Три желания для рыбки (СИ) - Май Лаванда

Полтора часа прошли незаметно. Совсем не так, как они проходят во время пар.

— Ну, что вы скажете? — спрашивает нас Михаил, когда титры забегали по экрану, завершая картину.

— Что так не честно: ты же обещал что-нибудь про грабителей, а не про собак! — возмутился Тимофей, хотя смеялся он не меньше нас всё это время.

— А о честности мы с тобой ещё отдельно поговорим, — заверил Князев своего младшего брата, а тот и замолк, насупившись.

— Хорошая комедия, — вмешиваюсь, разбавляя атмосферу. — Мне понравилась. Почаще бы на такие натыкаться!

— Согласен, — отвечает Михаил.

Убираем опустевшие коробки, выбрасываем мусор, наводя порядок на столе. Тимофей просится поиграть в какую-то игру, установленную на ноутбуке, и Михаил ему разрешает. Сами же решаем, как обычно, заняться экономической социологией в кухне, так как время ещё не очень позднее — семь вечера. Договаривались об этом заранее, так что я не забыла закинуть в свой рюкзак рабочую тетрадь для практических занятий. Садимся за стол друг напротив друга, и опять молчим.

Я чувствую себя взволнованно, вспоминая наши прошлые встречи, каждая из которых засела в памяти, как бережно засушенный между книжных страниц цветок. Это наше занятие отличается от других. Да, нет Васильевой, но есть Тимофей. Только вот ему, в отличие от моей подруги, совсем не интересно пить с нами после занятия чай — куда больше радости приносит ему игра в ноутбуке старшего брата. Есть и ещё одно важное отличие: я в квартире Князева, на его территории, и здесь всё пропитано им. Каждая мелочь, будь то ботинки у входной двери, гель для душа в ванной комнате, или книги на столе: всё говорит о том, что он здесь живёт.

— Ну, начнём? — спрашиваю, прерывая молчание. Михаил не реагирует. Смотрит немигающим взглядом, и по его лицу не могу понять, о чём он думает сейчас, глядя на меня.

— Мих?

— Да, — отвечает, но ничего не меняется.

— Сессия уже в этом месяце, — продолжаю заполнять тишину. — Но теперь, благодаря тебе, Аркадий Евгеньевич мне не страшен.

— Да, всего десять дней осталось до его зачёта, — Князев резкими движениями принимается хватать наши тетради и учебник, складывая всё в одну стопку. Что он делает? — Но давай отложим на потом. Что-то я устал.

Он вскакивает с табурета и устремляется к выходу из кухни.

— Это из-за нас с Тимофеем? — тоже встаю в тот момент, когда друг проходит мимо меня. Он останавливается, глядя на меня со странной эмоцией. Словно озабочен чем-то, подавлен.

— Нет, — отвечает тихо, быстро клюнув губами меня в щёку, и ушёл. Ушёл, оставляя меня одну с громко скачущим от маленького потрясения сердцем. Михаил никогда так не делал в отношении меня. Наш максимум — объятие.

Прошло несколько минут прежде чем я успокоилась и решилась выйти из замкнутого кухонного пространства. Тимофей, ничего вокруг не замечая, активно щёлкает клавишами и нервно жуёт губы — играет. А Михаил, судя по шуму из ванной комнаты, принимает душ. Делать особо нечего, и я решаю отправиться к себе в комнату. Вскоре как раз звонит Людмила похвастаться своими успехами в написании той самой картины, за которую ей отвалят хорошие деньги. Мы болтаем полчаса, и едва я успеваю отключиться, как сразу же следом звонит Глеб с возмущением куда это я пропала и почему так долго не отвечала на звонки.

— У тебя же вечерняя смена, — возражаю. — Не думала, что будешь звонить. Поэтому не следила особо за телефоном.

— Я волнуюсь вообще-то.

— Извини.

— Люблю тебя.

— Угу.

Не нахожу в этот раз сил и искренности ответить тем же. Какая глупая у меня сейчас жизнь: решила стать взрослей, а в итоге чувствую себя ещё больше ребёнком, чем прежде. Я совсем запуталась. Прямо как мои наушники от телефона, которые я извлекла из рюкзака, чтобы полежать на кровати и просто послушать музыку, пока ванная занята другом. А заодно подумать. «On An On — Cops» была последней в моём плейлисте — с неё же и начинается моё погружение в мысли. Перед глазами мелькают разные картинки, тело быстро становится, как ватное.

