угрозы «сотней плетей». «Запорю! Сгною в карцере!» – постоянно слышат арестанты окрики начальства. Но, к счастью, телесное наказание не применяется к политическим. Пятидесятилетний опыт научил чиновников, что день, когда бы вздумали применить это наказание к политическим, был бы «днем великого кровопролития», как выражаются издатели «Народной Воли», описывая жизнь своих друзей в Сибири[34].

Предписание закона, относящиеся к ссыльным, открыто ставятся ни во что, как высшим, так и низшим начальством. Так напр. Успенский, Чарушин, Семеновский и Шишко были выпущены в вольные команды в деревне Каре, в качестве «испытуемых», согласно закону. Но в 1881 г., по министерскому распоряжению, вызванному, неизвестно, какими причинами, было решено посадить их обратно в тюрьму.

Убедившись таким образом, что политические каторжане находятся вне закона и что надежды на улучшение участи тщетны, двое из карийцев совершили самоубийство. Успенский, мучившийся на каторжных работах с 1872 г., твердо переносивший все бедствия, силу воли которого ничто до того времени не могло сломить, последовал примеру двух своих товарищей. Если бы политические на Каре были обыкновенными уголовными убийцами, у них все же была бы надежда, что, отбыв 7-10–12 лет каторжных работ, они в конце концов были бы выпущены на свободу и переведены в какую-либо губернию Южной Сибири, сделавшись таким образом, согласно закону, поселенцами. Но законы писаны не для политических… Н. Г Чернышевский уже в 1871 г. отбыл 7 лет каторжных работ, согласно приговору суда. Если бы он убил своих отца и мать, или поджог дом с пол-дюжиной детей, по отбытии каторги он был бы поселен в какой-нибудь деревушке Иркутской губернии. Но он писал статьи по экономическим вопросам; он печатал их… с разрешение цензуры; правительство считало его, как возможного вождя конституционной партии в России и, вследствие всех этих причин, он был похоронен заживо в крохотном городишке Вилюйске, находящемся среди болот и лесов в 750 верстах за Якутском. Там, изолированный от всего мира, всегда под строгим надзором двух жандармов, живущих в одной с ним избе, он прожил уже целые годы, и ни агитация русской прессы, ни резолюции международных литературных конгрессов не могли вырвать его из рук подозрительного правительства. Такова же, вероятно, будет и судьба «политических», находящихся в настоящее время на Каре. Когда наступит законный срок их выхода на поселение – вместо освобождение их переведут из более мягкой по климату Забайкальской области куда-нибудь в тундры полярного круга.

Как ни тяжело положение уголовных ссыльно-каторжных в Сибири, правительство нашло возможным подвергнуть такому же, если не худшему наказанию тех из своих политических врагов, которых оно не смогло, даже при помощи подтасовки судов, сослать на каторгу или на поселение. Оно достигает этого результата при помощи «административной ссылки или высылки» в более или менее отдаленные губернии империи без приговора, даже без признака какого-либо суда, просто по приказанию всемогущего шефа жандармов.

Каждый год от 500 до 600 юношей и девушек бывают арестовываемы по подозрению в революционной агитации. Следствие продолжается от шести месяцев до двух лет и даже более, сообразно с числом лиц арестованных по этому «делу» и важностью обвинение. Не более 1/10 части из всего числа арестованных бывает предаваемо суду. Все же остальные, против которых нельзя выдвинуть никакого обоснованного обвинение, но которые были аттестованы шпионами в качестве людей «опасных», все те, кто, по своему уму, энергии и «радикальным взглядам», могут сделаться «опасными»; и в особенности те, кто во время подследственного заключение, проявили «дух непочтительности», – все они высылаются в какое-нибудь более или менее отдаленное, глухое место, лежащее на пространстве между Колой и Камчаткой. Николай I не унижал себя до подобных лицемерных способов преследование и в течении всего царствование «железного деспота» административная ссылка «политического» характера мало практиковалась. Но в царствование Александра II к ней прибегали в таких поразительных размерах, что теперь едва ли найдется какой-нибудь город или селение за 55° широты, начиная от границ Норвегии до прибережья Охотского моря, где бы не нашлось пяти – десяти – двадцати административных ссыльных. В Январе 1881 г. их насчитывалось 29 чел. в Пинеге, деревушке с 750 обывателями, 55 – в Мезени (1800 жителей), 11 в Коле (740 жителей), 47 – в Холмогорах, деревне, в которой имеется всего 90 домов, 160 – в Зарайске (5000 жителей), 19 – в Енисейске и т. д.

Состав ссыльных этой категории – неизменно одного и того же характера: студенты и девушки «превратного образа мыслей»; писатели, которых невозможно законным путем преследовать за их литературную деятельность, но которые, по мнению начальства, заражены «опасным духом»; рабочие, осмелившиеся «дерзко говорить» с начальством; лица, проявившие «непочтительность» по отношению к губернатору, и т. п., – все они ежегодно высылаются сотнями в глухие городишки и деревушки «более или менее отдаленных губерний империи». Что же касается людей ярко радикального образа мыслей, подозреваемых в «опасных тенденциях», то достаточно самого нелепаго доноса, самого неосновательного подозрение, чтобы попасть в ссылку. Девушки (как напр. Бардина, Субботина, Любатович и многие др.) были осуждены на 6-8 лет каторжных работ лишь за то, что они осмелились распространять социалистические брошюры среди рабочих. Был даже и такой случай, когда 14-ти летняя Гуковская была сослана за то, что протестовала в толпе против казни Ковальского. Если каторга и ссылка назначается судами за такие проступки, то естественно, что к административной ссылке прибегают тогда, когда, при всех усилиях, нельзя возвести никакого более или менее доказанного обвинение[35]; короче говоря, административная ссылка приняла такие размеры и применялась с таким презрением к закону в царствование Александра II, что как только, во время краткого диктаторства Лорис-Меликова, губернские земства смогли воспользоваться некоторой свободой, ими немедленно была послана масса адресов императору, в которых земства просили о немедленной отмене этого рода ссылки, ярко характеризуя всю чудовищность административного произвола[36]. Как известно, все эти протесты не повели, в сущности, ни к чему и правительство, шумно заявив о своем намерении – амнистировать ссыльных, ограничилось назначением коммиссии для рассмотрение их «дел», амнистировало очень, очень немногих и для значительного количества административно-ссыльных назначен был срок ссылки в 5-6 лет, по истечении которого «дела» их должны были быть пересмотрены заново[37]. Они действительно были пересмотрены и в результате многие получили новую прибавку, с тем, однако, что, по истечении этого срока, «дела» их опять будут пересмотрены. Многие из ссыльных не пожелали дожидаться новых пересмотров и в 1883 году в Сибири началась эпидемия самоубийств.