Куколка - Ирина Воробей

Вадим тоже широко расставил ноги и сжал руки в кулаки. Он всем корпусом повернулся к отцу Татьяны. Лицо его приобрело недоброе выражение. Ноздри расширялись от учащенного дыхания. Было видно, что кровь в нем тоже кипит, но говорить он начал относительно холодным тоном:

— Здесь вы мне не указ.

— Каков наглец! Я ее отец. И именно я тебе здесь указ. Смотри, сколько неприятностей ты ей доставляешь. Я тебе уже говорил, что не желаю тебя с ней видеть, — театрально, как и всегда, высказался отец.

— Мне плевать, чего вы не желаете, — решительно ответил Вадим и взглянул на онемевшую от ужаса происходящего Татьяну, которая прикрыла рот рукой, услышав его дерзкие слова.

В голове промелькнула мысль: «Как можно так разговаривать с папой?». Но Вадим спокойно продолжал:

— Мне нравится ваша дочь. И я не отступлю только потому, что вам не нравлюсь я.

— Ты ей не нравишься! — вскричал отец, поставив ударение на последнее слово, вместо второго, растерявшись больше от его самоуверенности, чем от наглости. Получилось истерично. — Очнись! Она ведь сама тебе об этом каждый раз говорит. Что за спектакль ты здесь устроил?

— Спектакль устроили вы. Это ваша стезя. А я всего лишь бармен.

— Куколка, ну, скажи ему в сотый раз! — отец в бессилии развел руками в воздухе, повернувшись к дочери. — Я же тебе говорил с барменами не связываться. Они все тугодумы. Еще и навязчивые.

Кто-то над этим посмеялся, но большая часть как труппы, так и зрителей, взволнованно молчала в ожидании, что ответит на это девушка или что вытворит парень. Подружки тоже замерли, кто в «охах», кто в «ахах» от этого реалити-шоу. Вадим посмотрел на Татьяну. Взгляд его казался спокойным и неколебимым. С таким можно было чувствовать себя как за каменной стеной. Но она испугалась этого взгляда. Больше потому, что видела в нем отражение своего желания смотреть туда вечно.

— Уходи, пожалуйста, — тихо сказала она, опустив голову. — Я устала это объяснять.

Несколько секунд, пока Татьяна еще чувствовала на себе его взгляд, в зале стояло сильно заряженное напряжение. Очень тихо по сцене пробежался шепот. Потом послышался тяжелый вздох и приглушенные ковролином одинокие шаги. Когда девушка подняла глаза, Вадим уже проходил последние ряды. Шел он уверенно, своим привычным шагом, не быстро и не медленно. И все это время, пока он не хлопнул дверью, остальные молчали.

— Чего замерли? Репетиция окончена, — громко сказал преподаватель, ударив в ладоши.

Только тогда все начали расходиться.

Татьяна хотела реветь навзрыд, но толпа вокруг ее останавливала. Горло словно сковала колючая проволока. В памяти эхом еще отдавались равномерные глухие шаги. Лицо продолжало краснеть, наливаясь кровью, а сердце неистово стучать. В гримерке сильно не хватало кислорода, ведь окон там не было. Вентиляции тоже. Татьяна схватила свои вещи, сняла пачку и, не переодеваясь, просто накинула плащ сверху, чтобы как можно скорее уйти отсюда. Но подружки остановили ее в проходе.

— Ну, ты даешь Танька! А че не признавалась, что это твой ухажер? — спросила Даша, вталкивая девушку обратно в гримерку. — Ну, вы, конечно, устроили шоу. Ты его специально что ли надоумила букет принести? Чтоб хоть какие-то лавры словить?

Даша осмотрела кругом всех подружек, и они все дружно рассмеялись. Татьяна выдавила из себя слабую усмешку.

— Я, вообще, не знала, что он придет, — тихо врала она, отворачиваясь. — Мне пора, отец ждет.

Она оглядела всех четверых подруг разом, нигде не найдя понимающего взгляда, а только усмехающиеся, и выбежала из душной комнаты. Убегая по длинному коридору к выходу, она еще долго слышала их громкий смех. Слов разобрать уже не могла, но была уверена, что смеялись именно над ней, Вадимом и отцом.

Татьяна так жаждала выбежать из этого здания, но самое неприятное ждало впереди. Встретив отца, она пожалела, что убежала. Гораздо легче было выслушивать насмешки Даши и остальных, чем разговаривать с ним. Но этого не удалось бы избежать. Ей все равно нужно было возвращаться домой, возвращаться к репетиции, возвращаться в привычную жизнь. Ведь ничего и не произошло. Только в душе начинало что-то переворачиваться.

Она пока не понимала ничего. Просто чувствовала, как ей невыносимо здесь. Везде. Ведь весь ее мир сводился к дороге от академии до дома и обратно. И лишь однажды стоило сойти с этого маршрута и заглянуть в первый попавшийся бар, как все закончилось крахом. Раньше в ее жизни была система, была рутина, были стандартные встречи и разговоры, привычные занятия и единственная цель. А теперь ничего не осталось. Все стало сразу чужим, непривычным, ненужным и запутанным. Это ощущение отстраненности Татьяна сравнивала с ощущением призрака человека, лежащего в коме: сознание его цело, но жизнь уже не принадлежит ему, точнее оно не принадлежит жизни, хоть и окончательно связь с миром еще не потеряна.

— Бедная моя Куколка! А этот бармен настырней, чем я думал, — с презрением говорил отец, взяв дочь под руку, как он обычно делал, когда они вместе куда-нибудь шли. — Но стоит отдать должное, упертости ему не занимать. Но подсолнухи!

Отец искренне расхохотался. Татьяна сжалась и, насколько это было возможно, отвернула лицо в другую сторону, чтобы спрятать свой стыд или негодование, а точнее смесь этих двух эмоций, что вырисовывались в некрасивую мину.

— Вот умора! Еще и на репетицию, — чопорно посмеивался отец, а потом вдруг удивился. — Как он, вообще, там оказался?

— Я… случайно проговорилась, — тихо призналась Татьяна. — Но не думала, что он осмелится туда явиться. Да еще и с цветами.

— Оригинальный, конечно, молодой человек.

Отец расплылся в веселой усмешке.

— А ты почему пришел? Ты же вроде бы не хотел, — спросила она, хоть теперь это и не имело значения.

— Как это не хотел? Я всегда рад посмотреть на свою Куколку. Просто у меня сначала из-за работы не получалось, но вчера выпал удачный шанс.

Они подошли к машине. Татьяна не хотела лезть в еще более замкнутое пространство наедине с отцом. Ей было неприятно, если не противно. Отец так же насмехался над ней и Вадимом, как и подружки, не подозревая, что причиняет ей этим боль. А сердце до сих пор болело. Парень сглупил с цветами, но точно не заслуживал такого обращения. Но больше всего она страдала из-за того, что сама поставила его в