Открываю глаза. В следующую секунду понимаю — заснула. В горле пересохло и ужасно хочется пить, как всегда бывает после пищи с соевым соусом. Лениво потягиваюсь, разминая мышцы, зеваю в ладонь. И вдруг, как озарение: я проспала довольно много — уже полночь, как сообщает экран телефона.

Открываю дверь и тихо ступаю по коридору, чтобы никого не разбудить, но зря: в кухне горит свет и слышны голоса. Я застыла, не зная, не помешаю ли.

— И ради чего? — слышу голос Михаила. — Ну, купил ты эту умную колонку, а сам с беспроводными наушниками гоняешь. К чему всё это было?

— Все с колонками ходят, а я «рыжий», говорят, — отвечает Тимофей.

— А она тебе нужна? Нет.

— Ты не поймёшь!

— Давай попробую: это круто и модно у вас в школе.

Возникает минутное молчание, а затем Михаил продолжает:

— Я же прав? — на этом моменте я уже понимаю, что речь идёт о той самой тысяче рублей. Но как же меня восхищает сейчас спокойный и покровительственный голос друга по отношению к своему младшему брату! Никаких криков и ругани — лишь разумный диалог двух людей.

— Ну… — а затем недовольный вздох Тимофея.

— Малой, не нужно покупать что-то только ради того, чтобы угодить всем остальным. Покупай только то, что нужно тебе самому. А так, ты остался в дураках: потратил деньги, лишил себя чего-то более важного. Точно рыжий!

Мои глаза вдруг увлажнились, и мне приходится поднять голову вверх, чтобы удержать влагу. Быстро моргаю изо всех сил в растерянности от того, что слова Князева так задели меня саму. Знал бы он, что воспитательная беседа проводится сейчас не только для Тимофея. Что за чёрт! Почему эти слова делают так больно?

— Всё, вали спать, — говорит Михаил. — Время позднее. Я сейчас тоже приду.

Быстро делаю вид, что только что вышла из комнаты, так как возвращаться смысла уже нет — Тимофей послушно ковыляет в комнату. При виде меня он удивлённо округляет глаза, но тут же широко улыбается и желает спокойной ночи.

— И тебе, Тимофей, спокойной ночи, — отвечаю ему и продолжаю, наконец, свой путь в кухню.

Михаил стоит спиной ко мне и смотрит в окно. Вряд там что-то видно при включенном-то свете.

— Тоже не спишь? — спрашивает его спина обтянутая в чёрную спортивную майку. Днём он был в футболке. Видимо, переоделся после душа.

— Только что проснулась. Ужасно хочется пить.

Беру из шкафчика с посудой, с которым меня днём познакомил Михаил, чистый стакан и наливаю из фильтра воду. Жадно принимаюсь глотать, только сейчас понимая, насколько же сильно мне её не хватало. Гораздо сильней, чем казалось.

— Тоже ужас как хочу пить, — слышу голос друга, который, оказывается, всё это время наблюдал за мной.

— Тебе никто в последние дни в симпатии не признавался? — нервничая, выпаливаю вдруг из ниоткуда взявшийся вопрос.

— Нет. Увы, — Он быстро подходит ко мне, становясь почти вплотную.

Значит, не ему Васильева призналась. Михаил, стоящий слишком близко ко мне, здесь не при чём. Немного испуганно, не поворачивая головы, на ощупь ставлю стакан на стол под пронзительным взглядом Князева. Хочется спросить, чего это с ним такое. Хочется поцеловать. И пока мне хочется то одного, то другого, Михаил просто действует: касаясь лишь одними губами, без рук, целует меня, а затем сразу проталкивает язык, отталкивая мой в сторону, чтобы не мешал исследовать рот. Забываю, как дышать, и главное — зачем. Зачем кислород, когда есть губы Князева? Огладил просто всё: зубы, щёки, дёсна, а руками не трогает. «Ну, пожалуйста, обними меня… не решусь же первая…». Мои мысли остаются лишь мыслями. Игнорируемыми, находящимися на грани отчаяния. Едва сдерживаюсь, чтобы не схватить парня руками, когда его язык покидает меня, но сам Михаил никуда не исчезает: сминает мои губы своими, будоража своим тяжёлым шумным дыханием. Нашим. Поцелуи твёрдые, решительные, но в то же время бережные и какие-то трогательные.